— Да, сэр, — она так и не подняла взгляд с тех пор, как он начал отчитывать ее. Гарри не винил ее.

— Есть вопросы, которые касаются не моей личности, а предмета, который я преподаю для вас? — спросил Холод, кутаясь в свой халат.

— Можно? — на этот раз руку поднял Рон.

— Разумеется, мистер Уизли.

— Скажите, сэр, чем отличаются занятия у вас от тех, которые будет вести во втором семестре госпожа Стручок? Братья сказали мне, что вы… в общем, что они не поняли разницы, и поэтому… в общем, в чем разница?

— Хорошо, что вы не верите своим братьям на слово, мистер Уизли, — ответил Холод. — Госпожа Стручок взяла на себя бремя обучения всех студентов, которые не имеют четких склонностей. Ее факультет — иллюстрация того, что получается, когда вы пытаетесь как можно быстрее дать хотя бы какое-то образование как можно большему количеству молодых людей.

Студенты госпожи Стручок начали недовольно шептаться.

— Что вовсе не означает, — повысил голос Холод, — что я считаю ее труд бесполезным. Напротив, если бы не она, мы с мадам МакГонагалл поубивали бы друг друга в считанные дни. Возможно, вам кажется, что я использую гиперболу, говоря так, но смею заверить, что убийство было бы реальным. Наши взгляды на предмет так сильно расходятся, что присутствие госпожи Стручок — единственное, что удерживает эту академию от серьезных преступлений. Теперь я постараюсь ответить на ваш вопрос, мистер Уизли. Госпожа Стручок во втором семестре будет обучать вас использованию своих техник и методик в парах, что подразумевает под собой, разумеется, подчиненное положение одного и доминирующее положение — другого. Я же, со своей стороны, буду обучать тех, кто проявит достаточно инициативы в первом семестре, тому, как при помощи этих техник подчеркивать подчинение. Подчеркивать, мистер Уизли, понимаете?

По лицу Рона было видно, что он ничего не понял. Мастер Холод прошел к нему через весь зал и оказался в шаге от Гарри. Гермиона продолжала сверлить взглядом пол.

— Вы сжались, мистер Уизли, — сказал мастер Холод. — Перестали дышать, отвели взгляд. В чем причина? Разве я применял по отношению к вам грубую силу? Нет, не применял. Больше того, мистер Уизли, я крайне редко применяю ее, потому что мне это не нужно. Вы и без этого готовы подчиняться, не так ли? Вряд ли мне доставит удовольствие ударить вас в таком состоянии, это было бы похоже на издевательство над маленьким щенком, заблудившемся на морозе в лесу. Студенты вашего факультета, мистер Уизли, вполне могли бы сделать подобное. Разумеется, если бы щенку хватило сил связно произнести «я согласен».

— Это неправильно, — прошептала Гермиона, сжав кулачки на коленях. Как и все остальные, она была одета в просторную форму Шмогвартса, которая скрывала почти все нюансы фигуры. Но Гарри показалось, что она выглядит особенно хрупко. — То, что вы говорите, неправильно.

— Сэр, — отрезал мастер Холод.

— Вы вмешиваетесь в личную жизнь другого человека. Какое право вы имеете говорить о подобных вещах при всех? Он ведь просто задал вопрос, чтобы понять, какой предмет выбрать!

— Посмотрите мне в глаза, мисс Грейнджер, — приказал мастер Холод.

Она не послушалась и продолжила:

— Вы рассуждаете о том, что мы все не свободны от природы, но такими делает нас общество, а люди, подобные вам, просто наживаются на чужих комплексах. Что хорошего от того, что один человек подчиняется другому? С болью все просто — это же физиология, гормоны, напряжение и расслабление. Узлы, психология — это я могу понять. Даже странно, что некоторые вещи не рассказывают в школе. Но то, что вы говорите, неправильно.

— Посмотрите мне в глаза, мисс Грейнджер, — повторил мастер Холод.

Гермиона медленно подняла голову, Гарри увидел у нее на щеках мокрые дорожки от слез.

— Каждый может распоряжаться своей судьбой, мисс Грейнджер, в меру своих возможностей, — сказал мастер Холод. — К примеру, вы своим поведением ставите себя под угрозу исключения. Когда я говорил лично с вами, мисс Грейнджер, вы вели себя разумнее, но неожиданно встали на защиту другого человека. Если, как вы утверждаете, свобода — такая важная вещь, не разумнее было бы предоставить Рональду возможность самостоятельно ответить мне? Не ущемляете ли вы этим его свободу? Ведь многие в этом кабинете теперь будут считать его… кгхм, подкаблучником, в лучшем случае.

— Ему промыли мозги, — убежденно ответила Гермиона. Гарри заметил, что ее бьет мелкая дрожь. Должно быть, она плохо понимала, что делает, просто не могла остановиться. Он стал искать способ отвлечь ее, но в голову ничего не приходило. — Все эти ваши термины, культура, красивые слова — все это выставляет в хорошем свете вещи, которые лучше не доставать из тени.

— Вы пишете поэму, мисс Грейнджер?

— Я… просто я хотела…

— Защитить его, я понял, — усмехнулся мастер Холод. — Нет ничего дурного в том, что вы хотите защитить другого человека. Особенно если он дорог вам. — Неожиданно мастер перевел взгляд на Гарри. — В некоторых случаях нам приходится жертвовать жизнью, чтобы защитить этих людей, не так ли, Гарри?

— Да, сэр, — Гарри не выдержал взгляд и отвернулся. Он вспомнил историю о Джеймсе и Лили Поттерах так ярко, как будто увидел перед глазами короткий фильм.

— Вот о чем я советую вам подумать на досуге, мисс Грейнджер, — продолжил Холод. — Взяв на себя смелость спорить со мной, вы взяли на себя ответственность за этого молодого человека. Он не просил вас об этом — это была ваша инициатива. Но вам кажется, что это нормально. Однако вы по неясным причинам, которые прикрываете принципами, считаете, что не должны были бы защищать его, если бы он вас попросил. В конце концов, мисс Грейнджер, Рональд не ребенок, несмотря на то, что до сих пор так сильно привязан к своей семье. В отличие от Гарри, который физически не мог говорить в ночь, когда Тот-кого-стоило-бы-забыть-как-его-имя пришел в дом Поттеров.

— Вы просто перевираете мои слова, к тому же делаете Гарри больно, — прошептала Гермиона.

Гарри кожей чувствовал на себе внимание всех студентов. Снова, как на занятии Биннса.

— Не нужно, Гермиона, — тихо попросил он.

— Но ведь это правда, Гарри! Он нарочно говорит об этих ужасных вещах, чтобы сделать тебе больно! — воскликнула она.

— Гермиона, не нужно, — с нажимом повторил Гарри.

— Мисс Грейнджер, на этом я вынужден попросить вас покинуть аудиторию, — отрезал мастер Холод.

— Отлично! — она быстрым шагом прошла к выходу и хлопнула дверью.

— Каждый год находится умник, считающий, что достаточно образован и опытен, чтобы спорить о вопросах, суть которых не в состоянии даже сформулировать, — прокомментировал мастер Холод. — К следующему занятию каждый из вас напишет эссе на тему свободы воли. Все свободны.

Гарри попытался обогнать остальных, чтобы добраться до Гермионы первым. Им предстояли еще занятия по физической подготовке — практика, и он надеялся поговорить с Гермионой до того, как они окажутся на улице.

Но она исчезла. На физической подготовке ее не было, а за ужином, когда Гарри едва мог сфокусировать взгляд на своей тарелке, мастер Холод сказал, что она обратилась к директору за помощью.

— Если кому-нибудь из вас покажется достаточно остроумным спорить с преподавателем в присутствии других студентов, советую воздержаться, — добавил он. — Всем будет лучше, если дело не дойдет до директора.

На следующем занятии по подчинению Гермиона упорно молчала, не поднимала взгляд на мастера, а от Рона Гарри узнал, что ее эссе было длиной в двадцать страниц.

— Она всю ночь его писала, говорю тебе, — возмущался Рон. — Не знаю, что на нее нашло, после разговора с директором ее будто подменили.

— Да кто он такой? — удивился Гарри.

— Дамблдор? — Рон понизил голос до шепота. — Говорят, он псих. Настоящий шизик или типа того. Говорят, его приглашает МИ6, когда им не удается расколоть шпиона-террориста.

— Шпиона-террориста? — недоверчиво переспросил Гарри.