Не суди. Не суди. Не суди.

Упоенно займись оправданьем

Крематорской прохлады в груди,

Обессиленной смрадным дыханьем.

Ну, какой из тебя судия!

Что ты знаешь о праве и долге?

Учтена ли тобою статья,

Запрещающая кривотолки?

Что ты видишь – соринку в чужом…

Искажает пространство природа.

Не прорезать пространство ножом,

И не счистить с небесного свода.

Все твои обвиненья пусты,

Чистоты и отмщенья радетель,

Потому что свидетель – не ты,

А другой в этом деле – свидетель.

У него в роговицах любовь,

И хорошее место обзора.

Не суди, не ряди, не готовь

Даже вводную часть приговора.

Кто судим – не тебе выбирать,

И за что – не твоя головная…

Фу-ты ну-ты, судейская рать,

Фарисейская рать вороная.

Я вышла в город, словно из тюрьмы,

Из дома своего, урвав свободу

Египетской угрозой полутьмы

И кровью, превращающейся в воду.

Был пуст и черен город мой вовне,

Я скрылась в подземелье многозевном,

И лишь какой-то нищий плыл ко мне

На встречном эскалаторе подземном.

Переплетаясь, тысячи чужих

Теней плелись в движении бесцельном.

Скрипела дверь на скрепах рычажных

И запирала в пекле беспредельном.

Желание увидеть пару лиц

Знакомых улетучилось. Сквозь щели

Между теней пошла дорога вниз

И по спирали, как у Боттичелли.

Я где-то это видела уже,

Шептала я, слова роняя скупо:

Я помню! Здесь на каждом этаже

Нет ни души, ни грешника, ни трупа.

Я шла и шла, по именам звала

Пропавших здесь, расплавившихся в русле.

И мысль меня земная извела,

Как Данте благородного – вернусь ли.

Я просыпалась дома на тахте.

Воронкой опускался плед верблюжий.

«Все умерли», – звучало в темноте,

Как будто длился разговор досужий.

Рывками. Выше. Ниже. Выше.

Летит технический прогресс.

Под ним внизу мелькают крыши,

Деревья, люди, речка, лес,

Под ним и в нем посредством вдоха

И выдоха живет Земля.

Но – миг – и рушится эпоха,

Рисуя в небе вензеля.

Представь: нас ветром разметало,

До новых нас сто верст пути.

И нет обратного портала

В погасшей намертво сети.

Другие, новые, живые,

Вы захотите нас понять

И самописцы бортовые

Из пепла древнего поднять.

Впрягайте лошадей в квадриги,

Чешите в наши города,

Ищите книги, ибо книги

Не погибают никогда.

Когда еще жива была Татьяна

С резиновой, как мячик, головой,

Не вспорот слон, казалась морем ванна,

И пахло близко тряпкой половой,

В воскресный день один, изображая

К искусству тяготенье, заодно

Обновкою женатиков сражая,

Родная мать взяла меня в кино.

Отговорил журнал про съезд и пашню,

И свой «Фитиль» озвучил Михалков.

И рамка на экране, дрогнув страшно,

Расширилась до дальних уголков.

Свет погасили. Сказка странновато

Каким-то пеньем грустным началась.

Шепнула мать: «Запомни – Тра-ви-а-та!»

И вся вперед немного подалась.

Всю сказку героиня громко пела,

Хотя болела, в общем-то, коза.

Сморкалась мать в платочек то и дело,

И дважды закрывала мне глаза.

Там фуэте крутила балеринка,

И мать, простая женщина, считай,

Мне говорила: – Пласидо Доминго.

Васильев и Максимова. Считай.

А я считать немного не умела,

Зато ревела тоже от кино.

И таяло в руке моей без дела

И капало на платье эскимо.

И, несмотря на ужас умиранья,

На то, что мать мешала, как могла,

Мне сказка та понравилась, а Таня

Потом уже от кашля умерла.

Я долго с ней играла в Травиату,

И пела ей картавые слова.

Какие сказки делали когда-то!

Лишь музыка, а сколько волшебства!

Полуденное солнце

Уже глядит назад,

Где бурый замок Сфорца

Притягивает взгляд.

И тут же тень ложится

От дома до угла,

Где вывеской кружится

Латунный знак Орла.

На полках, словно рыбки,

Дарящие мечты

Виолончели, скрипки,

Мандолы и альты.

Бликует лак на деке,

И рвутся струны в бой:

Стать звуком в человеке,

Пожертвовав собой.

Миланский мастер Павел,

Сын своего отца,

Маслами лак приправил

И каплями с лица.

Когда уйдут из дома

Все, нажитые в нем,

Кому играть истома

Войдет в дверной проем.

Создатель инструмента

Из клена и сосны

Для этого клиента,

Сидящий у стены,

Погладит гриф разочек

И выпустит из рук,

Поскольку струн и строчек

Важнее смысл и звук.

Во все века даренье

Вот это настает:

Творец своё творенье

Другому отдает, —

Кому открыть под силу

Все смыслы, наконец.

Не так ли Богу-сыну

Отдал свой мир Отец?