* * * На площадке на обзорной Ты стоишь. Внизу река. Над расщелиной над горной Проплывают облака. Ты и сам белей и легче Этих низких облаков. Шум течения тем резче, Чем он выше. План таков: Я несусь, как мальчик местный, Разбежавшись, вниз, в поток, Чтобы ты, мой неизвестный, Страшным чувством занемог. Чтоб без той, которой руку Подавал взойти сюда, Всех утрат своих науку Обесценил навсегда. Ах, не бойся, из студеной Скоро выйду я реки От надежд освобожденной, Всем наукам вопреки. Я сама – любить трусиха, Пуганое существо. Как же холодно и тихо Возле Стикса твоего. * * * Люблю тебя – слетело с губ ночных, Но вся моя Земля была безлюдна: Река под снегом в щетках травяных, Село вдали, пропавшее с полудня (так на радарах тают корабли), Кровать пустая, чем ни застели. Кому сказала? Думала о ком? Зачем сложились губы в оба слова, Сомкнувшись дважды? Трижды языком Зачем коснулась нёба ледяного, Чтоб гласные нарушили меж тем Спокойствие космических систем? Услышать, а не то что отвечать, Тут некому: следы в лесу несвежи, На небесах сургучная печать, Нет никого, и лишь порядки те же: Оттуда, из-за туч, сочится луч, Но скрыт подтекст, и не сорвать сургуч. Вот прорезь рта: хранят его края Весь опыт мой. Явление возврата К первоначальной форме бытия, Эффект тактильной памяти, токката Органная, ямбических слогов Пульсация среди ночных снегов, — Вот импульсы «люблю» произнести. Стремятся губы, как металл в горенье, К первоначальной форме. Поскрести Весь мир вернется к первым дням творенья. Звук извлеки и посмотри на свет: Он – вещь в себе, он сам себе ответ. Так зверь приучен вытянуть к Луне Безропотную морду. Одичанье Как степень одиночества – вполне Достаточное средство для звучанья Животворящей формулы земной, Произносимой то и дело мной. * * * Прощаемся. И римлянка-ладонь Взмывает вверх, прозрачностью алея, Не для касанья – в ней горит огонь. Се – ритуал, с которым веселее. Удостоверься, что ладонь пуста. Не уношу отсюда ничего я. Она – сестра бумажного листа, Она – мое свидетельство живое: Я не взяла ни крошечки любви, Не вынесла томленья и печали. Прощаемся. И ты ладонь яви. Мы за богатства оба отвечали. Брейгель 1. Мой сон Брейгеля
Голова намолота, начинай сначала. Под ногами – золото. Я его молчала. К богу наши реченьки в уши залетали. Черные черешенки падали из глаз. Не печалься, боженька, нашей пасторали. Хочешь человеченки? Я – сейчас. По двору злаченому, по крыльцу верченому Всеми половинками ходит сатана. В лыковых подштанниках, в вышитых кафтаниках, Ни рыба, ни мясо, ни муж, ни жена. Кочергою сальною свечка входит в спальную. Тешится, как дитятко, просит тишины. Лишь бы ты не плакала, лишь бы ты не вякала, Слез твоих черешенки сварим на блины. Кто придет к околице – Боженька проколется. Боров съест любовника и старуху съест. Выпрыгнув из общего люцифера тощего, Катерина Грозная выкажет протест. Вол растет до обуха. Шарик взвил до облака. Красная-прекрасная гибель на миру. Волка кормят челюсти лучше всякой челяди: За маму, за папу, за черную дыру. де чересполосица, лай собачий носится, Скалится, бросается да на волчий вой. А сама собачина помнить предназначена, Кто ее выкармливал железною рукой. Ходит мужик с бабою, раздутою жабою, У селян селекция, господи прости: У коров два вымени, теленок без имени И без раздвоения лич-нос-ти. На ноге татарика сидят два комарика, На ноге татарика открытый перелом. Стесан кол о голову бритую монголову, Молоко на стрельбище отдает козлом. Видела – не верила, кума ветер меряла, У вора полтинного полыхал картуз. От солдата бодрого шла, виляя бедрами, Служба государева, кричала: сдаюсь. Дитя мягко падает, грешник бога радует, Не будет покаяния, когда нет греха. Берегите яйца вы, люди разгуляевы, Не было б рассвета, не будь петуха. 2. Избиение младенцев «Тёть Сонь, а вдруг, когда вы будете Жениться с вашим женихом…» Ання Логвинова Там, где расселась я на снегу, белом, как самый холст, Вытянув ноги, подняв к врагу потусторонний взгляд, Там из младенцев делал рагу – Альбой пущен в поход Через альпийский лед и пургу – карательный взвод солдат. Там, где сидела я, люд кружил, вязов чернела голь. Конь испражнялся, пес блажил, рвался на кровь с ремня. Кто перед этим век не смежил – не ощущает боль И вообще не имеет жил, взять хотя бы меня. Где сидела я, таял снег от кровяных телец. Мельник, лавочник, дровосек – лезли под юбки жен. Чавкал пес на виду у всех. Дымом пошел торец. То, что делает человек, не понимает он. Встану, встану, пойду к венцу, не оглянусь назад, Из-под снега взойдут цветы, меленькие цветы. Не поведаю сорванцу-сыну про этот ад, Да и ты молчи, да и ты, только молчи и ты. |
