Но на этом проблемы разработки динамики старта отнюдь не были исчерпаны.
Проблема номер четыре.
Разброс тяг при выходе на режим двигателей боковых блоков мог привести к очень большим возмущающим моментам. Отсутствие жестких креплений боковых блоков к центральному в продольном направлении позволяло любому боковому блоку отстать от пакета, если тяга его двигателя оказывалась ниже других. Это — неминуемая авария с разрушением старта.
Королев потребовал от Глушко синхронизации тяги всех двигателей в процессе их выхода на режим. Глушко категорически отказался. Действительно, наша система синхронизации была рассчитана на регулирование тяги в полете на установившемся режиме.
Переходными процессами при выходе на режим двигателисты управлять не могли. Ни пушечный запуск, ни медленный выход на режим, приводящий к вялому подъему, проблемы не решали.
Появилась угроза принципам выбранной схемы старта. И снова Лебедев, исследуя опасные ситуации в динамике старта, предложил сразу два выхода из «безвыходной ситуации».
Первое предложение — сделать «заневоленный» старт. Для этого каким-либо способом держать центральный блок за «хвост» до уверенного выхода на режим всех боковых блоков. Когда суммарная тяга будет существенно превышать вес пакета, дается команда на замки, отпирающие «заневоливание» центра, и ракета резко взлетает.
Второе альтернативное предложение — использовать особую автоматически реализуемую циклограмму старта. Сначала включаются только боковые блоки. Им разрешается набрать тягу промежуточной ступени, меньшую веса всего пакета. Возмущающий момент при этом за счет разброса тяг на промежуточной ступени парируется реакциями опор стартовой системы. Разрешение на запуск центра дается после электрического контроля стабильности режима двигателей всех боковых блоков. В процессе набора тяги центральным двигателем начинается подъем ракеты, и она благополучно расстается со стартовой системой. Уже в процессе полета двигатели боковых блоков выводятся на номинальный режим полной тяги. Это второе предложение было тщательно рассчитано и проанализировано. Но требовалось согласие Глушко на введение специального режима специальной промежуточной ступени и задержки запуска центрального двигателя.
В соответствии с подчиненностью и правилами Лебедев доложил свои предложения непосредственному начальнику, а тот уже — начальнику проектного отдела Бушуеву. Проблема была настолько актуальна, что оба немедленно были приняты Королевым. Лебедев был еще молод, чтобы его брать с собой к Главному. Сергей Павлович сразу забраковал предложение с «заневоливанием» и оценил достоинства второго варианта. Но раньше, чем дать команды, снял трубку «кремлевки» и позвонил Глушко.
Глушко согласился с предложением о введении промежуточной ступени. Тогда последовала очередная команда «полный вперед». Кто был истинным автором такой динамической циклограммы старта, для многих осталось неизвестным.
Я пишу об этом столь подробно, понимая, что рискую утомить читателя техническими деталями. Мне хотелось показать, что при напряженной творческой работе большого коллектива, в процессе которой возникает масса проблем, требующих изобретательности и нестандартного мышления, теряются имена их действительных авторов. Тех, кто первый высказал спасительную идею. В такой обстановке только нахрапистые и особо честолюбивые успевали оформлять авторские свидетельства, приглашая, как правило, в соавторы непосредственного начальника.
Впоследствии по авторским свидетельствам в отделы спускались планы — контрольные цифры. Чтобы не попасть в отстающие, отделы стремились застолбить во Всесоюзном комитете по изобретениям всякую «туфту». А вот в те горячие королевские годы рождения «семерки» эта деятельность рассматривалась как отвлекающая от основной работы и отнюдь не поощрялась.
Нам, управленцам, надлежало создать автоматику старта. Предусматривалась «осторожная» циклограмма запуска всех двигателей, начиная с продувок, зажигания, выхода их на режим и покидания стартовой системы.
Вся довольно сложная по тем временам последовательность операций должна была осуществляться системой управления со многими защитными блокировками.
Инженерные коллективы Королева, Бармина, Глушко и Пилюгина работали в самом тесном взаимодействии. Несмотря на постоянные конфликты по мелким вопросам, преобладала общая атмосфера истинно творческого подъема. Засиживаясь до поздней ночи, мы обсуждали в Подлипках, в Химках или на Авиамоторной улице многообразие процессов, протекающих в решающие мгновения старта. В единую контролируемую последовательность надо было увязать газодинамические процессы в тридцати двух двигателях с динамикой движения ракеты и механизмов стартовой системы.
Было такое ощущение, что мы работаем над созданием какой-то одушевленной, очеловечиваемой системы, а не над чисто электромеханической структурой. Так, знакомые теперь миллионам телезрителей команды «Ключ на старт» и «Пуск» рождались в далекие годы этого вдохновленного технического порыва.
До самого конца 1956 года на ЛМЗ вели почти круглосуточно отработку ракеты со стартовой системой. Число обнаруженных при этом проектных и конструкторских ошибок, а также всяческих замечаний в эксплуатационной документации перевалило за несколько сотен.
Сотни конструкторов, монтажников, проектантов и военных копошились, что-то пилили, подваривали, пересобирали, писали, спорили, совещались. Работой руководил Бармин, а с нашей стороны — Шабаров. Только к началу 1957 года почти полугодовые работы в Ленинграде были закончены. Стартовое оборудование демонтировано и отправлено на новый полигон для окончательного монтажа. Там, на стартовой системе полигона предстояло проложить и опробовать сотни электрических кабелей, пневматических и гидравлических коммуникаций, связывающих системы ракеты с наземным испытательным оборудованием в процессе подготовки.
Первые огневые испытания отдельных блоков на вновь построенном в НИИ-229 стенде показали, как трудно все предусмотреть, не испытав. Начало огневых испытаний в 1956 году только отдельных блоков сразу выявило много недоработок. Генеральные огневые испытания всего пакета готовились, как выпускной экзамен, к началу 1957 года.
Проблема номер пять — производство. Для одного пуска ракеты Р-7 надо было изготовить пять блоков, каждый из которых по трудоемкости превосходил прежние одноступенчатые ракеты. Каждый блок испытывался самостоятельно, потом собирали пакет и проводились многодневные горизонтальные испытания пакета в новом сборочном корпусе.
Цех № 39 — сборочно-испытательный — стал самым популярным цехом завода, а начальник сборки Василий Михайлович Иванов — самым почитаемым начальником цеха.
Управленцы там были самыми необходимыми специалистами. Электрические испытания на контрольно-испытательной станции завода без проектантов системы управления первое время не двигались. Испытатели и разработчики систем сливались в единые комплексные бригады и совместно отрабатывали технологию испытаний, которую впоследствии надо было перенести на территорию полигона. В этой работе принимали участие и офицеры новой ракетной части нового полигона.
Во время войны для краткосрочного отдыха рабочих ставили раскладушки непосредственно в цеховых бытовках. В цехе № 39 вспомнили об этом, с поправкой на комфорт мирного времени. Для испытателей оборудовали спальни, чтобы далеко живущие могли спать тут же, на заводе. Первый пакет для огневых испытаний в Загорске и второй для первого пуска были выпущены в декабре 1956 года.
Ради Р-7 на заводе было освоено много новых технологических процессов. Был построен и хорошо оснащен новый корпус приборного производства. Создан отдельный сверхчистый, по тогдашним понятиям, цех рулевых приводов.
Вместо обычных четырех рулевых машин на ракету для каждой Р-7 требовалось 16! И все они конструктивно новые, более мощные, электрически дублированные. Новые рулевые машины, новые приборы СОБИС, АПР и системы измерений требовали разработки новых испытательных пультов, инструкций, принципов монтажа. Появлялись первые транзисторные схемы. Мы направляли на завод поток новых чертежей. Оттуда обратно шли потоком замечания, что так «не получается». Выпускались сотни извещений на изменения, срывавшие сроки. Я разрывался между заводом и своими отделами, смежниками и, не стану скрывать, не без удовольствия улетал в Капустин Яр, где в 1956 году заканчивались испытания Р-5М, а мы еще должны были испытать М-5РД и Р-5Р.