Чарльз привалился к стене ближайшего дома и просто уставился на проходящую мимо толпу. Люди косились на него, одна девушка спросила все ли в порядке, и он вынужден был пойти куда-нибудь, чтобы не привлекать лишнего внимания.
Район оказался не знакомым. Раньше он никогда не ходил этой дорогой через бедный квартал. Народу на улицах было не так уж и много в отличие от центра: старики, спешащие по делам, торговцы, зазывающие в уличные лавки, и чумазые детишки, гоняющие мяч на заброшенной стройплощадке.
От мигрени все вокруг казалось кирпично-красным, не только стены домов, но и сами люди, асфальт, рекламные вывески. Он скользил невидящим взглядом по названиям, пока не наткнулся на вывеску парикмахерского салона. В голову пришла безумная идея побриться налысо. Чарльз всегда носил достаточно волос на голове и не спешил с ними расставаться, но сейчас казалось, что они только помогали болезненному обручу сжиматься.
Бумажник был с собой, и в нем достаточно денег, чтобы оплатить процедуру в дешевом салоне. Чарльз поднялся по разбитой плиточной лестнице и вошел внутрь под звон металлического колокольчика. Помещение оказалось маленьким и тесным. В нем было лишь одно кресло перед большим зеркалом, одна раковина для мытья головы и один парикмахер, вышедший откуда-то из подсобки на звук открываемой двери. Мужчина был высок и довольно худ, его лицо выглядело слишком грубым для типичного американца, а акцент и вовсе выдал немецкие корни. Чарльзу, в общем-то, было все равно. Он сюда стричься пришел, и плевать, кто будет это делать.
— Здравствуйте, чем могу помочь? — парикмахер явно напрягся при виде нового клиента: Чарльз был одет слишком дорого для этого места и не похож на того, кто ходит по дешевым салонам.
Ксавье выдавил из себя улыбку и вопрос:
— У вас налысо можно побриться?
Бровь немца удивленно приподнялась, а взгляд стал еще более подозрительным. Он внимательно осмотрел вошедшего, особенно задержавшись на волосах.
— Можно, конечно, но не вам.
Ответ сбил Чарльза с толку, но он нашел силы возмутиться, даже забыв про боль на секунду.
— Это еще почему? У вас тут не любят американцев?
— Почему же? Любят, — парикмахер ухмыльнулся и скрестил руки на груди. — Просто жаль ваши красивые волосы. Если не понравится — обратно уже не приклеите. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
Мужчина кивнул с видом знатока, и Чарльз против воли нервно рассмеялся.
— Что, были прецеденты?
— О, еще как. Только на прошлой неделе один господин собирался рыться в моей помойке, чтобы найти свои отрезанные локоны, потому что жена не оценила его новой прически под ноль. Так что подумайте еще раз и хорошо. Я, конечно, продам вам клей в случае чего. Но зачем так сильно усложнять себе жизнь.
Мужчина улыбнулся, и Ксавье невольно расслабился. Атмосфера в крохотной парикмахерской потеплела, и жизнь перестала казаться таким уж беспросветным дерьмом, как десять минут назад.
— Окей, уговорили, — он поднял руки ладонями вверх. — Но просто постричься у вас, надеюсь, можно?
— Всегда к вашим услугам, — парикмахер жестом пригласил его в кресло и, стоило Ксавье усесться, тут же провел пальцами по его волосам, зачесывая их назад.
Чарльз замер, словно его ударило током, потому что это было самое лучшее ощущение, которое ему приходилось испытывать за последнее время. Нет, не то чтобы он не был в парикмахерской, но… От касаний чужих рук огненный обруч, сдавливающий голову, словно ослаб.
Он смотрел на себя в зеркало с глупым, ошарашенным выражением лица, словно не стричься сел, а пришел посмотреть на фокусы. Парикмахер встретился взглядом с ним в отражении.
— Так, что бы вы хотели?
— Я Чарльз Ксавье, профессор генетики.
Ответ был совершенно не в тему, и мужчина на секунду растерялся, но тут же взял себя в руки:
— Эрик Леншерр, парикмахер, как вы понимаете. Так что насчет прически?
Он достал из кармана фартука расческу и провел ею по волосам Чарльза, укладывая челку набок, присмотрелся к тому, что получилось, и зачесал на другую сторону. Кажется, он делал это на автомате, но Чарльзу было плевать. Он хотел, чтобы это продолжалось как можно дольше. Хотя просьба «просто расчесывайте меня» будет апогеем неадекватности всей этой затеи. Впервые он пожалел, что не может влиять телепатией под действием сыворотки, хотя на задворках сознания билась мысль, что если бы мог, то у него бы не было проблем с головной болью.
Он понял, что слишком долго тормозит с ответом, когда Эрик прекратил свои манипуляции с его головой и застыл, всматриваясь в голубые глаза в зеркале.
— О… Эм… Я не знаю… Дайте-ка подумать… — Чарльз почувствовал, что краснеет, но ничего не мог поделать. Надо было срочно придумать что-то такое, чтобы этот Леншерр как можно дольше провозился с его волосами.
— Может, что-то более строгое, раз уж вы профессор? Например, это, — Эрик показал картинку с какой-то унылой стариковской прической, и Чарльз наморщил нос. — Ладно. Это?
Они перебирали альбом, пока Ксавье не выбрал, наконец, что-то похожее на его стрижку только покороче.
— Какой оригинальный выбор. Смелость идей вам к лицу.
— Ага… — Чарльзу было глубоко наплевать на то, что подумает о нем этот странный немецкий мастер ножниц и расчески, лишь бы он поскорее вернулся к магическим манипуляциям с волосами Чарльза.
Эрик какое-то время скептически смотрел на странного клиента и, в конце концов, взялся за дело. Ножницы порхали в его руках так быстро, что Чарльзу казалось, будто он вообще не касался их тонких металлических ручек. Он хотел попросить парикмахера работать помедленней. Куда им торопиться, в конце концов? Если надо, Чарльз оплатит ему весь рабочий день. Но здравый смысл все еще был при нем, прочно держа болтливый язык за зубами. Оставалось только расслабиться и прикрыть глаза, наслаждаясь блаженным состоянием: без боли, без красных кругов перед глазами, без противной тошноты и горечи во рту, без звона в ушах и чужих голосов, пробивающих барьеры.
Чарльз просто сидел, закрыв глаза, ощущая странное мягкое поле, накрывшее его лоб, виски, затылок, защищающее от воздействий извне и от его собственного тела, борющегося с подавителем.
Ему казалось, что прошла целая вечность и всего лишь одна минута, когда Эрик перестал вертеть его голову в разные стороны и смахнул кисточкой мелкий сор с его шеи.
— Готово. Смотреть будете или так и пойдете с закрытыми глазами до дома?
Чарльз улыбнулся сквозь разочарование: все закончилось так быстро! Его волосы больше не торчали в разные стороны, а лежали аккуратными прядями, не касаясь плеч. Он провел ладонью по шее — короткие волоски кололи кожу. Прическа — это, в общем, последнее, что его волновало. Куда как приятней было чувство легкости в голове, которое он не ощущал… Да никогда не ощущал! Если не мигрень, так щиты и телепатия были его спутниками.
— Это… Просто чудесно! Я в полнейшем восторге! Вы самый лучший парикмахер, которого я встречал! — Чарльз выглядел таким счастливым, что Эрик наверняка уверился, что он псих.
— Спасибо, конечно, но я просто подравнял кончики. С вас шестьдесят центов, — Эрик сорвал с него фартук и перекинул его через руку, став похожим на официанта.
— Что?! Всего шестьдесят центов?! — Чарльз вскочил с кресла так резво, что его легкая голова чуть не закружилась. — Да вы себя не цените, друг мой.
Он вытащил бумажник и достал сотенную купюру.
— Я не возьму это. Такая сумма не соответствует оказанной услуге, а набирать сдачу центами, уж извольте, я не буду, — для верности своих намерений Эрик сделал шаг назад, видимо, готовый и вовсе выставить Чарльза за дверь, только бы избавиться от странного клиента.
Ксавье, кажется, пришел в себя и смутился. Стоило же как-то объяснить свое поведение.
— Просто, понимаете… — он обвел взглядом скудный интерьер мастерской с развешанными по стенам металлическими инструментами. — У меня был отвратительный день. Я поругался с полковником, получил выговор от декана, и меня чуть не сбила машина. А тут вы и ваши золотые руки. Да вы мне буквально спасли жизнь! Так что возьмите, — он оставил деньги на трюмо, поспешно собираясь и не желая слушать возражений.
