- Вы кто такие? Что здесь делаете? Куда идете? По договору это нейтральная земля! - слова сыпались изо рта сержанта, как горох из дырявого мешка; силы у него явно было больше, чем ума.

- Мы... - Петер замялся, опустив взгляд на свою синюю бергичевскую униформу; от нелепости ситуации на него, человека не робкого десятка, вновь напала растерянность. - Мы местные. Были в плену. Но нас отпустили...

- У толстозадого барона столько денег, что он переводит сукно на всякий сброд? - с насмешкой перебил сержант.

- Погодите-ка! - вмешался Деян, наконец, разглядев в свете затухающего костра на рукавах дарвенцев черные повязки. - Вы сами-то кто и зачем здесь? Кому служите: гроссмейстеру ен'Гарбдаду?

Сержант взглянул на него презрительно, но все же удостоил ответом:

- Мы служим Кругу и делу мира! - выпалил он с нескрываемым бахвальством. - И Его Превосходительству Венжару ен'Гарбдаду, конечно. По его высочайшему распоряжению мы взяли эти земли под свою защиту.

- Тогда мы вам не враги, - сказал Деян. - И мы не бандиты. Нет нужды применять силу.

- Так я тебе и поверил на слово, шавка баронская, - сержант красноречиво сплюнул и ткнул в его сторону ружьем. Вряд ли оно было заряжено; но с его силищей стрелять и не требовалось. - Вяжите их!

- Мы пойдем сами, - заверил его Деян; но сержант был слишком взвинчен, чтобы с ним можно было договориться.

- Вяжите! - прикрикнул он на своих людей. - А будут ерепениться если - кинем концы через сук: нам же меньше мороки.

Неизвестно, чем кончилось бы дело, но в следующее мгновение кусты раздвинулись, и к костровищу выскочил мальчишка в распахнутом овечьем полушубке не по росту и съехавшей на лоб шапке.

- Не надо, дядь Жолыч! - выкрикнул он. - Свои! Убери ружо.

Сержант, нахмурясь, уставился на него.

- Вот те слово: нашенские это. - Мальчишка ударил себя кулаком в быстро вздымавшуюся грудь. - Здравствуй, дядь Деян! Дядь Петер...

Мальчишка стащил шапку, и потрясенный Деян узнал в нем одного из близнецов Солши Свирки.

Потом они сидели все вместе у костра.

- Да я услыхал, шо чужаков выследили, ну и побег глянуть, - оправдывался мальчишка перед сержантом. - Шо тебе не так?

- А нечего под ружья суваться! - ворчал "дядь Жолыч", прикладываясь к бурдюку с сидром, который ему отдал Деян. - Вот все мамке расскажу - пущай выдерет.

- Не выдерет, - нахально заулыбался мальчишка. - Не догонит.

- А я ей подмогну! - рявкнул сержант.

Деян молча сидел на прежнем месте у ели и разглядывал мальчишку, думая о том, который же это из детей Солши. Весть о том, что и смертоубийства, и мор обошли Спокоище стороной и, кроме самых хворых, почти все орыжцы - даже бабка Шалфана - пережили зиму, совершенно оглушила его и повергла в какое-то странное оцепенение. Он хотел обрадоваться до конца, всем сердцем - но почему-то не мог. Услышанное было слишком хорошо, чтобы быть правдой; слишком невероятно. Слишком глубока и широка была черная пропасть у него внутри, чтобы заполниться вот так, разом.

Петер недоверчиво улыбался, жал солдатам руки.

- Но нам говорили, Орыжь сожгли, - обратился он к мальчишке. - Выходит, неправда?

- Отчего же: чистая правда, - закивал тот. - Сожгли по осени. Тепереча заново строимся.

- Кто строится, а кто по лесам носится, - ворчливо сказал сержант. - Ишь, бездельник!

Он попытался отвесить мальчишке затрещину, но тот ловко увернулся.

- Кто сжег? И как же вы тогда выжили? - расспрашивал Петер. - Зима лютая была.

Мальчишка ухмыльнулся с гордостью:

- Запасы мы все загодя припрятали, чай, не дураки. Потом скотину в Волковку перегнали; стариков и малых тоже тама у добрых людей разместили. А когда вороги у поворота появились - сами дома пожгли, как деда Бона колдун научил. И в подземельях спрятались: темно там - но тепло, жить можно... Так и выжили.

- В каких еще подземельях? - вытаращился Петер.

- Знамо в каких: в волшебных! - Мальчишка рассмеялся. - Да не сердись, дядь Петер: чистую правду говорю. Там еще картинки есть в рамах вот такущие, - он широко развел руками. - И ящики каменные с костями. А на полу в зале с костями камнем узоры выложены...

Замешательство слушателей явно радовало его. Но выражение лица Петера делалось все более сердитым, так что мальчишка наконец смилостивился:

- Да под развалинами же подземелья!. Колдун Беону и сеструхе твоей рассказал, как проход вниз отыскать и как сделать так, чтоб никто другой его не нашел: он сам там вродь как прятался до того, как к нам вышел. Это он научил дома пожечь, чтоб чужаки решили, что тут до них все разграбили и людей в полон угнали; и хорошую дорогу в Волковку он разломал, чтоб они не догадались дальше искать идти... Дядь Деян, а что с ним сталось?

- Умер, - заставил себя произнести Деян. - Хотя сам я не видел - незадолго мы разошлись с ним. Господин Жолыч, - обратился он к сержанту, не желая давать шевельнувшейся вдруг надежде разрастаться слишком сильно. - Вы слыхали о том, что Старожский Голем мог выжить после битвы на высотах?

- Кто-кто? - переспросил сержант с гримасой тупого непонимания; если оно и было наигранным - то притворялся он превосходно.

- Чародей Круга, остановивший реку и обрушивший ее потом на бергичевцев, принудивший их к перемирию, - коротко объяснил Деян. - Очень давно он жил в этих местах; это в усыпальнице его замка укрывались наши люди.

- Господ чародеев много: всех не упомнишь. - Сержант пожал плечами и приложился к бурдюку.

- Так ты знал, Деян? - зло спросил Петер. - Про подземелья... что так может быть. Что есть надежда. Знал и молчал!

Деян покачал головой:

- Нет, Петер. Я слышал, что они существуют, но и только. Он мне ничего не сказал.

- Но почему? - Выражение злости на лице Петера сменилось недоумением. - Вы же вроде как с ним приятельствовали...

В лесу не было тихо: перекликивались ночные птицы и трещали сучья в костре, всхрапывала чья-то лошадь, со смаком расправлялись с припасами люди сержанта, и булькал сидр у него в глотке: бурдюк почти уже опустел; все эти мелкие шумы складывались в единый гомон - гомон незатухающей жизни. Впервые за долгое время Деян вновь слышал его - не только ушами, но всем своим существом.

- Думаю, сейчас я знаю, почему, - сказал Деян, помолчав. - Он не хотел давать надежду, которая могла не сбыться; и, кроме того, желал, чтобы я лучше понял его... понял, каково оказаться на его месте: потерявшим все, всю прежнюю жизнь, ничего не знающим о судьбе близких, одному во всем мире. Жестокое желание; но Голем и был человеком жестокой эпохи. Чуть позже он, я уверен, рассказал бы мне обо всем: но я сбежал и не дал ему такого шанса... Все дальнейшее мне поделом. Нужно было быть умнее.

Петер слушал его монолог с таким же тупым недоумением на лице, как сержант, но Деяну было все равно.

- Наверное, он был прав, пытаясь преподать мне урок, - закончил Деян. - Поздно же я это понял...

- А как дозоры выставлять, чтоб чужих солдат загодя обнаружить, нас Кен-Предатель научил, - встрял мальчишка, недовольный тем, что про него забыли. - И как от лихих людей отбиться, если тех мало; сам, когда надобность вышла, с одною рукой дрался за двоих. Правильно преподобный все время за него вступался: без него бы пропали.

- Так Кенек здесь?! - Петер стал приподниматься, сжав кулаки. Но сержант толкнул его на место:

- Здесь; а ты сиди! Он сам сознался, что дезертир. А командир приказал не трогать. Командиру оно завсегда виднее.

- Ты же слышал, Петер: он, может, и негодяй, но людей выручил. И твою семью тоже, - сказал Деян, про себя благодаря Небеса за то, что ни разу не рассказывал, как именно и зачем Кенек вернулся в Орыжь и чем обернулось его возвращение. Рано или поздно Петеру все равно предстояло обо всем узнать, но чем позже, тем лучше.