Одно время Конго хотел снять квартиру и поселиться с гелфрендшей, вдали от мамы. Но этого он не сделал, и вот почему.

Когда Конго осознал, что дело идет к браку, постоянное беспокойство поселилось в его душе.

Отчего?

Оттого, что в его невесте было две стороны: она казалась почти идеальной, но при этом вызывала все более явственное ощущение потерянной жизни. Перед глазами его пребывал пример родителей: почти идеальная маман и отец, который отчего-то сбежал от нее в дрянную однокомнатную квартирку в ближнем Подмосковье. Сколько помнил Конго, во времена своего брака отец никогда ничего не решал. Но однажды, заявившись проведать отца, он застал в его квартирке леди лет двадцати пяти. Отец задержался на работе, Конго уселся его ожидать, и леди рассказала ему, какой интересный человек его папа, как много знает, как умеет помочь – в отличие от большинства юных бакланов – и что лучше слушать его и поступать, как он скажет. Конго никогда никому не рассказывал об этом случае, но выводы, разумеется, сделал.

Он отдавал себе отчет в том, что, общаясь со своей почти-невестой, он должен иногда настаивать на своем. Но это не получалось. И опыт руководства манагерами ему не помогал. Он не мог противостоять манере, в которой его гелфрендша вела с ним дела. Она относилась с пониманием к каждому его слову. Но каждый раз, когда дело доходило до дела, оказывалось, что сделать лучше так, как хочет она. Все это сопровождалось совершенно очевидными причинами; он просто не мог не уступить ей. Уступки щедро вознаграждались вниманием и сексом, и оказывалось, что все очень даже неплохо – но совсем не так, как хотел он.

Гелфрендша хотела и добивалась совершенно обычных вещей, с какими принято соглашаться у серьезных мужиков, готовых к семейным обязанностям. Но Конго не хотел соглашаться. Во-первых потому, что не хотел отказаться от свободной каталки куда глаза глядят ради торговых центров и аутлетов – и в прямом, и в переносном смысле. А во-вторых он все больше чувствовал, что для своей гелфрендши он – не романтическое увлечение, а ценный, важный, нужный и так далее предмет ее будущей семейной жизни.

Причем именно ее, а не их общей.

Наблюдая за ней, он заподозрил: у некоторых женщин не бывает близких людей – есть только вещи в собственности. Об этих вещах заботятся, но ничего, кроме собственнических чувств, к ним не испытывают.

Размышляя об этом, Конго предположил, что люди обладают разными способностями чувствовать. И почувствовать счастье от существования в мире другого человека некоторым просто не дано. Они могут чувствовать что-то хорошее только от обладания и использования. Ничего плохого в этом нет, если отношения строят два таких человека и честно договариваются между собой – кто, кем и как пользуется. Делают же так в бизнесе! Но строить свою личную жизнь по принципам бизнеса Конго не хотел.

Впрочем, придраться было не к чему – он сам соглашался со своей гелфрендшей в каждом конкретном случае. Маленькими шагами, каждый из которых поощрялся специальными поощрениями. Иногда в виде такого поощрения он даже получал возможность делать то, что реально хотел.

Конечно, гелфрендша была не в восторге от того, что он потратит неделю отпуска без нее. Но Конго учился быстро. И он подготовил этот маневр вполне в ее духе. Шаг за шагом она признавала правоту предлагаемых им предпосылок, а потом во всей своей красе ей предстало и следствие. И, как девушка умная и рассудительная, готовая к серьезной семейной жизни, она не смогла не согласиться.

Однако он не надеялся, что полная победа будет за ним, и предчувствия его не обманули.

Гелфрендша звонила ему каждый день, с самого начала командировки. Она говорила вежливо и приветливо, но всякий раз сообщала о каких-то проблемах и неприятностях, которые он должен будет разрулить по приезду и о которых пока должен серьезно подумать. Подумать о проблемах и неприятностях, а не об отдыхе… На будущее: сбежать от нее он, конечно, иногда сможет. Но вот воспользоваться этим временем с удовольствием – никогда.

Это было настолько прозрачно, настолько – если забыть лживый вежливый тон – нагло и нелояльно, настолько неприятно контрастировало с тем, как приветливо и серьезно воспринимали его люди на выставке – многих он очно или заочно знал – что в конце концов он разозлился.

Да, он не креативит лозунги о продаже томатной пасты! Но он руководит отделом, и это тоже не сводится к посиделкам в «одноклассниках». И редко уезжает из офиса в шесть. И обычно помалкивает об этом. И вообще…

Гелфрендша сказала, что он груб и что это не оправдание – все работают. И отключилась.

Вслед за ней позвонила маман и стала отчитывать его уже безо всяких тонких приемов, на правах родственницы, которая родственница и так, без его на то согласия, и это не изменить и с этим придется мириться. Мало того, что он отдыхает в одиночестве – если, конечно, это действительно так – он еще и не может разговаривать, не грубя!

Но Конго не даром руководил именно продажами. Он кое-что читал о коммуникациях, и знал, что ему делать. В начале разговора он предупредил, что слышимость здесь плохая, и связь иногда пропадает. В критических местах разговора он просил повторить, потому что собеседница исчезает. Этот прием и снижал пафос маминых слов, и готовил ее к близкой развязке. Наконец, начав длинную оправдательную речь, Конго отключился. Он читал, что большинство людей не могут поверить, что собеседник прервал сам себя, ибо слишком большое значение придают собственным словам.

После этого Конго телефон выключил.

У него был еще один аппарат – корпоративный, с другой карточкой. Данное обстоятельство он держал в полном секрете ото всех своих родственников и личных знакомых. Этот аппарат он не отключал никогда.

После разговора с маман Конго долго стоял посреди тротуара, не замечая ничего вокруг и чувствовал, как в нем поднимается всезаполняющая злоба. Злоба на себя – какого черта он позволят так с собой обращаться? Почему, черт бы все взял, он умеет добиваться своего от людей на работе, но спотыкается о тупые манипуляции смазливой псевдоинтеллигентки? И что будет дальше, когда он поступит в официальную собственность этой милой девушки, которая так нравится его маме?

Думая так, он вспомнил Пушкина: «на свете счастья нет, но есть покой и воля».

Вспомнив это, он завис пуще прежнего.

Что, так-таки нет?

Отчего-то верить в это ему не хотелось. И он знал Пушкина с совершенно другой стороны. Может быть, у любого человека бывают моменты, когда желание быть счастливым изменяет ему, он остается один на один со своими проблемами и им удается убедить его в том, что они и есть вся его жизнь?

Так стоял он на тротуаре долго, пребывая в неожиданном для себя смятении и беспорядке чувств.

А потом поднял глаза и заметил, как за легкими весенними облачками то здесь, то там виднеется небо.

Он посмотрел в это небо так, словно впервые видел его. Посмотрел, и вспомнил прочитанную где-то непомнится где фразу: в тот момент, когда вам кажется, что вы все потеряли, вы и начинаете получать. Вдруг заметил он, что вокруг начинается весна и подумал, что на юге отсюда есть море, и там еще больше весны.

Он вернулся в отель за вещами, сел в заранее забронированный дешевый «Опель» и поехал на юг – навстречу весне.

Мюнхен, апрель

Ездить в Европу Ксанти предпочитала на машине. Она начала кататься на лыжах четыре года назад и каталась в основном в Альпах. От Лондона до Альп – тысяча верст европейских дорог; даже в одиночестве несложно проехать их за день.

Горные лыжи – очень автозависимое занятие, потому что не известно заранее, где и какие будут условия для каталки. Кроме того, ваши любимые трассы могут быть разбросаны на пространстве в десятки километров, и преодолевать эти километры на общественном транспорте не очень удобно.

Машину можно взять напрокат. Если вокруг вас лето и сухой чистый асфальт, вы просто берете то, что вам нравится. Или то, что дешевле. Но зимой на горной дороге может оказаться и лед, и свежий снег, а за ограждением – кювет глубиной в сотню метров. И будет совсем неплохо, если вместо дешевой рентовой тачки вас повезет полноприводный кроссовер, подготовленный ко всему, что может случиться зимой в горах.