Говнистый, если уж начистоту.

— Рамлоу, кто мы друг другу? — вдруг спросил его Роджерс в полной тишине, и Броку на жуткий миг показалось, что у него слуховые галлюцинации. Нашел время и место выяснять их недоотношения. Мудак. — По твоему мнению.

— По моему мнению, я время от времени поебываю символ нации, и ему это нравится.

— А тебе?

— Ну, я как бы тоже не мазохист и не настолько патриот, чтобы ебать кого-то без удовольствия.

Козел. Этого вслух Брок, конечно, не сказал, но, видимо, Роджерс его понял. Подошел ближе и обхватил ладонью за подбородок. Брок ненавидел, когда тот так делал. Как с собакой. Молодец, Бобик, можешь отсосать. Большой палец Роджерса мягко прошелся по губам, будто лаская, и Броку страстно захотелось рассмотреть его лицо, но то оставалось в тени, скрытое шлемом, не освещенное направленным вверх фонарем.

— Хорошо, — наконец, что-то решив, Роджерс склонился и коротко поцеловал его в губы, коснувшись скулы холодным металлом шлема. — Думаю, этого должно хватить.

— Для чего? — решился спросить Брок, потому что какого хуя? Он должен знать, что происходит. И, к тому же, он всегда наглел, стоило Роджерсу хоть немного отпустить вожжи.

— Для ритуала, — как о чем-то само собой разумеющимся, сказал Роджерс. — Тебе должно понравиться. Он как раз связан с … поебыванием. Выдвигаемся через десять минут.

То, как Роджерс произнес это «с… поебыванием» — насмешливо, мягко — вдруг ударило в пах горячей волной, тело охватило истомой и захотелось домой. На чистые простыни. Разложить на них ебаного ледяного Роджерса и греть его, греть руками, губами, слушать короткие рваные выдохи, накрывать собой, толкаться в тугую задницу и говорить, говорить ему, какой он охуенный, желанный, идеальный. Услышать хоть раз свое имя, а не остопиздевшее «Рамлоу».

«Свободны, Рамлоу»

«Зайдите ко мне, Рамлоу»

«На колени»

«Сильнее»

«Да, вот так. Хорошо»

Хороший пес. Еби крепче. Откуси ему голову. Фас.

Они шли и шли. Два раза Роджерс отталкивал его и закрывал собой от простеньких, но переживших века ловушек: каменные копья, падающие с потолка камни, разбившиеся о щит, проваливающийся пол (Роджерс схватил его за шкирку и сиганул вверх, будто Брок ничего не весил) и еще по мелочи.

К концу этого квеста Брок вымотался так, что на «поебывания» его бы уже не хватило. Разве что в пассивной позиции. Но Роджерс предпочитал, чтобы драли его, и обычно Брок ничего не имел против. Но не после почти недели блуждания по джунглям, пыльным тоннелям и не после десятка смертей, которых чудом удалось избежать за последние двенадцать часов.

— Здесь, — Роджерс, сверившись с картой, ткнул в абсолютно гладкую стену, и в той, как в фильмах про мумию, образовался провал. Часть каменной стены просто уехала куда-то вниз, открыв еще одно помещение.

Из темного провала пахнуло влагой, какими-то благовониями и теплом, бог весть как сохранившимся тут века. Роджерс вошел первым, осмотрелся и потянул Брока за страховку, которой они связались перед выходом из Северного Зала. Брок вошел, осветил стены, на которых фрески, изображавшие каких-то чудищ, были будто вчера нарисованы, и посмотрел на Роджерса.

— Тут есть факелы, доставай зажигалку, — спокойно, будто сидел в собственном кабинете, произнес тот и отстегнул карабин, впервые за несколько часов отпуская Брока с короткого поводка.

Когда Роджерс дотронулся до последнего факела, чтобы зажечь и его, крепление, в которое тот был вставлен, наклонилось, и провал в коридор закрылся. Стена будто снова стала сплошной. Брок огляделся. Зал был относительно небольшим. В дальней его части что-то зашуршало, а потом в каменное углубление в полу хлынула вода. Судя по нагревшемуся воздуху — горячая.

— Тут недалеко термальные воды, — тоном экскурсовода произнес Роджерс. — Наверное, вода оттуда. Раздевайся.

Брок на мгновение завис, еще раз обвел взглядом помещение, засмотрелся на прямоугольный желтый камень в центре, весь изрисованный спиралями и непонятными символами, неприятно напоминающий алтарь, и снова нашел глазами Роджерса, спокойно раздевавшегося у бассейна, быстро наполнявшегося водой.

Брок в душе не ебал, что тот задумал, но вымыться в первый раз за неделю хотелось зверски, да и вид голого Роджерса и мертвого вдохновил бы на подвиги, а Брок был очень даже жив. Брок принялся расстегивать многочисленные ремни спелеологического оборудования, перевязи оружия и одежду, разувался, наблюдая, как Роджерс, одетый только в мягкие теплые блики горевших факелов, медленно опускается в горячую воду и выдыхает от удовольствия.

— Иди сюда, — позвал Роджерс, едва Брок стянул с себя белье и часы. — Жетоны тоже снимай.

Брок решил не залупаться. Против голого Роджерса он был бессилен. Особенно теперь, когда, не избалованный особыми нежностями, слышал в его голосе непривычные мягкость и призыв. Именно призыв, а не приказ и не разрешение.

Вода была горячей, как раз такой, как Брок любил. Не обжигающей, но и без раздражавшей прохладной ноты, отлично согревающей и чистой. Роджерс сидел, вытянув длинные ноги и откинув голову на борт, наблюдал за ним из-под опущенных ресниц, и Броку в обманчивом свете факелов чудилось, что он улыбается. Не ухмыляется, дергая уголком рта, не скалится кровожадно, а именно улыбается. Так, как улыбался Барнсу и еще этой девчонке, Ванде.

— Хорошо, — выдохнул Роджерс, и похлопал рядом с собой. Брок упрямо сел напротив, стараясь не замечать собственного возбуждения, накатывающего волнами желания. — Древние были умными людьми. Горячая ванна перед ритуалом.

— Я сегодня узнаю, что за ритуал, или ты и дальше будешь волочь меня на поводке, как глупого пса?

Роджерс открыл глаза и, дернув его за щиколотку, усадил на себя сверху. Нежно, почти бережно провел ладонями по предплечьям снизу вверх, подхватил под задницу и прижал к себе. Невесомо обвел пальцами головку члена, и поцеловал — медленно, властно, как делал все в этой жизни. Никуда не торопясь и с абсолютной уверенностью, что имеет право.

— Всегда было интересно, почему ты со мной, — произнес вдруг он Броку в губы, будто действительно не представлял ответа на свой дурацкий вопрос.

— И?

— И мне все еще интересно.

— Потому что у тебя самая охуенная задница?

Роджерс хмыкнул и развел в стороны булки самого Брока.

— Мало ли вокруг задниц?

— Твоя мне нравится больше всех, Роджерс. С чего вдруг такие разговоры? Мы умираем?

— Надеюсь, нет, — он осторожно провел подушечкой пальца по туго сжатой дырке Брока, внимательно глядя при этом ему в глаза.

— Выебать хочешь? Почему сейчас? Что за ритуал? Если принесение в жертву девственности, то тебе нужно было взять с собой кого-нибудь другого, вот уж чего у меня нет, того и не найдешь.

— Что меня никогда не перестает в тебе удивлять, Брок, — он чуть надавил на сжатые мышцы, но совать пальцы насухую не стал, — так это твоя незамутненная наглость и какое-то самоубийственное бесстрашие.

— Забыл мою охуенную красоту и эрекцию по щелчку пальцев.

Роджерс рассмеялся. Впервые на памяти Брока он смеялся: тихо, и по-доброму, хотя где Капитан и где доброта, если разобраться. Но Капитана, похоже, тут и не было.

— Отличная строчка для резюме, — заметил Роджерс, касаясь губами его шеи. Это он пошутил, что ли?

— Не думаю, что этот навык сработает с кем-то менее охуенным, чем мой теперешний начальник, — честно предупредил Брок, впервые за полгода не зная, как ему себя вести с этим новым Роджерсом. Он не понимал, что происходило, и не был уверен, что ничего не испортит. Он не хотел ничего портить, но решать в любом случае не ему. — Что происходит?

— Тут нет кабинета, из которого можно тебя выставить. Не обессудь, но к заднице прилагаюсь я, а я не всегда соответствую чужим обо мне представлениям.

Брок оторопело молчал несколько секунд, а потом волевым решением вернул все в знакомое русло. Разговоры и такой непривычный Роджерс его сбивали. Ну, не совсем в привычное русло, потому что они во-первых, целовались, во-вторых, тут действительно не было кабинета, из которого можно было бы выгнать, и в-третьих… в-третьих, Роджерс улыбался. И не просто позволял Броку трахать себя, едва растянув, а… черт, Брок и слова такие забыл, которыми можно было назвать происходящее.