Прохладная вода, которой жрец велел мне умыться и помыть руки, окончательно привела меня в чувство, я радовался, что дышу свежим воздухом, что рядом нет этого ужасно воняющего, гниющего трупа. Насколько же наши тела несовершенны, отравлены этим бренным миром — после нашей смерти мы воняем точно так же, как и гниющее мясо, противно вздуваемся и зеленеем, а затем лопаемся, заливая всё вокруг противной розовой жижей. Если бы я не послушался голоса разума, а предпочёл бы фанатично исполнить глупый приказ Анкано, то наверняка бы уже покрывался этой противной трупной зеленью, начинал вздуваться и вонять, как протухший кусок мяса.
По телу прошла судорога.
— Эстормо?
— Со мной всё хорошо, — надеюсь, моя уверенность не звучала фальшиво.
Ужинать пришлось простой овощной похлёбкой с хлебом и кружкой мёда; впрочем, мясо я и сам даже видеть не хотел.
— Первый раз такое увидел? — спросил Рунил.
Небрежно фыркнул. Я не нуждался в поддержке, мне не нужно никому выговариваться, тем более — предателю.
— Понятно. Ничего, первый раз часто плохо бывает, а потом привыкаешь. Мне поначалу тоже было… тяжело, хотя на войне я и не такое повидал.
Война. Я ожидал, что старик заговорит о ней или хотя бы упомянет её. Сам я в те годы был ещё слишком молод, толком не окончил обучение — а личный состав армии Доминиона не испытывал острой нужды в кадрах, и потому нам всем давали спокойно закончить образование. Я спокойно слушал сводки с фронтов — и, как все, относился к победам, как к чему-то само собой разумеющемуся, а к поражениям — как к обидным просчётам и недоразумениям. Сейчас, спустя эти десятилетия, мне начинает казаться, что её события померкли в памяти наших солдат и офицеров — в их рассказах не было ни горечи от гибели многих соратников при том же Красном Кольце, ни удовлетворения от заключения Конкордата Белого Золота, да и к ожиданию новой войны они относились со странным равнодушием. Люди же помнили всё — несмотря на то, что многие из её участников уже успели состариться и обзавестись внуками, а то и вовсе умереть; казалось бы, они должны ещё легче перенести все эти утраты и поражения, а победам, не имевшим глобальных успехов, совсем не радоваться — но нет, ненависть к нам и желание отомстить будто бы передавалось по наследству, как цвет глаз или черты лица, люди (особенно норды) ждали этой новой войны с каким-то нетерпением, но в тоже время — и со страхом. Так стоит ли послушать, что мне на этот счёт расскажет предатель Рунил? Пожалуй, да — из любопытства.
— Почему ты сбежал, Рунил? — одарил старика ледяным взглядом, каким обычно смотрят на допрашиваемых.
Жрец грустно усмехнулся, словно считал меня глупцом, ничего не знающим о жизни.
— Ты ведь не сражался на Войне, не так ли? Ты вообще убивал кого-либо — или просто смотрел убитым в глаза? Ты видел, как живое разумное существо заживо сгорает от твоих заклинаний, видел, во что превращается любое разумное существо в пылу сражения? Ты можешь мне сказать, что я шёл на войну, что Школу Разрушения не для того, чтобы костры разжигать или дичь жарить, изучают, а оружие в руки берут не для забавы. Да, ты будешь прав — и я сжигал людей и меров заживо своими заклинаниями, а своей булавой разбивал им черепа. Но, знаешь, одно дело — убивать на поле боя, а другое — разорять мирные города, насиловать женщин и убивать детей. Поверь: даже самый чистокровный альтмер на войне превращается в натуральное животное.
Рассказ старика не произвёл на меня никакого впечатления — а уж тем более не дал ответа на мой вопрос.
— Ты мог бы служить нашим богам, — парировал я. — Или продать имперцам все наши секреты и не доживать свои дни… жалким могильщиком в этом жалком городке.
— Я не собирался ничего и никому продавать, я просто хотел успокоения. Алинорские храмы не дали бы мне его — а здесь, в Фолкрите, мне кажется, что я полезен, и это приносит мне облегчение.
Я по-прежнему не понимал, как работа на кладбище, подготовка мёртвых к погребению и их отпевание может приносить пользу и облегчение?
— Почему Аркей? Почему не Мара, не Стендарр или Ауриэль?
— Аркей повелевает циклом жизни и смерти. Отправляя к нему умерших, я способствую чьему-то появлению на этот свет.
Внятного объяснения мне, по всей видимости, не добиться — что же, пусть на этом разговор будет исчерпан.
— Ты слишком молод, чтобы понять меня. Молод и увлечён идеями, которые привели тебя в Талмор. Но однажды — поверь мне — ты устанешь. Устанешь от несоответствия той картинки, что вложили тебе в голову на Алиноре с тем, что видишь сам. Устанешь от ненависти, которая будет литься на тебя. Устанешь от криков умирающих и их предстмертных взглядов. Устанешь от смертей.
В ответ я лишь сдавленно рассмеялся.
Комментарий к 5
* - на самом деле, это французская (провансальская) песенка XIII века “Ai vis lo lop” (Я видел волка). Дана в переводе народного умельца https://www.stihi.ru/2010/09/26/1210
Рекомендована к прослушиванию в исполнении Flos Florum и Spiritual Seasons
========== 6 ==========
Ночёвка в одном доме с храпящим стариком, где, к тому же, в подвале лежал разлагающийся труп — не самый лучший вариант, зато бесплатный. С моей стороны было бы глупостью не воспользоваться этим — правда, пришлось как следует, до сильного головокружения, напиться горьковатого на вкус дешёвого мёда. Надеюсь, что мёд не настолько поганый, и голова от него на утро сильно болеть не будет.
Наощупь доковылял до кровати; вокруг всё качалось и кружилось даже после того, как я закрыл глаза. Сон, к счастью, настиг меня быстро — не то от усталости, не то от выпитого.
Очнуться меня заставила распространившаяся по комнате жуткая вонь, будто бы где-то гниёт огромный кусок мяса. Через силу открыл глаза; голова немного болела, тело ныло, желудок урчал — но от запаха меня подташнивало, я боялся, что вырву весь свой завтрак, если сейчас сяду за стол и начну есть. Поднялся, натянул сапоги и спустился в подвал, где Рунил уже снял ледяной панцирь с моей находки, размотал рогожу и снял с трупа одежду. К горлу снова подступил противный комок.
— Доброе утро, Эстормо, — ненавязчиво поприветствовал меня старик. — Я думал, ты позже проснёшься.
Я старался смотреть мимо разлагающегося обнажённого трупа, не думать об этом противном запахе.
— Ты знал его? — поинтересовался жрец.
— Не особо, — признался я. — Так что давай ближе к делу.
Рунил с важным видом прокашлялся.
— Смерть наступила не более полугода назад. Вероятнее всего, вследствие удара по голове твёрдым тупым предметом — возможно, булавой или дубиной.
Совпадает с тем, что я узнал, расспрашивая местных жителей. Но я всё же не пойму, каким образом талморский юстициар позволил себе так позорно погибнуть?
— Ты хочешь сказать, что он подпустил какую-то деревенщину к себе на расстояние удара?
Жрец перевернул тело на бок.
— Вот, посмотри сюда, — старик пальцем ткнул возле уродливой раны на спине. — К нему подкрались сзади, вонзили в спину кинжал. Возможно, метнули дротик. Полагаю, лишь благодаря этому удалось нанести удар по голове. Подробнее я тебе через пару дней скажу. Пошли, я накормлю тебя, и мы обсудим, куда я должен отправлять тебе весточки.
Рунил вновь покрыл тело ледяным панцирем, вымыл руки в каком-то тазу и отвёл меня наверх. С его помощью я умылся и кое-как привёл себя в порядок, прежде чем сесть за стол и совсем уж небогато позавтракать пшеничной кашей на воде. Зато бесплатно — снова успокаиваю себя.
— Куда ты направишься теперь?
— В Вайтран. Если знаешь там какой-нибудь приличный и недорогой постоялый двор — посоветуй.
— На твоём месте я бы в «Гарцующей кобыле» остановился. И недорогое, и приличное место. Народу по вечерам там много — но совсем уж быдло редко заходит.
«Народу много». Возможно, это послужит некоторым плюсом для меня: получится узнать интересные сплетни.
— Хорошо. Я остановлюсь в «Гарцующей кобыле» — и если найдёшь что-нибудь интересное, пиши туда письма, на моё настоящее имя.
