Диана: А где сейчас мой отец?

Виктория: Последнее, что я слышала о нем это то, что он живет в Москве, пьет и пишет стихи, которые никто не печатает.

Диана: Я его совсем не помню.

Виктория: Ты была крошкой, когда он к нам приехал. Три года с самого твоего рождения не было о нем ни слуху, ни духу. А потом он решал-таки повидать дочь. И когда он посадил тебя к себе на колени, я увидела перед собой два одинаковых лица.

Диана: Я так похожа на него?

Виктория: Внешне – да. Но только ты характером сильная.

Диана: Почему вы расстались, мама?

Виктория: Не судьба нам, видно, быть вместе. Сходились. Расходились. Не ругались, нет. Я же от него, собственно, и сбежала в Киев. Он остался в России. Девяностые годы… Тогда все рушилось. Распалась система, СССР. Ну и семьи.

Диана: Столько лет прошло. Может нам стоит с ним созвониться?

Виктория: Решать тебе. Он о тебе не заботился, может, забыл совсем. Он раньше был большой любитель женщин. Сколько у него их после меня было – сосчитать сложно. И потом… я любила после него другого мужчину.

Диана: А кто он был – этот мужчина?

Виктория: Отец твоего Джеймса.

Диана: Не шути так, мамочка. Ты что – серьезно?

Виктория: Владимир Иннокентьевич не родной отец Джеймса.

Диана: Но это же невозможно, мама!

Виктория: Дело все в том, что твоему свекру, Диана, по его вере, или лучше сказать, по образу жизни, нельзя иметь своих детей.

Диана: Но почему?

Виктория: Потому что он всегда готовил себя к другой жизни, к отшельничеству. Сейчас, насколько тебе известно, он живет в Индии. Один.

Диана: Да какой же он отшельник! Он, пожалуй, совершенно земной человек и ничто человеческое ему не чуждо. И в Индии у него бизнес. Он же инженер. Не понимаю, при чем здесь эти восточные философии.

Виктория: Мне кажется, что его деньги большей частью идут на занятия мистикой. Думаю, ради своих идей он и сколотил состояние. Он ради них оставил меня. Мы были два года вместе. Ты его не помнишь, потому что была в то время крошкой. Он мне говорил, что когда у человека, не важно мужчины или женщины, рождается ребенок, то в нем образуется энергетическая дыра и силы уходят, не давая возможности заниматься мистикой. Поэтому ему нельзя было иметь своих детей. Понимаешь?

Флит-стрит – старая Лондонская улица. Старая, как история моей любви к Володе.

Мы еще долго бродили с Дианой по городу. В тот день я рассказала ей о себе почти все. Все, о чем может рассказать мать взрослой дочери. Она такая милая, моя девочка! Я видела, как красиво смотрятся ее стройная фигура, модное синее платье и темные длинные волосы на фоне изящных архитектурных строений Лондона.

Джеймс: Виктория Леонидовна, Вас к телефону. Звонит мой отец из Калькутты. Он хочет с вами поговорить.

Виктория: Спасибо. Я иду.

Я мысленно возвратилась к свадьбе моей Дианки и Джеймса…

…Веселье было в самом разгаре. Жених с невестой танцевали. Мы с Володей, как родители молодых, сидели на почетном месте и вели светский разговор.

Виктория: Мечтала побывать в Лондоне с детства. Если бы не нога, облазила бы весь город.

Владимир: Ты как-то даже похожа на англичанку. Ты всегда была завораживающей женщиной, Виктория. Выглядишь, как тридцать лет назад. Королева.

Виктория: Ты тогда говорил: если спать, так с королевой. Если красть, так миллион. Ты и сейчас так считаешь?

Владимир: Миллион есть, но живу вот в одиночестве.

Виктория: А как же Джеймс?

Владимир: Я тогда только по делам бизнеса приехал в Австралию. Мальчику едва исполнилось два года, когда погибли в автокатастрофе его родители. Он жил с полунормальной бабкой. Голодал. Вскоре бабка Джеймса умерла. Я его усыновил.

Виктория: Как ты жил все эти годы?

Владимир: Джеймс рос, капитал мой тоже. Позже мы переехали в Лондон.

Виктория: Значит твоя мечта сбылась? Ты наконец смог заниматься мистикой, как ты и хотел? Познакомился с Кастанедой, научился летать по воздуху?

Владимир: Хм…С чего ты взяла?

Виктория: Я все помню.

Владимир: Невероятная память у тебя! Кастанеда давно умер. Ты сама-то как жила?

Виктория: Замуж меня никто так и не позвал. Сначала ждала тебя, потом встретила хорошего человека. Диане нужен был отец. Но мы расстались уже давно. Не сошлись характерами. Ты тоже говорил: «Ты – гуманитарий. Я – технарь». И про схемы мозга говорил.

Владимир: Не могу вспомнить. Но меня действительно тянуло к тебе.

… Диана заканчивала Киевский университет, когда случайно познакомилась с Джеймсом на студенческой вечеринке. Его привел туда одногруппник. Двадцатипятилетний молодой человек приехал с отцом из Англии, где жил самостоятельно уже три года, учась в Кембриджском университете. Отец его жил в Калькутте и навещал сына редко. Но в ту зиму они приехали в Киев вдвоем.

Я постоянно думаю о дочери и зяте. Они – красивая пара. Моя зеленоглазая, почти всегда веселая Диана и Джеймс – высокий, стройный, с умными серыми глазами, волевым лицом. Я как-то спросила Джеймса, почему он не хочет жить в Индии вместе с отцом и тоже не занимается мистикой. На что Джеймс ответил, что он в подобного рода «штуки» не верит и что Англию не покинет никогда.

Зато я, обрекши себя на одинокую жизнь в провинции, в сущности, на ту самую монастырскую жизнь, о которой рассказывал и мечтал Володя, научилась лучше понимать людей и мир. Володя меня учил не только разбираться в своих душевных состояниях, но и развивать мои физические возможности. Я регулярно занималась спортом, йогой. Когда он исчез, я записалась на сеансы реинкарнации и накупила целую кучу книг о карме. Моя цель была – самосовершенствование.

Мне тогда казалось, что если я стану лучше, сильнее, то он обязательно вернется ко мне.

…Никогда раньше не доводилось разговаривать с Калькуттой.

Владимир: Приезжай, Виктория, я покажу тебе Индию. Ты согласна?

Виктория: Да.

…Иногда думалось о Марселе Прусте с его ассоциативными сюжетами. Когда я вспоминала наш последний с Володей вечер в Киеве, мне представлялась рожь. Бесконечное поле ржи…В небольшой комнатенке с заткнутым тряпкой дыркой в разбитом крошечном окне, было много слов – таких же перезрелых и ссохшихся, как та неудавшаяся рожь, как то неухоженное, выжженное солнцем поле. Слова сыпались на дощатый пол комнатенки, на стол, стукались о стены. Сгорая, они превращались в пепел и покрывали плечи, головы, руки сидящих там мужчины и женщины. Эти двое… разные по характеру, по восприятию поля ржи. Жизнь людей манила его своей безудержностью, обнадеживала своей беспредельностью. Губила пустотой ее душу. Чернота покалеченного окна пугала ее. Она отворачивалась от него, но взор упрямо волок ее в бездну. Черные дыры манят… А-а-а-а! И снова рожь. Неустойчивое, колеблющееся поле ржи. Откуда взялся огонь?! Он в гневе. Вихрем мчатся и пропадают желания, кипят и остывают страсти. В изнеможении он сел. Он был неподвижен и суров. Две зияющие глазница были до безобразия пусты, губы сжаты. Языки пламени лизали его уши, обнимали ноги…

Мы сидели в уютной однокомнатной квартире, говорили о многом и я старалась на Володю досыта насмотреться.

Диана: Что же тогда произошло между вами?

Виктория: Мы расстались. Он исчез.

Калькуттский базар – настоящий Восток. Там столько ларьков, магазинов, что можно легко потеряться. Если бы Володя захотел, всю провизию привезли бы домой. Но мне было любопытно взглянуть на все своими глазами. И это несмотря на больную ногу! Одной рукой я упиралась на палку, другой – на руку моего кавалера. По базару мы шли в сопровождении двух «гидов» – индийцев, предлагающих свою помощь в приобретении товаров. От них было трудно отделаться. Они несли соломенные корзины. Они отталкивали друг друга, и под аккомпанемент их советов мы двигались далее. Нас они называли «бабу». И даже когда мы уже усаживались в автомобиль, продолжали уговаривать принять их помощь.