-- Не нравится мне такое электричество, -- прошептал Лёнька. -- Ходу отсюда. После вернёмся. Днём. Когда ты днём тут разгуливал, не видел никаких разрядов?

-- Нет, -- мотнул головой я.

Кольца стремительно приближались. Уже слышалось мерзкое пугающее потрескивание, словно к нам спешила стая диких электрических котов.

-- Чего стоим? -- Лёнька пребольно пихнул меня локтем, и мы понеслись прочь. В лес. В места, где не тянулись провода и не строили водонапорных башен.

Где-то мы сбились с дороги. Потому что выбежали не к распахнутым воротам, а упёрлись в стену корпуса. Длинного корпуса. Корпуса, стоящего отдельно от остальных. С удивлением я обнаружил, что к этому строению, действительно, не тянется ни один из проводов. Мы свернули за угол. Теперь здание закрывало нам тёмную башню, и мой страх несколько поутих. Но тут же родился новый. Перед тем, что могло, затаившись, поджидать нас в пустом доме.

-- В нашем лагере к заброшенному корпусу подходить не рекомендуется, -- прошептал я. -- Он пустой. Здесь же, мне кажется, кто-то в нём есть.

-- Хочешь проверить? -- спросил Лёнька.

И я не разобрал: то ли с ехидцей спросил, то ли с неподдельным интересом.

-- Хочу, -- на всякий случай сказал я.

Хотя, понятное дело, ну вот ни чуточки не хотел.

-- Надо проверить, -- кивнул Лёнька и двинулся к ступенькам, ведущим ко входу.

Первым пошёл. Будто ни капли не сомневался, что я пойду за ним.

А разве я, как друг, мог остаться?

Ступеньки крыльца, прогибаясь, уже отчаянно скрипели под Лёнькиными подошвами.

-- Темнотень, -- пожаловался я. -- Ничего не разглядим же.

-- На то есть у меня устройство, -- и Лёнька торжественно извлёк из кармана фонарик.

Привыкнув к свечам, я осознал, что самый простой фонарик кажется мне теперь гостем из научно-фантастического фильма.

Свет Лёнькиного фонарика выхватывал фрагменты пола, густо усыпанного пылью, словно укравшим краски покрывалом. Не разобрать, что за комки проступали сквозь него: то ли обрывки тряпок, то ли скомканные фантики от конфет. Я почему-то обрадовался пыли. У порога мне чудилось, что на полу я увижу бурые пятна засохшей крови. Но ничего кроме пыли и мусора фонарик не высвечивал. Логика подсказывала, что лагерь этот не уничтожал, а усыплял. Здесь не нужны смерти. Здесь каждому надлежало покоиться во сне. Но та же логика подсказывала, что я ничего не знал о "Спящей Красавице", поэтому вполне мог ошибаться в своих причудливых выдумках.

Я осторожно проскользнул по стене и заглянул в проём крайней комнаты. Ничего. Здесь отсутствовали даже кровати.

-- Где ты нашёл рисунок с Яг-Мортом? -- чуть слышно спросил Лёнька.

-- В крайней палате, -- вспомнил я, откатившись в мою с Килькой вылазку, казавшуюся сейчас доисторическими временами.

-- Давай проберёмся туда, -- прошептал Лёнька. -- Если что здесь и прячется, то только в ней.

Днём такое рассуждение показалось бы бредовым. Но сейчас, зловещей ночью, бредовым выглядел весь мир.

"Ищи там, где никто не живёт", -- сказала Машуня.

Может, она знала что-то? Может, в "Спящей Красавице" она видела подсказку в нежилом корпусе. Может, даже сама её и оставила.

Фонарик скользил лучом по стенам. И вдруг остановился, словно заледенел.

Сначала я подумал, что нарисовали водокачку. Столбик. Расширяющаяся часть. Крыша. Но потом углядел длинноногое создание, обрывавшееся на талии. А поверх смутными контурами дорисовали призрачную фигуру. И два глаза. Круглые. Похожие на воздушные шарики, рвущиеся ввысь. Призрак стоял на площадке, схожей с упавшим на плоскость квадратом. По периметру квадрата тянулись вертикальные линии, словно кто-то забил кучу гвоздей, шляпки которых остались там, с той стороны.

-- Забор, -- Лёнька осторожно коснулся одной стороны квадрата.

Трогать нарисованную водокачку он не рискнул. Я же глянул дальше. Через малый промежуток рисунок продолжался. Дальше размашисто нарисовали ели, плотно прижавшиеся друг к другу. Над елями торчала половина головы, объятой лохматыми космами. Злые глаза словно смотрели точно на меня.

Когда мы покинули корпус, мной овладело тоскливое отчаяние. Ничего не получалось. Спрашивается, зачем мы провели здесь полночи? Хотя... Я ведь увидел Машуню. Но снова, как и в прошлый раз, даже не смог до неё дотронуться. Даже хуже! В прошлый раз я верил, что передо мной обычная девчонка, с которой я ещё повстречаюсь. Сейчас же я знал: Машуня в беде. И я не мог ей помочь! А как спокойно жить дальше, если девчонка, которую счёл лучшей на свете, в беде, и ты не в силах её выручить.

От отчаяния я подхватил угловатый обломок ветки и с силой запустил его в один из проводов, тянущихся к уродливой водокачке. Проворачиваясь словно бумеранг, чёрная загогулина врезалась в провод. Бумеранг, поразивший цель, не возвращается. Но будь тут настоящий бумеранг, он бы вернулся. Он бы пронзил призрачный провод и полетел дальше, разворачиваясь воздушным кольцом и вставая на обратный путь, в конечной точке которого его снова бы сжали мои пальцы. Он должен был вернуться.

Должен, но не обязан.

Обломок резко отскочил от тёмного вервия, соединявшего башню и одну из неведомых мне спящих красавиц.

-- Хо! -- Лёнька словно споткнулся, глядя на провод.

Потом он перевёл взор на меня. Глаза его были блестящими. Безумными.

-- Ты видел! -- это был даже не вопрос, но я кивнул.

-- А если перерезать? -- предложил Лёнька.

-- Но как? -- спросил я. -- Но чем?

А в душе уже пульсировала твёрдая уверенность: "Перережем!" Ведь и Машуня сказала у моста о чём-то похожем.

Садовые ножницы с длинными ручками в пластиковых чехлах мы отыскали у флагштока. Я вспомнил, как в пустом лагере нашёл лестницу возле угла столовского корпуса. Ни на что не надеясь, я рванул туда. Чудеса продолжались. Лестница валялась в холодной траве. Только эта была не приставной, а раздвижной. Подхватив находку, я, переполненный радостью, бросился обратно к Лёньке. А он стоял у флагштока и издали рассматривал провода, словно примеряясь.

-- Почему так? -- спросил он, когда я вернулся. -- Большей частью это обычный провод. Но в комнатах он становится призрачным. Рука сквозь идёт.

-- Загадка, -- пожал плечами я. -- Резать надо, где провод обычный.

-- Это ясно, -- сказал Лёнька. -- Лестницу ставь.

Ножницы в его руках решительно лязгнули.

-- Да будет свет, сказал Олег и перерезал провода, -- Лёнька весело сжал рукоятки ножниц.

В поговорке, которую знал я, вместо Олега был электрик, но поправлять Лёньку я не стал. Словно две змеи, напугавшиеся друг друга, обрывки провода отскочили от точки разрыва и бессильно сверзились в траву. Лёнька радостно спрыгнул с лестницы.

Он глянул на меня лихо и восторженно. Я улыбнулся, но улыбка мигом покривела.

Там, за Лёнькиной спиной, далеко-далеко, под крышей водокачки зажглось окно. Словно жёлтая злая звезда вспыхнула в ночи. И даже серебро Луны поблёкло, уже не казавшись главным светилом жуткой ночи.

Лёнька обернулся и увидел.

В этот миг на фоне жёлтого света проявился чёрный силуэт. Издалека не разобрать, кто же смотрит в окно. Но от одного осознания, что кроме нас в "Спящей красавице" есть ещё кто-то неспящий, мурашки побежали. И волосы зашевелились. Но шевелил их не ветер.

-- По ходу разбудили мы кого-то, -- печально и еле слышно прошептал Лёнька.

-- Дёру? -- предложил я.

-- Успеем, -- качнул головой друг. -- Сдаётся мне, что нами недовольны. Значит, мы всё делаем правильно.

-- Но если ЭТО выйдет из башни?

-- Когда выйдет, тогда и драпанём, -- Лёнька старался придать голосу больше беспечности, но голос его заметно дрожал.

Лёнька боялся не меньше, чем я. Быть может, ему сильнее моего хотелось развернуться и бежать, что есть сил. Но он держался. Он не собирался сдаваться.