Женщина жестом велела оставить нас наедине.

— Для начала позвольте представиться: Ненья, управительница ярла Сиддгейра.

Должен признать, у неё очень приятный голос.

— Дозорный Эстормо, к вашим услугам, леди Ненья, — я учтиво склонил голову и приятно улыбнулся. Пока что буду считать, что она не знает, кто я на самом деле, и позвала решить какой-нибудь вопрос, связанный с нечистью, даэдропоклонниками или же оборотнями.

Ненья презрительно фыркнула.

— Я знаю, кто вы на самом деле… лорд Эстормо.

«Лорд»… Никогда раньше меня так не называли — ни сослуживцы, ни гражданские. Это обращение польстило мне — но, с другой стороны, я ведь никакой не «лорд», у меня слишком низкое звание и происхождение, чтобы так именоваться. Для меня это, впрочем значило лишь одно: эта женщина знает, кто я на самом деле. Поэтому я даже не мог предположить, зачем она позвала меня.

— Простите, но моё звание и происхождение недостаточно высокое для того, чтобы именовать меня «лордом». «Агент» или «юстициар» будет предпочтительнее. Либо же просто по имени.

— Как пожелаете, — спокойно ответила Ненья. — Итак, приступим к делу. Возможно, от нашего с вами соплеменника вы слышали о… необычном заключённом нашей городской тюрьмы.

Конечно, слышал. Только не понимаю, какое это имеет отношение ко мне? Если этот человек — оборотень, то вряд ли его интересует Талос как объект поклонения.

— Рунил… рассказывал мне о том, что совершил этот человек, и по какой причине его содержат в одиночной камере. Но я не понимаю, чем я, как талморский юстициар, могу вам помочь в этом… деле?

— Вы можете помочь скорее не как талморский юстициар, а как волшебник.

Я хотел презрительно ухмыльнуться: талморских юстициаров не учат исцелять болезни. Ненья пока что не производит на меня впечатление глупого собеседника, так что она должна иметь представление о рамках изучения нами Школы Восстановления.

— И в чём должна заключаться моя помощь как волшебника?

— Недавно я разговаривала с этим заключённым, и он мне поведал, что у него есть… идеи избавления от своего недуга. Я могла бы привлечь нескольких солдат городской стражи, но силы оружия, боюсь, будет недостаточно.

Допустим, я соглашусь с её предложением. Чем она собирается расплачиваться?

— Я могу узнать свою выгоду от данного… предприятия?

На лице женщины появилась скупая ухмылка.

— Очевидно, что ваши навыки талморского юстициара помогли вам заметить… слежку за собой. Исходя из этого, смею предположить, что вы желаете покинуть Фолкрит тайно. Если вы согласитесь помочь мне, я прикажу нашим стражникам обеспечить вам по крайней мере четверть дня форы.

Четверть дня форы — ценный подарок для ситуации, в которой я оказался. Только вот как Ненья сможет мне его преподнести?

— Позвольте узнать, как вы собираетесь… порадовать меня таким образом?

Альтмерка очаровательно приподняла бровь.

— Подозрительные чужаки, которые недавно появились в нашем городе, не нравятся ни нашим людям, ни нашим стражникам. Я предполагаю, кто именно послал этих людей, и мне не очень хочется, чтобы он вмешивался в какие-либо дела нашего владения.

Я едва сдерживал презрительные смешки: кажется, ярл Балгруф имеет далеко идущие амбиции, которые нравятся далеко не всем.

— Собственно… техническая сторона вопроса полностью останется на плечах наших стражников, — закончила Ненья.

— Хорошо, — ответил я. — Я приму ваше предложение, а затем доверюсь профессионализму ваших стражников.

Управительница приятно улыбнулось.

— Надеюсь, наше… сотрудничество будет приятным. А теперь прошу пройти за мной.

В сопровождении нескольких стражников мы с Неньей направились в городскую тюрьму. Узники тут же припадали к решёткам, с интересом сверлили нас взглядами, кое-кто даже выкрикивал что-то в наш адрес — но этих умников удавалось заткнуть одним видом дубинки охранника. По пути к нам присоединилось двое стражников, вооруженных отполироваными до блеска копьями — вероятно даже, серебряными. Нас провели в самый конец коридора, к ещё одной решётке, за которой виднелась огороженная железными прутьями и обложенная камнем яма с водой. Необычная у них, однако, «одиночная камера»: судя по отсутствию какой-либо тени внутри, пленник может защититься от непогоды только если заберется на ступеньку перед прутьями, а рано или поздно он просто будет стоять по колено в собственных нечистотах — просто потому, что я не вижу ничего похожего на сливное отверстие… И норды ещё обвиняют нас, талморцев, в жестокости по отношению к заключённым!

Завидев управительницу, сидевший в яме светловолосый норд оживился, подскочил к прутьям и с надеждой ждал, когда стражники откроют решётку.

— Два шага назад сделал, — приказал один из тюремщиков.

Копьеносцы выставили своё оружие вперёд, и пленник покорно попятился. Я сумел разглядеть этого человека: отощавший, рябой, светлые волосы засалились и начинали путаться, кожа от холодов побледнела, а наготу прикрывали лишь грубые штаны из мешковины. Нет, правда: после такого обвинять нас в плохом отношении с заключёнными я считаю несправедливым!

Пленник заметил меня и испуганно отшатнулся ещё дальше.

— Госпожа, добрая госпожа Ненья! — причитал он. — Зачем, зачем вы привели Дозорного? Вы же обещали, что поможете мне! Я же…

— Успокойся, Синдинг, — потребовала Ненья. — Этот альтмер готов помочь тебе. Так что просто расскажи ему всё, что знаешь сам.

Норд скрестил руки за спиной.

— Я заразился уже достаточно давно, и всё это время искал лекарство — или хотя бы способ контролировать свои превращения. Однажды мне в руки попалось кольцо — как мне сказали, с его помощью я смогу контролировать себя. Как я узнал позже, это была реликвия самого Хирсина, и ему очень не понравилось, что я взял её. С тех пор я стал превращаться не только каждое полнолуние, но и сам по себе: я не мог даже предсказать, когда. Почему-то это всегда происходило в самый неподходящий момент. Как было… с этой девочкой, — голос пленника начал дрожать. — Когда я увидел её, что-то произошло в моей голове, я почуял всю её беспомощность… А дальше… Я очнулся, видел лишь её истерзанное тело, чувствовал, как меня вели куда-то, а люди вокруг бросали в меня камни и осыпали проклятиями.

Бесконтрольные превращения, которые заставляют потерять контроль над собой. Пожалуй, этот человек действительно заслуживает по крайней мере сочувствия.

— Почему ты не нашёл способа исцелиться раньше?

— Тогда мне показалось, что это будет хорошей идеей — я должен был стать сильнее, другие болезни никогда бы не тронули меня, а простое оружие не причинило бы вреда. Если бы я только знал, до чего всё дойдёт…

Отчего-то раскаяние этого человека казалось мне каким-то… странным. Однажды я видел, как Рулиндил допрашивает пленника — вернее, мне пришлось отвлечь его от этого процесса с целью передать кое-какие документы. Сведения, содержавшиеся в тех бумагах, показались мне не требующими отлагательств, и я нашёл в себе смелости не дожидаться окончания допроса. Когда я зашёл в пыточную, то застал момент, когда заключённый давал признательные показания — причём делал он это явно нехотя, словно в надежде, что после его «раскаяния» его оставят в покое. Рассказ Синдинга напоминал мне подобные показания.

— И как ты надеялся… всё исправить? — спросил я.

— Я хотел бы умилостивить Хирсина. Я молился ему, и он ответил мне, что есть такой способ. Он дал мне видение могучего белого оленя, сказал, что если я выслежу этого зверя и убью, то он явится мне снова и расскажет, что я должен делать дальше. Но вместо этого я…

Синдинг снова поник, его голос снова задрожал.

— Я убил ту девочку!

Рассказ выглядел для меня странно. Сначала норд говорил, что убил ребёнка во время одного из случайных превращений, а теперь сказал, что выслеживал добычу для Хирсина, но «перепутал» оленя и маленького ребёнка.

— И ты хочешь, чтобы я выследил этого оленя вместо тебя?