– Вы уверены, что все так и было? – с недоверием спросил фон Пален.
– Опять же – только слухи, – развёл руками Панин. – Императрица вызывала убитого горем Павла и читала ему эти письма. Как говорится: клин клином вышибают. Павел, прочитав пару писем, чуть не сошёл с ума. Он крушил все на своём пути, пока его не скрутил приступ. После снотворного и нескольких часов сна Павел Петрович смирился и признал правоту матери. Андрей Разумовский тут же был удалён от двора. Его отправили в Ревель с какой-то дипломатической миссией. Самому Павлу Петровичу Екатерина предложила путешествие в Берлин, где он будет принят обожаемым им Фридрихом. Сопровождать Великого князя будет принц Генрих Прусский. Но поездка в Берлин была устроена вовсе не для отвлечения Пала Петровича от горя, а для смотрин ещё одной невесты Софии Доротеи Августины Луизы Вюртембергской. Фридрих Великий после разгрома его русскими войсками, начал терять своё величие, посему был особенно заинтересован в браке принцессы с русским наследником. Союз с Россией ему нужен был, во что бы то ни стало. К Софии в то время сватался принц Людвиг Гессен-Дармштадтский, но Фридрих грубо посоветовал принцу поискать другую невесту. Софии Доротеи уже нашли партию. Хоть жених ещё не знает о её существовании, но это все – мелочи. Все уже было решено. Молодая, красивая девушка, которой едва исполнилось семнадцать, с прекрасным воспитанием. Образованная, кроткая, сентиментальная, она не расставалась с томиком Жан– Жака Руссо. Павел при первой же встречи был очарован белокурой нимфой с ясными голубыми глазами.
– Ну, вы скажете тоже, – не поверил фон Пален. – Так уж и с первой же встречи.
– Посудите сами, Павел Петрович все это время прибывал в глубоком трауре, а тут вдруг танцевал на балу и предался веселью. Потом, сам король Фридрих, его кумир, представил ему Софию Доротею. Как только принцесса прибыла в Петербург, матушка Екатерина тут же учинила Софии Доротеи долгую беседу. Для себя выяснила, что это кроткое создание никогда не подумает о бунте и даже не посмеет перечить ей. Невеста – то, что нужно. Главное, чтобы родила наследника. Её крестили и дали имя Мария Фёдоровна. В сентябре семьдесят шестом архиепископ Платон соединил их браком.
– Мария Фёдоровна – чудное создание, – усмехнулся фон Пален. – Такой наивной простоты я не встречал среди придворных.
– Действительно, ей сначала было странно наблюдать жизнь двора. Сама императрица меняла фаворитов, как перчатки. Потёмкин отвоёвывал Крым, а его замещал Завадовский, потом Зорич. Кругом интриг, сплетни…. Для неё все это было дико. Она выросла в тихой обстановке, в провинциальном замке графа Монбельяра. Я бывал в тех местах. Доисторическая тишина, природа. Какие чудесные там пейзажи между отрогов Вогезов, по течению реки Дуба.
– Поэтому она так сильно привязалась к Павлу Петровичу. Две одинокие души: что она не вписывалась в общую картину двора, что наследник был на положении изгоя, – высказался фон Пален.
– Согласен с вами, – подтвердил Панин. – И юная принцесса, теперь Великая княжна оправдала надежды матушки Екатерины. Спустя полгода невестка забеременела. Она была здорова. Никогда не падала в обморок, как разнеженные придворные дамы. Ела все подряд с прекрасным аппетитом. Беременность протекала спокойно. На радостях императрица подарила невестке живописные земли недалеко от Царского села с усадьбой, которую вскоре назвали Павловское. Деревянный дворец снесли и спешно возводили каменный. А в декабре семьдесят седьмого Мария Фёдоровна родила чудесного мальчика, которого впоследствии окрестили Александром. И тут повторилась история с рождением Павла. Лишь только младенца обмыли и запеленали, как матушка Екатерина приказала его унести в свои покои и передать на руки кормилицам. Бедная Мария Фёдоровна плакала три дня, но смирилась.
– Ох уж, три дня, – не поверил фон Пален. – Я помню тогда такие празднования проводились – вся гвардия была в дупель пьяная. Пушки салютовали так, что стекла в домах трещали. Солдаты – и те по пятаку получили, чтобы выпить за здравие наследника российского престола.
– Помню, помню, – согласился Панин. – И так же помню, как с этого дня матушка Екатерина охладела к сыну и невестке. Они сделали своё дело, и в них она больше не нуждалась. Павел – психически не здоров, со своей тягой ко всему прусскому, к муштре и шагистики. Невестка теперь в её глазах легкомысленная дура, не имеющая права называться Великой княжной.
– Неужели матушка так и выражалась? – удивился фон Пален.
– В узком кругу, конечно. Но изменение в отношениях её к Павлу и Марии Александровне были хорошо видны. Возможно, именно в это время у Павла Петровича возникло подозрение, впоследствии перешедшее в уверенность, что его отец был незаслуженно унижен и зверски убит по приказу матери. Он начал допытываться у всех, кто был участником или свидетелем тех событий. Матушку Екатерину сей факт насторожил.
– Помню, в то время начали поговаривать о конфликте между Австрией и Пруссией, – сказал фон Пален. – И Павел Петрович рвался вступить в полк кирасиров армии Фридриха.
– Да, матушка Екатерина жёстко осмеяла его за этот порыв, – ответил Панин. – Но суть в том, что пыл его остыл, как только доктор Роджерсон объявил, что Наталья Алексеевна вновь беременна. В конце апреля семьдесят девятого с Божьей помощью, она родила здорового мальчика. Нарекли новорождённого Константином. Всё потому, что Россия в те годы одержала победу над Турцией, и у матушки Екатерины были далеко идущие планы по захвату Константинополя. А кто, как не русский правитель должен возглавить новую Византию. Младенец тут же был отправлен в покои императрицы, как и старший его брат Александр. Матушка Екатерина приходит к выводу, что надо вступить в союз с Австрией и приглашает в Петербург императора Иосифа. Павел Петрович, как сторонник Фридриха, был очень расстроен и унижен. К тому же новый деятельный фаворит императрицы, граф Потёмкин с нескрываемым презрением относится к Павлу Петровичу. Высокого роста, здоровый, как бык, с мужицкими повадками, относился к маленькому тщедушному наследнику, как к бедному родственнику.
– Да, было дело, – кивнул фон Пален и засмеялся. – Я как-то в торжественном карауле стоял в четь именин матушки Екатерины. Явился Павел Петрович с одной синенькой ленточкой и орденом Андрея первозванного, и выходит Потёмкин. У того-то орденов – полная грудь. Взглянул князь одним своим уцелевшим взглядом на Павла Петровича, громко усмехнулся и говорит: «Надобно вам, Великий князь, ещё какую–нибудь побрякушку повесить. Не солидно как-то для царевича». Павел Петрович вспыхнул и отвечает: «Не беспокойтесь. Мои награды ещё впереди». «Конечно, – говорит Потёмкин. – Только грудка у вас хиленькая. Будете ордена вешать, смотрите, чтобы фасад не обвалился».
– Неужели Императрица хотела посадить на трон в Константинополе Константина? – спросил я.
– Посудите сами, – ответил Панин. – К нему были приставлены кормилицы и няньки из гречанок. С самого младенчества его учили греческому языку.
– Императрица была до того жестока, что и Константину не разрешала видеться с матерью? – вновь спросил я.
– Почему же, время от времени происходили краткие свидания. Марии Фёдоровне разрешалось встречаться с детьми, но только в покоях императрицы. Но после них матушка Екатерина приходила в крайнюю степень раздражения и частенько несправедливо отчитывала внуков за нерадивость или дурные привычки, якобы заимствованные от отца. Вскоре возникла ещё одна интрига. Император Австрии посоветовал матушке Екатерине отправить наследника с невесткой в путешествие по Европе. Что он все в Петербурге сидит? Пусть мир посмотрит, себя покажет. Императрица согласилась, но сама объявлять не стала, иначе Павел Петрович принял бы её предложение в штыки. Поручила Николаю Репнину надоумить наследника самому попроситься в Европу. Репнин дружен был с Павлом Петровичем и мог уговорить его. Вскоре Павел сам потребовал отпустить его в путешествие, и тут же получил разрешение.
