Никаких других действий на мониторе не происходило, но мужчина неотрывно следил за развитием сюжета сквозь золотые очки.
Я тоже залипла в важнейшем из искусств, как муха в свежей надписи «осторожно, окрашено», и не могла не отметить, что играли актеры убедительно, даже те, которые выкрикивали «давай, давай, сделай ее…» Кажется, я стала понимать по-французски…
Когда краска возбуждения подсохла и ко мне вернулась способность формулировать, я немедленно это сделала: «Успешный мужчина, видимо, бизнесмен, в вип-зале аэропорта смотрит жесткое порно, не смущаясь тем, что его могут застать за этим занятием, узнать, в конце концов. Кабинеты закрыты с трех сторон, но любой мимо проходящий при желании легко оценит интеллектуальные запросы бизнесмена в крокодиловых ботинках. А ему настолько интересно, что ничто не удерживает его от этого занятия!
Мне захотелось увидеть его лицо. Может, он бомж, которого в благотворительных целых провели в вип-зал, усадили в отдельный кабинет и включили кино про добрую женщину и пятерых любознательных мужчин, тяжело зарабатывающих на жизнь в бывшей колониальной стране и поэтому раздетых? И смотрит он, не шелохнувшись потому, что ничего подобного в жизни не видел, а далекие воспоминания о дырке в женской бане стер хронический конъюнктивит от неоднократных попаданий в глаз грязной мочалки, запускаемой озлобленными женщинами, на которых, не будь он в таком обездоленном положении, и смотреть-то не стоило!
Черно-седая макушка над перегородкой шевельнулась и скрылась – мужчина наклонил голову. Сейчас объявят его самолет, и он исчезнет навсегда, а я так и останусь мучиться неразрешимыми вопросами! Надо действовать!
Я покинула свой кабинет, борясь с желанием обернуться, и прошла к туалету только затем, чтобы на обратном пути внимательно рассмотреть любителя жесткого порно.
Что же это за явление такое – «порнография» – думала я, удаляясь от ее эпицентра. Это от недостатка фантазии или от ее избытка?
В животном мире нет ничего подобного. Птицы, рыбы, орлы и куропатки не возбуждаются от рассматривания актов совокупления своих сородичей. Для полового удовлетворения самцу достаточно самки. И только животное «человек» – смотрит, читает, фотографирует, рисует, снимает кино, пишет книги, ковыряет дырки в банях и просто фантазирует, если под рукой нет плодов цивилизации в виде интернета или гвоздя. И вип-человек, оказывается, не исключение! Откуда растут ноги у этого явления?
А вот этот сюжет на мониторе владельца макушки, ботинок и очков? Хотел бы он, чтобы его дочь была в заглавной роли этого малохудожественного произведения? А мать? А жена? Возбудило бы его такое зрелище? Уверена, что нет! А чужая французская самка – возбуждает! А ведь она тоже чья-то дочь, и возможно, жена и мать! Она стонет в кадре за гонорар и соцпакет, но хорошо ли ей на самом деле? Об этом зритель не думает. Откуда же происходит желание на это смотреть? От черствости и равнодушия друг к другу? От отчужденности людей и расслоения общества? От нереализованности фантазии в обычной жизни?
Моя макушка наполнялась вопросами как сливной бачок туалета водой, пока я шла к надписи WС с силуэтом дамской головы на двери.
В соседнюю кабинку зашла блондинка на каблуках, в короткой юбке. Щелчок туалетного замка включил в моей впечатленной голове кнопку «плей», он же произнес команду «мотор», зажег табло «тихо, идет съемка» и кивнул оператору. Погас свет, и между лбом и кончиком носа возникла надпись: «Туалет вип-зала аэропорта Х представляет»
Итак… Шикарная блондинка в короткой юбке на высоченных каблуках заходит в кабинку туалета, спускает кружевные трусики и садится на унитаз. Журчит, приподнимает попу, промакивает «киску». В это время в кабинку входит брюнетка (дверь не заперта). Брюнетка не менее шикарна. Вместо того чтобы обматерить блондинку, что мол, надо закрываться, она останавливает ее движение натянуть трусики на загорелые бедра и лохматый треугольник, и, похотливо улыбнувшись, впивается в ее губы, в те, что под носом. Или нет, плавно опустившись на колени (пол, разумеется, чистейший) – впивается в ее другие губы. Тогда лохматый треугольник убираем, а то зритель не увидит интересное, а брюнетка запросит надбавку за волосы во рту. Еле сдерживая страсть, девушки ласкают и раздевают друг друга. Одежда летит в унитаз. Камера крупно берет розовые соски блондинки и смуглые соски брюнетки. Они лижут друг друга, словно две помешанные на гигиене молодые сучки. Унитаз используется как аксессуар. На него ставят ногу, садятся, широко разведя бедра (камера берет крупную панораму), опираются руками. Все, что можно облизать – облизано. Нужно следующее действие, чтобы зритель не соскучился. Вот оно: открывается дверь кабинки, и входит рыжая. Она в униформе обслуживающего персонала аэропорта – синяя юбка, белая блузка, жилетка. Рыжая поводит глазами с видом лисы, залезшей в курятник, срывает с волос резинку, с тела одежду, оказываясь в красном кружевном белье (его выдают всем сотрудникам), и с удвоенной энергией принимается вылизывать обоих девушек.
Если бы мы снимали действие на старую добрую пленку, на этом месте зритель включил бы перемотку и получил кино про трех скоростных голых физкультурниц, пытающихся зализать друг друга насмерть в борьбе за унитаз. Но мы снимаем на «цифру», и современный зритель будет лишен этого увлекательного зрелища. Он просто передвинет шарик лифта на то место, где дверь кабинки открывает четвертая героиня – начальница рыжей, любительница юных «кисок», жгучая брюнетка с короткой стрижкой и ненасытными глазами. Она строго отчитывает свою подчиненную за то, что начали без нее и выводит всех трех физкультурниц в холл туалета. Вчетвером они в кабинке уже не поместятся, и сюжет потеряет правдоподобность. Начальница ставит девушек лицом к умывальникам, приказывает нагнуться и наказывает папкой с отчетами, скрученной в тугую рульку. Мамка наказывает папкой по попкам. Эта фраза могла бы быть в учебнике по дефектологии и логопедии, если бы уже не была занята в кинематографе. Свернутой в рульку папкой строгая начальница проверяет способность статистики противостоять стесненным реалиям. Удовлетворив свои начальственные притязания, мадам позволяет девочкам по очереди отблагодарить ее за мягкое наказание за нецелевое использование мест общественного пользования в рабочее время…Чем не сюжет!
Теплый воздух сушилки сдувает последние кадры кино. Как бы его назвать? «Отчеты и недочеты» – нет, это для фельетона в районной газете. Может, «Трое на унитазе»? Тоже не то, пошло! Может, стандартное «Крэйзи герлс»? Тоже нет. Шедевру нельзя давать банальное имя…
Примеривая названия своему порно-шедевру на обратном пути из туалета, я всматривалась в мужчин, сидящих в мини-кабинетах в поисках бизнесмена в золотых очках и крокодиловых ботинках. Его не было. В дубовом закутке пустовало его место, освещенное уютным светом настольной лампы. Не было его и в соседних кабинетах. Куда он мог деться за те десять минут, пока я почти сняла кино?
Его не было среди прохаживающихся по вип-залу, среди сидящих и говорящих по телефонам, его не было нигде! Строчки информационного табло успели измениться на одну позицию. А он успел исчезнуть! Как? Куда? Может, он ушел шестым запасным в команду поваров, шпигующих французскую дичь?
Монитор в его пустом кабинете с невинной заставкой «Майкрософт» выглядел как примерный ученик, которого никто не заподозрит в том, что пять минут назад он дрочил под партой на любимую учительницу, преданно глядя ей в глаза и представляя ее без юбки. А сейчас он снова примерный ученик – белая рубашка, пробор, стрелки на брюках – гордость класса.
Рука в белой рубашке взметнулась как флаг над сидящими в ресторане вип-зала и к ней подскочила рыжая, кстати, официантка в синей униформе. Это была его рука, и это был он! Я мгновенно узнала его смуглую выбритую скулу, золотые очки и густые черные волосы с легкой сединой. Он был без пиджака, в рубашке и галстуке, вполне порядочный гражданин. Словно не он еще каких-то пятнадцать минут назад следил за французской энтузиасткой, обслуживающей пятерых клиентов одновременно.
