Рано утром Пол отправился в дом к родителям на завтрак. Он любил эти теплые совместные трапезы, они словно возвращали его во времена летних каникул, когда он отправлялся с отцом в увлекательные познавательные походы по окрестностям. Длинный деревянный стол, покрытый светло-оранжевой скатертью, ломился от яств, радующих глаз и заставляющих слюнки течь. Мариза принимала Пола так, как если бы с ним была целая команда рэгбистов, голодных, но понимающих толк в хорошей кухне. Вазы из выдувного стекла, голубого, как на картинах Кляйна, были наполнены винными персиками с бархатистой бордовой кожицей, от которых исходил пьянящий аромат. Бриоши, обсыпанные крупным сахарным песком, еще горячие, были доставлены прямо из деревенской пекарни, оттуда же был привезен круг дрожжевого хлеба, покоящийся теперь на льняном полотенце. В старинные розетки из толстого стекла было выложено домашнее варенье из инжира, ежевики, абрикоса, что говорило о том, чем еще занималась Мариза в своем большом провансальском владении. Она встретила Пола широкой улыбкой и нежным поцелуем в щеку. Пол воскликнул:
– Великолепно, просто как на картинах Вламинка!
Мариза кудахтала от удовольствия, целуя его.
– Присаживайся, дорогой мой. Посмотри, булочник прислал бриоши, твои любимые. Ты еще помнишь господина Вердье? Он по-прежнему работает, у него пекарня. Давай, положи себе вот это. Пэр варит тебе кофе. Не вставай, сама принесу.
Мариза по-прежнему обращалась с Полом как с ребенком, в ее глазах он не переставал быть обожаемым дитем, с которого она не сводила глаз, кого окружала заботой и любовью. Она как бы не замечала, что он уже вырос, и даже как-то удивлялась, видя перед собой красивого взрослого мужчину. Пол не сердился за это на мать. Он знал, что она счастлива от того, что хотя бы на несколько дней он с ней, и она может заботиться о нем, побаловать его на завтрак своими мармеладами и джемами, приготовленными из плодов и ягод, собранных ее собственными руками с мыслями о том, что угостит своими шедеврами сына, когда тот будет рядом. И вот теперь и сам Пол наслаждался всем этим и был благодарен матери за заботу. Его отец, опершись на стойку, готовил кофе, время от времени он посматривал на жену, боясь, что сделает что-то не так.
– Все так с кофе, Мариза? Можно снимать кофеварку?
– Да нет же, посмотри, пенка еще не поднялось. Подожди, я скажу когда. Не обожгись.
– Доброе утро, папа!
Пол не знал, о чем говорить с отцом. Он боялся, что их несвязный разговор еще больше подчеркнет то помраченное состояния рассудка, в котором пребывал отец, а это может расстроить Маризу. Поэтому он решил ограничиваться краткими банальными фразами.
– Доброе утро, Пол. Как себя чувствуешь?
С самого детства это был привычный вопрос, который отец задавал ему всякий раз, встречая по утрам. И Пол также всегда привычно отвечал ему:
– Все прекрасно, папа.
Отец удовлетворенно вздохнул и умолк. Даже теперь, когда он находился в глубокой депрессии, вызванной приемом лекарств, и несмотря на провалы в памяти, тем не менее он по укоренившейся в глубинах сознания привычке прежде всего справлялся о здоровье сына. Пол снова стал нахваливать то пиршество, которое устроила Мариза. И делал это от всей души, потому что ему и вправду редко где и когда удавалось вот так беззаботно наслаждаться жизнью, как теперь, в радушном и благодатном Провансе. Мариза болтала весело, как молодая девушка. Она радовалась тому, что Полу понравилось новое оформление летнего павильона, говорила о других своих планах по обустройству дома и парка. Она рассказала о том, какое неизгладимое впечатление недавно произвела на нее художественная выставка, после которой ей пришла в голову мысль в свободное время посещать уроки акварели. В ней вдруг проснулся интерес к искусству вообще, и как только подворачивался случай, она спешила в какой-нибудь музей или галерею. Пол воспользовался предлогом, чтобы спросить ее о Лорен Александер. Знает ли она этого ювелирного дизайнера, которого он встретил накануне на вечеринке? Мариза тут же оживилась. Оказалось, что она просто обожает ее необычные произведения и очень рада, что сын познакомился с художницей, которой она восхищалась. Пэр, которого утомило такое оживление, встал из-за стола и покинул залу, ступая мелкими семенящими шажками.
Мариза сдвинула на край стола тарелки с остатками утреннего пиршества, освободив середину, где разложила кипу гламурных журналов о светской жизни, и стала быстро их листать. Она искала опубликованный несколько дней назад материал, где как раз речь шла о Лорен Александер. Она нашла, наконец, глянцевые страницы, на которых был опубликован фоторепортаж, где молодая женщина была представлена на фоне своих последних произведений, а также на различных светских раутах. Всмотревшись в фотографии, Пол отметил для себя, что на каждой из них у Лорен был некий отстраненный от происходящего вокруг вид, репортеру так ни разу не удалось поймать в объектив ее прямой взгляд. Мариза, не заметившая этого раньше, вдруг тоже обратила на это внимание. Ее тонкая интуиция подсказала ей, что сдержанность и неулыбчивость молодой женщины в кругу тщеславных и недалеких людей, не устающих бахвалиться своим богатством, свидетельствовали о том, что либо она тяготится своими вынужденными светскими обязанностями, либо пытается скрыть некие драматические обстоятельства своей жизни. В более свежем журнале был опубликован анонс о презентации новой коллекции Лорен Александер, приуроченной к международной регате Giraglia Rolex Cup, гонке парусников, которая должна была состояться через несколько дней в заливе Сен-Тропе. Мариза очень сожалела, что не сможет пойти на презентацию, хотя и получила приглашение, так как Пэр был не в состоянии сопровождать ее.
– Пригласил нас наш старый друг Маркус Линдстрем. С тех пор как он продал свое дело, он много времени проводит на своей яхте в Средиземном море. Уж он-то ни за что не пропустит регату. Лет десять назад твой отец сопровождал его на торжественное открытие.
– Я бы не отказался сопровождать тебя, если вдруг захочешь пойти, – предложил Пол.
– Правда? Обожаю море и корабли. А ты уверен, что тебе самому хочется? Ты же терпеть не можешь подобные мероприятия.
– Уверяю тебя, для меня будет удовольствием сопровождать тебя туда. А кроме того буду рад снова увидеться с Маркусом Линдстремом.
На самом же деле его неодолимо влекла туда мысль о Лорен, хотя он и не признавался в этом себе. Эту удивительно притягательную женщину окутывал целый клубок тайн и загадок. Он даже не заметил, что теперь жил больше чувствами, нежели разумом. Ведь во Францию он приехал, чтобы спокойно и трезво обдумать, как положить конец его браку с Элизабет, а вот со вчерашнего вечера ни разу даже не вспомнил об этом. Парусная регата, о которой шла речь, должна была состояться через несколько дней, но он не мог терять времени, сидеть сложа руки, бесконечно слушая концерт цикад. Он позвонил Роберто, который осыпал его комплиментами, восхищаясь тем, как он благотворно повлиял на Маризоль, которая больше не ругает ООН и благотворительность. Пол отвечал ему как-то невнятно, путано.
– Нет, именно так. Ты никого не осуждаешь, и как раз это почувствовала Маризоль. Ты не смотрел на нее, как на кокосовую пальму, с которой нужно что-то стрясти, да тебе и не важно было, стрясешь или нет, и тогда для тебя она сделала это добровольно.
– Да, но и ты своими репликами поспособствовал, когда пытался вывести ее из себя.
– Ну да. Ей действительно не хотелось иметь перед тобой бледный вид, но, честно говоря, я считаю, что она проявила себя как очень корректный человек, что меня удивило. Когда ты ушел, она заверила меня, что я могу рассчитывать на нее и в других операциях по сбору средств и что ее участие сможет привлечь других жертвователей, и говорила она это искренне.
– Ну что ж, браво, благодаря твоей настойчивости тебе удается исправить самых закоренелых эгоистов.
– Знаешь, я вовсе не надеюсь на то, что она станет гуманисткой в своем бизнесе, хотя кто знает. Кстати, мы так и не успели поговорить вчера. Не могли бы мы встретиться в более спокойной обстановке? Несколько дней буду тут, а потом уж в Мехико.
