Овчарки. Знает, что не клоуны, даже понимает, что за порода. Поверить в то, что она соскучилась было невозможно и невыносимо. Эта тонкая и гибкая как тростник якутка с миндалевидными глазами запала в душу ещё на первом курсе. Как будто не было простых русских Маш и Даш, с которыми учились вместе. И вот ирония судьбы, именно она, единственная с курса, почти сразу выпорхнула из страны как птичка. Говорят, вышла замуж за усатого дипломата. Будто и не прошли времена, когда сердца девушек шашлыком насаживались на шампуры гусарских усов.

Говорят, расстались. Наверняка ушла гордая и неприступная, как дикий тигр. Это не кошка, и нечего думать, чтобы приручить. А он, русский с простым конопатым лицом, встречает, закутавшись в три шарфа, якутские зимы. А уехать бы. Да где образцы найдёшь, как не на родине мамонтов. Только здесь, в Якутии, и схоронены в вечной мерзлоте сотни, тысячи великанов. Вот он, самый настоящий край света. Такой Дальний, что бежать дальше и некуда. А вдруг… Шальная мысль обожгла изнутри. Словно залпом водки выпил. Может, судьба?

– Конечно, найду. Ты где сейчас? – он даже не сразу понял, что этот преданный собачий лепет – его голос. Он сам был клонированной собакой, вилявшей хвостом в надежде на косточку.

Ничуть не изменилась. Разве что стала ещё элегантнее. Лицо всегда немного надменное и оттого ещё более прекрасное. Так смотрят идолы, что ждут подношений. Им плевать, что они давно выставлены в музее, никто им не поклоняется, а лишь глупый посетитель пройдёт мимо, не останавливаясь, и хрустнет сочным яблоком, брызгая слюной на стекло соседней витрины с экспонатом. Они видели мир, когда он был ещё юн и ходил в ползунках под столом давным-давно забытого бога. Конечно, он хотел, чтобы замужество её испортило. Чтобы она стала обрюзгшей и рыхлой. Как большинство однокурсниц, демонстрирующих фотографии своих личинок на просторах Фейсбука. Как его собственная жена, превратившаяся в снежную бабу, даром что нос не морковка, но также краснеющий на морозе.

– Выглядишь устало. Но зимой всегда так, – шептали её губы, вынырнув из пенки капучино. – Когда я была маленькой, мне всегда казалось, что везде так – длинная-предлинная зима и короткое как кинжал убийцы жаркое лето.

– Решила вернуться? – как же ему хотелось, чтобы у него было то, что называется покерфейс, равнодушное ко всем и всему. Но голос предательски дрогнул.

– Нет, проездом. Родители говорят, дядя плох. Надо навестить, – она смущённо провела рукой по бесконечно длинным волосам. Казалось, это было сто лет назад: душная аудитория, все ёрзают, отсчитывая минуты, а он еле дышит, падая взглядом в волну длинных жёстких волос. – Знаешь, есть в этом что-то странное. Не верю во все эти суеверия. Но род, кровь – наверное, это же не просто так. Наверное, должно же хоть что-то значить.

Она пожала плечами. Всегда с ней так: не поймёшь, серьёзно или насмехается.

Познакомились, думал, глупая девочка из Якутска, что ты знаешь о столичной жизни. А сам не понял, как нырнул и утонул в этих миндалевидных глазах-омутах. Так и теперь. Вовсе это не она, другая женщина в другой жизни жёстко и резко сказала «нет, ты не якут, чужой, а значит, мы всегда немного враги». Это звучало насмешкой над рафинированностью москвича, что сам считал всех не жителей столицы людьми второго сорта. Это он может и должен выбирать из бесконечной вереницы наивных девочек-провинциалок, что хотят закрепиться и пустить корни в столице, как тонкий росток берёзы в козырьке подъезда.

Мерзлота выплёвывала кости давно умерших зверей с удивительной скоростью. Подумать только, полтора века назад такие находки будоражили умы. Всего-то было найдена пара каких-то костей. А теперь землю рвало этими древними тварями. Что ни день – очередной звонок о находке с живой кровью. И очередной раз окажется, что это лишь останки тканевой жидкости. Дух шерстистого мамонта смеялся над людьми. Такое же мучительное чувство испытывали археологи, находя египетские пирамиды, разграбленные кочевниками-арабами: казалось бы, открытия лежат – только руку протяни, а по факту – пыль времён и тлен.

– Сам же говоришь, получилось выделить ДНК из митохондрий мамонта. Скоро Якутия вновь станет их родиной. Представляешь, прилетаешь на вертолёте в тайгу, а там громадные мамонты, шерстистые носороги. Говорят, плодятся овцебыки и яки, которых уже завезли. Доисторическая страна, честное слово. Жалею, что уехала. Но уже здесь и не смогу, наверное. Как отравленная стала. Слишком много чужого теперь во мне. И этого яду всё больше и больше. Как у змеи, что становится всё опасней год от года.

– Для книги про эволюцию пойдёт, а так – нет. Представь, ты в квартире – это клетка. А тебе надо найти ядерную ДНК. Как рулон бумаги. Ходишь по комнатам, вокруг тебя много-много рулонов, но все они порванные, а целого нет.

Он пьёт для храбрости. Будто снова надо сдавать экзамены, а он трусит и вместо зубрёжки билетов напивается. Она чиста, как стекло. Вода? Водка? Огненная женщина. От её марева воздух плывёт. А вдруг это лишь обжигающий холод и тьма?

Ночью зачем-то пошли в музей. Вернее, Пётр её сам потащил. Похвалиться захотелось. Ночью-то совсем нельзя. Но если можно, то щёлк-щёлк – сигнализация отключена. Никто не узнает, что здесь кто-то был. Ночь не выдаст.

Подумать только, пару лет назад он с такой гордостью показал бы ей все экспонаты, а сейчас от былой славы не осталось и следа. Только горечь. Удивительно, но больше всего уязвило не то, что исследование стоит на месте, а что корейский профессор Хван У Сок был пойман на лжи. Кореец успешно клонировал собак. Успех! Уже и за стволовые клетки взялся. Снова победа! До мамонта рукой подать. Статус – без пяти минут бог науки. А через день всё бурлит и кипит: нет подтверждения клонирования клеток человека, фальсификация. Кому интересны прежние успехи и собаки. Уже и тут, в Якутске, все смеются над проектом. Какой мамонт? Так, ерунда на постном масле. Вот и сам Хван У Сок приезжает. Собак показывает: мол, всё правда, смотрите, щупайте, проверяйте. А осадок остался. Как назло, все ждали, вот-вот будет целая ДНК, а её всё нет и нет.

Может, всё потому, что сами якуты боятся, хотя и не говорят об этом. Есть что-то неправильное, с их точки зрения, во всём этом проекте. Всё потому, что старики считают, будто кости мамонтов прокляты. Времена настали страшные, земля устала скверну в себе держать. А как узнали, что возродить гигантов хотят, так глаза закатили: чур нас, чур. Как будто начнётся конец света. Злые духи на волю выходят.

– Ну что ты мне чучела показываешь, – смеётся Айаана. – Я давно выросла из того, чтобы муляжи могли испугать. – А сама укутана в норку. Сама, как дикий дух, что стащил чужую шкуру.

– Настоящее это, – сердится Пётр.

– Как же, знаем. Настоящее небось прячете. Давай уж показывай, даром мы, что ли, ночью. Я даже заплатить могу, – протягивает монетку, – японская, с дырочкой внутри, можно верёвку продеть и на шею повесить. Подарок от меня. На память.

Через тёмные этажи – в подсобку. Пару раз схватил и прижал, но она, юркая и гибкая, выныривает из рук, даже шубу один раз оставила, чтобы ускользнуть. Так он и шёл, как громадная моль, с шубой.

– Сам давай вперёд, – глаза у неё видят, как у кошки. Кажется, обернёшься – светят два маяка в темноте. А вдруг и нет её на самом деле. Лишь водочная фея сериалы про любовь крутит. Стащил где-то шубу в кафе и теперь вышагивает по пустому зданию.

Темнота густая как кисель и хлюпает под ногами. Свет ударил резко, даже больно. Как взрыв сверхновой. А ей как с гуся вода. Смотрит хищно, ноздри раздуваются как у зверя. Того и гляди, накинется и сожрёт. Как кошка мыша.

– Пахнет тухловатым мясом, – и смеётся звонко, аж в ушах звенит.

– Этой, как ты говоришь, тухловатости лет больше, чем всем твоим родственникам вместе взятым. Чем всему твоему роду. Готов поспорить, что этих животных выкинули из рая вместе с Адамом. Когда земля ещё была плоским блином, а твои предки жили где-нибудь в Монголии.