Фантазия – диалог с въедливым читателем
– Роман – это произведение о любви, а нероман, понятно, о нелюбви. Идем от противного к приятному! – разжевывает автор въедливому читателю свою жесткую концепцию. – Нероман ничем не хуже романа! Он имеет все, что положено иметь – героя и героиню, предлагаемые обстоятельства и обстоятельные прилагательные, душевные терзания и постельные сцены, – все, кроме любви! Мало того, имеется даже дидактическое развитие сюжета – завязка, кульминация и развязка! Хотя, автор… э–э авторша с удовольствием бы связала завязку с развязкой узлом и сунула в дуло ружья, которое, конечно же, висит на стене, и обязано выстрелить в героев, которые в постели. Герои в постели, но любви между ними нет, поэтому и нероман…
– Нероман? Это че такое? Порнография какая–то… – просыпается на последнем слове убаюканный объяснением читатель.
– Ну да… порнография… – смущается автор, пихая завязку с развязкой в дуло ружья.
– Ага, понятно, – усваивает читатель. – С картинками хоть?
– Да! – смелеет автор. – С картинками! Имеющий фантазию да подрисует усы, рога и разрез на попе!
– На попе это хорошо, – соглашается въедливый читатель, достигая полного взаимопонимания с довольным автором.
Фантазия–дуэт с внутренним голосом
Писать нероман в картинках, когда даже грибок в ботинках живет на полную ногу, хваля обувного Бога! Когда даже мухи сидят друг на друХе! Разве корректно рассуждать про это? Разве этично о глубоко личном? И уж совсем нехорошо совать свой нос в сугубо интимный вопрос! Если все это спросят, отвечу – не дело в носе! Я сама себе крыша! Хочу и пишу! Хочу – съезжаю, а хочу – шуршу!
Фантазия. Просто фантазия
Вам когда-нибудь хотелось поменять голову? Свою, родную, в которой надоела каждая мысль, на что-нибудь другое? Нет, не на голову олигарха с круглосуточной думой о добре, а на предмет или даже на что-то съедобное? Первым на ум приходит кочан капусты? Не стоит о грустном. На нечто более аппетитное, например, шарик мороженого! Шар мороженого!
Только представьте: не голова, а мечта о сладком! Со стыдливой клубничкой возле уха, кепочкой мяты и густой шоколадной щетиной.
Эта голова отлично соображает, строит бизнес, общается с друзьями, любит кино и музыку. И даже неплохо переносит жару. Но в ее малиновых извилинах лишь одно приторно-сладкое желание.…
Примерьте, примерьте, не пожалеете!
И поскучайте по родному кочану на время примерки.
Итак…
Шар первый
Мой работодатель пожелал дать мне ценные указания по поводу работы, которую я для него выполняла. «По телефону не комфортно», – сказал он. Чтобы ему было комфортно, его водитель с героическим именем Артур провез меня из моего района Быдлякино (три забора, не верящих в перпендикулярность, кинотеатр с программой «Распродажа конфисканта » и магазин «Пятерочка») через всю Москву, объезжая пробки по встречке, в вип-зал аэропорта Х, где мой работодатель ожидал свой рейс.
Когда ценные указания были даны и кормилец взлетел, я, оставшись среди вип-людей, задумалась о разнице между человеком и вип-человеком.
В чем она? В упругости денежного жирка? Это необходимо, но не достаточно. Нужно еще немного недолюбливать прочих «человеков», чтобы оплачивать комфортную от них дистанцию и комфортные условия для собственной тушки. Комфорт – ключевое слово…
Вип-зал аэропорта Х являл собой синоним комфорта. Вот где победил лозунг социализма«Все для человека, все во имя человека!» Другим лозунгам повезло меньше: «От каждого по способностям, каждому по труду» – плодился в Китае, а «Поел – убери за собой» – отсиживался в российской глубинке. Их лаконичные собратья и вовсе кончили свои дни бесславно на задворках истории. А этот, про человека – дошел до вип-зала аэропорта Х и здесь победил, пусть и в слегка искаженном виде: «Все для вип-человека, все во имя вип-человека!»
Эта приставочка из трех букв, занявшая освободившееся от лозунгов место, наконец, навела порядок в социальной иерархии и придала бездушной фразе конкретное лицо конкретного человека!
В вип-зале все было сделано для этого человека. Приглушенный свет, чтобы его глазам было приятно и мягкие диваны, чтобы его попе было удобно, кондиционированный воздух, чтобы он дышал полной грудью, бесплатный Wi–Fi, чтобы он «коннектился» с нужными ему человеками, улыбчивые служащие, старающиеся угадать его желания и предупредить потребности. Или угадать потребности и предупредить желания.
Я успела лишь поозираться по сторонам, а меня уже спросили, не желаю ли я напитков, не прохладно ли мне, всем ли я довольна, нет ли у меня тайных желаний и фантазий. Последнее, к сожалению, не спросили, да, и предпоследнее тоже. Это я придумала. Я иногда придумываю. Еще я придумала задержаться среди вип-людей и понаблюдать за ними. Водитель с героическим именем Артур подождет. Это его работа. А мне комфортно в вип-зале аэропорта Х.
Изобразив царскую осанку, я огляделась вокруг не с испуганной ненавистью, как златозубая жительница Быдлякино на экскурсии во дворце, а как надлежит озираться вип-даме – с равнодушной небрежностью.
Вдоль стены располагались мини-кабинеты с мониторами, телефонами и уютным светом настольных ламп, где вип-человек мог уединиться.
Я заняла такой кабинет, открыла свой e–mail и принялась удалять из папки «Входящие» теплые письма от тех, кто тоже старался угадать мои желания и потребности.
Нет, я не желала заговорить по-испански за три недели, оформить кредит без поручителей за три часа, познать психологию мужчины за шестнадцать тысяч рублей под руководством перезрелой толстухи и увеличить член за одну процедуру. Вот если бы заговорить по-испански за три часа, познать психологию мужчины за одну процедуру, одновременно увеличивая член без поручителей и толстух. Но это не предлагалось.
Перестав клацать маникюром по «клаве», я услышала странные звуки. К сообщениям об улетах и посадках примешивались тихие чмоки и фразы на кажется французском языке, доносившиеся из кабинета впереди.
Над перегородкой, отделявшей кабинеты, виднелась макушка с густыми черными волосами и редкой сединой. Лет такой макушке могло быть от тридцати до семидесяти. Почему? Моложе тридцати – вряд ли седина в макушке, а старше семидесяти –вряд ли макушка с волосами. Логично? И макушка эта принадлежала мужчине – от нее исходила мужская основательность. Гендерная гипотеза требовала доказательств, и я стала их собирать, скользя взглядом по периметру дубовой перегородки, отделяющей нас с «изучаемым объектом».
С ее западной границы высовывался локоть в сером мужском пиджаке, укреплявший доказательную базу, но не убеждающий окончательно. Такой локоть могла высунуть и какая-нибудь бизнес-леди. Продолжив изыскания, я отклонилась влево, как часовая стрелка, вернувшаяся после двенадцати к одиннадцати, и увидела серую брючину и щиколотку в шелковом носке в тон ботинку из крокодиловой кожи. Скосившись до десяти и, с риском остеохондроза, до полдесятого, я разглядела смуглую выбритую скулу, левое ухо с золотой душкой очков и глубокомысленный надбровный валик. Сомнений не осталось! За перегородкой – действительно мужчина!
Я сдвинулась на край сиденья и снова скосилась на полдесятого, чтобы разглядеть источник чмокающих звуков и фраз на кажется французском языке. Их источал монитор, в который, не отрываясь, смотрел мужчина в золотых очках и крокодиловых ботинках. На мониторе шло кино. Кино порнографическое. Над жанром произведения размышлять не пришлось. Сцена фильма изображала обнаженную женщину, лежащую на столе в позе праздничной дичи – с согнутыми в коленях, раздвинутыми ногами и откинутой назад головой. Пятеро обнаженных мужчин совершали с ней «действия развратного характера». Один – возле лица, второй – между ног, третий и четвертый возле рук, пятый, в колено-локтевой позе стоял над ней на том же столе. И тоже не скучал. Окружающие стол обнаженные зрители обоего пола живо переживали происходящее, произнося те самые фразы на «кажется французском» языке. Пятерке ритмичных мужчин было не до разговоров. Они напоминали команду поваров на состязании «лучший по профессии», шпигующих дичь на время. Зрители выкрикивали им одобрительные возгласы, типа «давай, давай, мы верим в тебя, у тебя получится». Сама же дичь, когда ее рот ненадолго освобождался, произносила по-французски «oui…oui…oui…», больше напоминая домашнее млекопитающее семейства поросячьих, чем дикое водоплавающее.
