В центре пустого лагеря я печально размышлял о новой головоломке, которая складываться никак не хотела. Имя головоломки -- Машуня. Я допускал, что она не врала. Я верил, что услышал чистую правду: "Мы долго спим. Мы просыпаемся лишь на молодую Луну. Если точнее, то в первую четверть лунного месяца". Сейчас шла вторая четверть, значит, Машенция спала. Но где? Я совершил подвиг. Я отыскал лагерь девчонок. Где ж вы дрыхнете, девочки-загадки? Я побывал во всех корпусах. Я не побоялся заглянуть даже в окна дальнего заброшенного здания, стоящего отдельно от остальных. Впрочем, разве не все они тут заброшенные? И нет никого... Однако в глубине души зрела странная уверенность, что "Спящей Красавицей" данный лагерь назвали не напрасно.

Уходить не хотелось. Желание во чтобы то ни стало разгадать тайну девчоночьего лагеря пылало ярким факелом. Обратно погнал голод. Я и так уже пропустил обед. Если не успею на ужин, с голодухи и не засну. Потянет на дела нехорошие в тумбочку Жорыча. Так и до крысятничества недалеко.

Поэтому я гнал кратчайшей дорогой.

По пути грызло странное несоответствие. По лагерю тянулись десятки проводов. Некоторые из них точно убегали к жилым корпусам. Но внутри комнат я не припомнил ни одного провода. И на потолке ни люстры, ни лампочек. Да и в стене ни одной розетки.

Что за провода? Зачем они? Куда тянутся? И где так загадочно исчезают?

Где-то в стороне осталось озеро, куда не вернулась Машуня. Лес выглядел знакомым, что успокаивало. Как оказалось, мнимое спокойствие сослужило плохую службу. Я не отследил, когда обстановка вокруг изменилась. Зелень незаметно уступила место холодной желтизне. И листья были жёлтыми, и травы. Я ступил в царство осени. Только царство стылое, навевающее тоску. Сначала кольнула тревога: заблудился! Потом в прогалины я углядел знакомый забор лагеря. Тот участок, где доски пригнали друг к другу без малейших щёлочек. Осенний Угол. Но сейчас я находился в нём, а не разглядывал его поверх ограды.

Забор успокоил меня. Не так чтобы совсем, но пружина страха заметно ослабла. Рядом со мной территория, которая принадлежит мне. Пусть хотя бы на три недели. Я имею право на ней находиться. Если что, я мигом к воротам. Конечно, предстоит головомойка. Сначала от Сан Саныча. Потом от Ефима Палыча. Но это так, мелкие неприятности.

Ветер скользил по листве, заставляя её странно шелестеть. Звуки эти походили на морозный звон. Чуть слышный. Печальный. Всё здесь было не так. Я обернулся, и вместо леса, по которому, отводя от глаз ветки, только что вышагивал, увидел поляну, показавшуюся смутно знакомой.

Потом я сообразил, что вроде уже был здесь один раз. И в тот раз мне тут жутко не понравилось.

Моё одиночество не продлилось долго. На полянку выбрался медвежонок. Махонький. В полметра. Встал на задние лапки, а передними потешно замахал. Я улыбнулся, но и насторожился одновременно. Где-то рядом с дитём должна быть лохматая мамаша. Встречи с ней хотелось избежать. В мечтах я легко представлял себя дрессировщиком в блестящем чешуйчатом костюме и с длинным цилиндром на голове. Пальцы левой руки лихо подкручивают длинные усы. Пальцы правой сжимают рукоять хлыста. "Ап!" -- и медведи послушно взбираются на круглые тумбы. Да что медведи! Львы и тигры взбираются ещё проворнее. Здесь же всё наоборот. Рыкнет медведица, взмахнёт лапищей, и вот я уже послушно взбираюсь на самое высокое дерево. А как быстро взбираюсь! Львы с тиграми и рядом не валялись.

Медведица, впрочем, на встречу не спешила. И я снова успокоился. Даже если малыш решит со мной поиграть, я легко отпихну его маленькое тельце. На всякий случай наметив дерево, куда легче взбираться при появлении медведицы, я снова вернул взгляд на бурого малютку. Тот не решался сокращать дистанцию. Стоял на задних лапах, как заправский циркач, и помахивал передними, словно дирижировал невидимым и неслышимым оркестром. Забавный зверь, но где же его мать?

Мысль о медведице не давала покоя. Казалось, она в засаде. Казалось, она тоже решила поиграть со мной. Но по-взрослому. Не в цирк, а в охоту, уже распределив роли. Зудящая тревога и заставила меня пропустить решающий момент.

Нет, медведица не появилась. И медвежонок со злобным рыком не бросился ко мне, дабы вцепиться в ногу. Он оставался на месте, притоптывая и помахивая. Вот его голова странно съёжилась в лохматый, на глазах лысеющий шар, в котором начали проглядываться человеческие черты. В жутком жёлтом мире, где лишь тихонько позванивали листья, это зрелище вызвало липкий холодный ужас.

Ноги стали ватными. Но лишь на мгновение. Фантазия, любившая рисовать мрачные картинки, в долю секунды представила мне эпическое полотно, как непонятное создание вылупляется из медвежонка и бросается на меня. В следующий миг я сам бросился. Но, разумеется, не на зловещее существо, а прочь. К забору. К ограждённой территории, куда потусторонние твари не сунутся. Тогда я свято верил в магию ограждённых территорий.

Совершенно забыв, что преодолеть забор невозможно, я подскочил к деревянной стене, подпрыгнул, ухватившись за верх, и, словно боец на полосе препятствий, ловко перекинул ноги через ограду. Опасность сделала меня стремительным и невесомым. Лишь свалившись к подножию забора, я вспомнил о камнях, отбрасываемых невидимой преградой.

Почему она меня пропустила?

"Пока можно лишь шагнуть в лагерь ОТТУДА", -- вспомнились слова чёртика, живущего внутри. Сейчас чёртик помалкивал, и я чувствовал себя невероятно одиноко.

Но если он прав, всё логично. Я шагнул в лагерь С ТОЙ СТОРОНЫ. Из мест, в которые не пропускала преграда. Но в обратном направлении проходить ничто не мешало.

Поднявшись, я узрел невесёлую картину.

Всё видимое пространство лагерной территории находилось во власти жёлтого царства.

Глава 1

3

Ряды редеют

Мы с Лёнькой лежали на вершине высокого холма. Над нами проплывали золотые облачные горы. Казалось, запрыгни на такую, и можно отплыть в дальние страны. Например, в Индию. Мне хотелось в Индию. Там слоны. Там все купаются в Ганге. Там старинные дворцы и храмы. Там на белого человека смотрят, как на диковинку.

В общем, там не пропадёшь.

Но запрыгнуть на облака не получалось.

Поэтому мы с Лёнькой лежали на вершине высокого холма и неспешно перекидывались фразами.

-- А если исчезнем и мы? -- спросил я тогда. -- Если исчезнем? Если не вернёмся домой?

Лёнька медлил.

-- Иногда кажется, что если бы я не вернулся, для всех было бы лучше, -- вдруг сказал он. -- Тогда малышей бы в детдом не отправили. Им бы деньги все доставались. На меня тратиться не стоило бы.

-- Ты чего? -- испугался я. -- Не говори так. Не надо тебе исчезать.

-- Ты боишься не вернуться, -- неожиданно улыбнулся Лёнька. -- А мне хочется посмотреть, что прячется там, куда все исчезают.

-- Но если кто-то их убивает, -- сказал я. -- Маньяк какой-нибудь. Просто скидывает в лесную яму. Тогда ты не узнаешь ни-че-го.

-- Не узнаю, -- согласился Лёнька. -- Но мне уже будет всё равно.

Он внутренне готовился исчезнуть. Я рвался из лагеря, считая минуты до возвращения. А Лёнька не хотел возвращаться туда, где был балластом.

А я -- балласт? Или нет? Как назвать меня, готового с молотком в руках отстаивать права. На собственное время. На собственный интернет. На собственные деньги.

Не давая ничего взамен.

Мне стало нехорошо от этой мысли. Даже зажмурился.

А когда я открыл глаза, то ни холма, ни Лёньки. И сразу вспомнилось, что беседа эта была после ужина. На второй день моего приезда. В день знакомства.