– Мы ведь решили созвониться через несколько дней.

– Знаю, но это было глупо. Мы же всегда созваниваемся, когда кто-то из нас летит на самолете. Ты знаешь, что я всегда беспокоюсь.

– Ладно. Но не думаю, что в новостях сообщали об авиакатастрофе, так что ты вполне могла бы пойти спать.

Элизабет замолчала на некоторое мгновение. Пол понял, что не стоило так говорить с ней, не стоило начинать разговор в таком тоне.

– Сожалею, ты права, мне следовало бы позвонить тебе.

– Я помню, что мы собирались созвониться через несколько дней, но сразу же после твоего отъезда я многое продумала и вот теперь хотела бы сказать, к каким пришла выводам.

– Твоя оперативность известна, но не думаю, что следует обсуждать наши отношения в стиле деловых переговоров, так не пойдет, Элизабет.

– Как раз наоборот, следует играть в открытую. И делать так перед тем, как заключить брак.

– Странно слышать это от тебя. Я полагал, что ты хорошо все продумала, когда уверяла меня, что оба мы совершаем выгодную сделку.

Пол был заинтригован тем оборотом, который принимал разговор. Элизабет говорила таким тоном, каким иногда беседовала на профессиональные темы с деловым партнером, но при этом в ее словах сквозила некоторая обеспокоенность. Она не полностью контролировала себя, и явно чувствовалось, что это ей не нравится. И Пол тут же убедился в том, что она действительно избрала стратегию переговоров.

– Так вот, мне казалось, – продолжила она, – что я все продумала, но не очень четко сформулировала свои требования.

– И вот теперь собираешься сделать это.

– Прежде всего, мне хотелось бы сказать, до какой степени ты изменил всю мою жизнь.

– Что ж, сожалею об этом.

– Да нет же, ты не понял. Я хочу сказать, что ты так… отличался от всех, кого я знала, ты такой простой и свободный по отношению к принятым нормам. Это беспокоит меня, ты это знаешь, но мне это нравится, заставляет меня развиваться.

– А мне часто кажется, что ты этого стыдишься.

– Ну, я не такая смелая, как ты. Мне необходим мир, в котором я родилась, это мой мир, в нем я работаю, знаю правила игры.

– Но когда люди заключают брак, разве это не повод создать свой собственный мир?

– Согласна. И я восхищаюсь тем, что ты делаешь в ООН, твоя преданность гуманитарным целям, это просто невероятно. Это так не похоже на то, что делают мои друзья, мои сослуживцы, которые совершенно не интересуются тем, как живут другие люди.

– В чем же тогда проблема?

– Ты знаешь, Пол. Мне хотелось бы иметь семью, где отец моих детей всегда был бы рядом. Но ты вечно куда-то уезжаешь. А когда возвращаешься, единственное, что тебе нравится, так это твои вечные шахматные партии в Гринвиче.

– Многие люди имеют семьи и при этом постоянно находятся в разъездах. Мои родители годами так жили.

– Твои родители жили замкнуто. А я так не могу. Кроме того, у меня своя работа, я борюсь за собственность, и это только начинает приносить свои плоды.

– Знаю. Ты имеешь в виду квартиру на Пятой авеню, которую собираешься купить.

Пол услышал в трубке, как у Элизабет перехватило дыхание. Он затронул запретную тему. Она завелась с полуоборота, как хорошо отлаженная машина. Разговор грозил утратить теплоту и сердечность, скатившись в вязкое топкое болото, если бы Пол вовремя не остановился. По всей видимости, Элизабет уже не могла сдержаться, настолько она была взволнована.

– Да как ты смеешь говорить о квартире, от которой я отказалась несколько месяцев назад, ты, кто никак не соглашается съехать со своей двухкомнатной в Гринвиче. Там у нас ничего не получится, туда даже пригласить кого-нибудь нельзя, не то что детей завести.

– Мне очень жаль…

– Ты уже третий раз говоришь, что тебе жаль, – ледяным тоном отрезала Элизабет.

– Но я и вправду сожалею обо всех неловкостях и неудобствах, которые причиняю. Но есть то, от чего я не могу отказаться, и то, что не могу тебе предложить.

Элизабет молчала. Наступил решающий момент в их отношениях.

– Я выбрал дело жизни, которое не принесет мне ни славы, ни личного обогащения, но оно дает мне много большее. И я не собираюсь возвращаться к карьере адвоката по недвижимости, чем занимаются твои друзья. Я никогда не куплю себе дом в Хэмптоне, никогда не буду по уик-эндам гонять на гидроцикле по волнам. Зато я могу предложить тебе и нашим детям жизнь, полную открытий и смысла. Жизнь, в которой есть место заботе о других.

Элизабет снова замолчала. Пол почувствовал, что готов положить конец их неудавшемуся браку.

– Я думал, что именно это ты и ценишь во мне. Мне нравилась решимость, с которой ты выбрала человека столь не похожего на твое окружение. Ты так гордилась мной перед своими подругами.

– Так оно и есть, я по-прежнему горжусь тем, что рядом с тобой. Но я думала, что ты будешь более гибким в своих принципах. Ты ведь тоже не очень-то старался понять меня.

Пол знал, что он тоже во многом неправ. Он вступил в этот брак, почти ничего не изменив в своих холостяцких привычках, вплоть до того, что не поменял квартиру, в которой жил. Какое-то время он соглашался участвовать в общественной и светской жизни Элизабет, но мало-помалу, не вникая в суть проблемы, он становился все более безразличным и, в конце концов, вернулся к своей отшельнической жизни. В глубине души он понимал, что, несмотря на чувства, которые продолжал испытывать к жене, их брак был союзом карпа и кролика, как называли его некоторые из их общих друзей. У Элизабет были все причины для недовольства, ибо он не оправдал ее ожиданий. А он не знал, что с этим делать.

– Есть то, что само собой подразумевается, когда люди вступают в брак, – продолжила Элизабет.

– Что, например?

– То, что каждая женщина хочет иметь детей, что надо как-то подготовиться к этому, что-то обустроить, чем-то и пожертвовать.

– Не думаю, что ты готова чем-то поступиться. Ведь не собираешься же ты оставить работу? Или тогда мне бросить свою, чтобы постоянно быть в Нью-Йорке? Мы так не договаривались, когда женились.

Элизабет снова взорвалась.

– Ну почему ты все доводишь до абсурда? Все не так просто решается.

– К сожалению, это так. Ты ведь не можешь отказаться от своего образа жизни, а я не могу поступиться своим служебным долгом. Как с этим быть?

Пол встал и направился с террасы в свой номер. По коридорам уже сновал гостиничный персонал, и ему не хотелось, чтобы слышали его разговор на повышенных тонах.

Последние несколько минут Пол так погрузился в свои мысли, что вел машину, не обращая внимания ни на что вокруг. Автомобили, шедшие впереди, вдруг внезапно замедлили ход. Пол резко затормозил. Он пришел в себя и снова сосредоточился на дороге. Живописные пейзажи Прованса возвращали его в реальность, музыка заглушала шум мотора, создавая романтическую атмосферу побега. Но теперь виртуозные пассажи Пэта Метэни скорее усилили его недовольство. В то утро дело кончилось тем, что Элизабет бросила трубку. Как это часто теперь бывало, тон разговора становился все более раздраженным, и доходило до того, что казалось, будто слова – это удары ножа, который врезается в живую плоть близкого человека. После такого у обоих оставалось ощущение опустошения, а часто и стыда за то, что позволил завлечь себя в гадкий спектакль, который столь часто разыгрывают миллионы супружеских пар. Но хуже всего было то, что Пол испытывал чувство вины перед Элизабет, потому что он никогда не был с ней до конца честен. Ему казалось, что он влюблен, но это было иллюзорное чувство, приглушенное эхо той, другой истории, в которой Пол никогда не признавался Элизабет. Именно это было причиной того, что они все больше и больше отдалялись друг от друга. Пола осаждали воспоминания о юношеской любви, равной которой у него до сих пор не было. Он сознавал, чем закончится история теперешняя, речь шла лишь о том, кто первым осмелится сказать решающее слово. Готов ли он был бросить Элизабет в одиночество большого города? Была ли мысль об этом причиной того, что он сохранял еще некоторые иллюзии? Надолго ли?