Мои пальцы заняты, а мысли преследуют одну цель — защитить выживших.

Вспоминая жизнь Сьюзи, кровь которой течет по моим трубкам, я чувствую себя обязанной позаботиться о тех, кто любил ее, и кого любила она — о последышах, живущих по эту сторону Океана.

Программы связи требуют, чтобы я вышла на контакт с Башнями за пределами залива, но антенна сломана, а все ресурсы уходят на выполнение основной цели.

Нельзя

отвлекаться.

Волны элвен стекаются к Маяку, но створки плотно закрыты, а тело Морохира красноречивей моих предупреждающих криков. Он истек кровью перед воротами.

Элвен стоят возле Маяка, но створки не открываются. Сьюзи хотела защитить последышей от элвен. Её желание отчетливо, недвусмысленно, определенно. Я не могу исправить его, хотя мои глаза наполняются слезами, когда я вижу раненых элвен. Им нужна помощь, лекарства, горячая пресная вода, припасы, но я не могу открыть ворота, пока

Сьюзи

помнит.

Мышцы постепенно возвращают прежнюю ловкость и гибкость, мои возможности увеличиваются. Когда элвен в отчаянии покидают окрестности, я заканчиваю приготовления к приему последышей и жду их.

Первые приходят уже на следующий день. Голодные, изможденные, они стучат в ворота и умоляют открыть.

— Привратник! — кричат они. — Привратник, пусти, пожалуйста! Заклинаем молодым божеством!

Я помню, что Сьюзи верит в богов, и она хочет открыть ворота — створки послушно распахиваются. Последыши проникают внутрь, заваливаются небольшой толпой и бегут к родникам, спеша напиться.

— Вам нужна помощь, — говорит Сьюзи моим губами. Боль в её груди передаётся мне, и я чувствую горечь. Мы протягиваем беженцам свои руки, сжимающие микстуры и припарки, а они с благоговейным трепетом принимают дары. — Здесь вы в безопасности, — говорит Сьюзи.

Ночью первый этаж Маяка завален телами спящих. Они сыты, напились воды и перевязали раны. Впервые за много дней они могут отдохнуть в безопасности. Я укрываю их лечебным туманом, а Сьюзи шепчет старые легенды своего народа.

Сьюзи

помнит.

Вести о Маяке расходятся по всему заливу. К следующему новолунию внутри нет свободного места. Припасы истощены, и мы отправляем помощников собирать новые. Ночью, чтобы последыши ничего не заметили, они бегут вдоль побережья, собирая еду, ингредиенты для лекарства.

Сьюзи рассказывает последышам историю своего города и говорит, что Маяк обережет их от элвен, но они не слушают её. Я горько вздыхаю, и от этого прижимаются к стенам испуганные гости.

— Мы отомстим! — кричат они, когда страх уходит.

— Вы — дома, — говорит Сьюзи, искренне веря в это. Её кровь смешалась с жидкостью, которая питает мои нервные окончания, и она, наверное, не помнит того, кем была.

Я

помню.

Ночью, пока последыши спят, я показываю Сьюзи другие города, за Океаном. Показываю Башни, где живут элвен, и великолепные дворцы, высотой превосходящие горы. Сьюзи смеется моими губами — не верит. Я глажу ее по голове и говорю, что ей нужно поспать, потому что пользователь не должен бодрствовать вечно.

Она мирно засыпает, а я оставляю контроль над главными функциями, поддерживая Маяк в рабочем состоянии. Утром она просыпается счастливой и показывает мне, что ей приснилась Рейви.

Сьюзи и Рейви были лучшими подругами, и Сьюзи пришла к Маяку из-за того, что лицо Рейви преследовало её всё время, пока она бежала от горящей бухты. Сьюзи говорит мне, что во сне увидела, что Рейви принял к себе молодой бог.

Я вздыхаю — от моего дыхания просыпаются жители Маяка.

— Богов не существует, — объясняю я Сьюзи.

И пока она отказывается слушать меня, провожу осмотр своего тела. Этажи очищены, в родниках достаточно пресной воды, кровати застелены, а гости чувствуют себя удовлетворительно.

Сьюзи разглядывает моё сердце и спрашивает:

— Кто же ты?

Тогда я

показываю

ей.

========== 6. Терция. Персики в саже ==========

В союзе с Башнями были свои сложности, о которых я знал с самого начала: необходимость поддерживать тайну вокруг общения с гонцами, частое нарушение сроков, завышенные требования. Я знал обо всем этом, потому что Морохир предупредил меня, а еще потому что в старых хрониках был описан не один, даже не два союза между людьми и обитателями Башен. Таких союзов я, мальчишка, насчитал в свое время больше двадцати.

Кипы фолиантов, лежащие в библиотеке при замке, хранили переписи имен, своды дат, и везде, на каждой странице, можно было проследить название одной или другой Башни. Там случилась засуха — Башня Рассвета на восточном побережье. Там голод — Башня Скорби на вершине центрального хребта Межинных гор. Междоусобица на севере — Снежная Башня. Фолианты хранили старые названия. Я слышал от Морохира, что остроухие в гетто до сих пор помнят эти названия и используют их, когда подносят дары.

В этом есть нотка извращенного чувства вины — отдавать последний кусок хлеба тому, кто никогда не спустится за ним. Помню себя мальчишкой, я тогда любил выбираться в город и тратить монеты, щедро выданные отцовской рукой, на подачки беднякам.

— Держи, сегодня золотой, — довольный, с улыбкой до ушей — так что щемило щеки — я протягивал монету эльфийской побирушке. Я ходил к ней каждую неделю, стараясь всегда успевать к рассвету, чтоб она успела купить еды своему клану.

— Я отнесу её Лоссэ, чтобы больше не было холодов! — побирушка вскочила на ноги, схватив моё подношение, и ринулась к гетто. — Старейшина! Старейшина! — кричала она за стеной. — Золотой! Золотой для Лоссэ!

Я пришел домой удивленный и сбитый с толку, спросил у матушки, кому собралась относить мою добычу побирушка, а мать погладила меня по голове и объяснила, что эльфийка решила поднести мой подарок своему божеству.

— Для них это высшая похвала, огонёк, — сказала она, целуя в макушку. Для неё я был огоньком. — Ты сделал ей подарок, который она запомнит на всю жизнь.

— Но она останется голодной, — я был очень глупым ребёнком и думал, что люди и эльфы стараются прежде всего набить желудок.

— Она будет голодать с радостью, — ответила мама.

Прошло почти десять лет, но каждый раз, когда я видел повозку с дарами для очередной Башни, меня охватывало недоумение. Сначала оно мешалось с любопытством, потом — с разочарованием, а теперь — с презрением. Лоссэ пригнал настоящую метель, которая свирепствовала в Терции всю следующую зиму, и побирушка умерла, вместе со всем кланом. Они замерзли на смерть, а мой золотой остался лежать где-то в снегах Снежной Башни, никем не поднятый.

— Они хотят искупить вину, — сказал Морохир, когда мы в первый раз заговорили с ним о дарах. — Они хотят принести столько даров, что мы забудем о прошлом.

Я знал, что не получу ответа на вопрос, но он вертелся на языке: «О чем вы не можете забыть?» Я гадал, что должен сделать народ, чтобы собственные сородичи отвернулись от него, заперлись в Башнях и отказывались принимать хлеб, вина, специи, монеты, драгоценные камни.

Фредди однажды спросил у меня:

— Как тут не воруют?

Под Башней, где он дежурил, пока мы беседовали внутри с Морохиром, валялись мешки с бесценной добычей эльфов из гетто. Там было зерно, была репа — она уже начала гнить.

— Ты бы смог взять что-нибудь отсюда? — спросил я его. И заметил, что лицо бесстрашного воина лизнул колючий язычок ужаса.

Фредди передернуло.

— Куда же оно исчезает? — только и смог спросить он.

— Морохир сказал, они сжигают всё после того, как продукты начинают гнить, — ответил я, чувствуя собственное превосходство и стараясь заглушить это чувство, потому что для Фредди было отчаянно важно, чтобы мы с ним говорили на равных. И пока он чувствовал внутри меня благоговейный страх перед Башнями, роднящий меня со всеми другими жителями Терции, мы могли жить бок о бок. Но стоило усмехнуться над его ужасом, стоило рассказать ему, что в Башнях нет ничего зловещего, он отвернулся бы от меня тотчас.