-- Ты думаешь, она закончится? -- теперь Машутка удивилась ещё сильнее, а потом вдруг как-то успокоилась. -- Ах, да... Ты же сам сказал, что недавно приехал.

-- Конечно, закончится, -- с непреклонной уверенностью сказал я. -- Правда, ждать ещё долго. Но если считать в днях, то почти пустяк.

Она не ответила. Она словно и не слушала меня сейчас. Она выглядела так, будто живёт в одном-единственном дне, который никогда не кончается.

-- А когда твоей смене финиш? -- спросил я, чтобы не молчать.

-- Нескоро, -- улыбнулась Машуня, но я видел, что улыбка выдалась кривой. -- Ворота заперты крепко. Провода натянуты туго. Мы уедем. Мы уплывём. Или улетим. Но не сейчас. Однажды. При голубой Луне.

-- Никогда не видел, чтобы Луна была голубой, -- пожал плечами я. -- Разве что песня есть такая.

Теперь Машенция рассмеялась. Заливисто. Уже по-настоящему. Мне удалось её сильно развеселить. И снова будто звенели волшебные колокольчики, от звука которых внутри сладко, колко и холодно.

-- Это просто поговорка, -- внезапно посерьезнев, сказала она. -- Не знаком с выражением "Once in a Blue Moon"?

Я просто замотал головой, подтверждая, что мы вторглись на территорию неизвестной мне темы.

-- В русском языке о том же самом говорят "После дождичка в четверг".

-- Но сегодня четверг! -- вдруг вспомнил я. -- И сегодня был дождь! Вот как раз сейчас и есть то самое "После дождичка в четверг".

-- Поэтому я здесь, -- кивнула Машуня. -- Но сегодня нет голубой луны. Сегодня ворота закроются. Сегодня провод не оборвёшь.

Она словно подлавливала меня на чём-то. Словно я уже что-то знаю важное. Такое, что её слова сразу наполнились смыслом.

Но я ничего не понимал.

Однако это ни грамма не портило впечатления от встречи с ней. Девочки-загадки невероятно притягательны. Хотелось, чтобы и я предстал перед ней эдаким кладезем мрачных тайн. Впрочем, я ведь тоже жил в странном лагере. И в нём тоже происходили неведомые дела. Дела, не поддающиеся объяснению. Маша вела себя так, будто знала обо всех этих делах всё, что только можно. И будто думала, что моя осведомлённость не меньше.

Мне бы спросить. Но кладезь тайн не задаёт идиотские вопросы. Впрочем, уже тогда кладезь тайн подозревает, что никаких тайн в нём не имеется. Но жаждет, чтобы девочка-загадка это не раскусила.

Может, мы говорили о чём-то ещё. О милых пустяках, которые потом и не вспомнить. Потому что важны не слова. Важно ощущение от встречи. Чувство, как к другому человеку тебя привязывают нити. Сначала нити, но тебе хочется, чтобы они обернулись цепочкой, которую не в силах оборвать никто на всём белом свете. Правда, потом понимаешь, что никакой цепочки нет. Когда видишь, что Маша уже в отдалении.

-- Мне пора, -- последние её слова того чарующего дня.

Она уходила, ускользала, уплывала.

-- Я приду сюда завтра! -- суматошно вырвалось изо рта. -- В это же время.

Она даже не повернулась. Не замедлила шаг. Она отдалялась, и между нами вырастала прозрачная невидимая стена, поглотившая мой выкрик. А я чувствовал себя так, будто провожаю большой корабль, на котором уплывает в неведомые дали кто-то, очень для меня значимый. Или стою на перроне, с которого вот-вот отчалит поезд, из которого уже вышли все провожающие.

Миг, и светлая фигурка затерялась в лесных тенях.

Стоило броситься за ней?

Если так, почему она не позвала её проводить?

Быть может, мне запрещено знать, где её лагерь?

Но я ведь узнаю!

Быть такого не может, чтобы я да не узнал.

Я шёл обратно, не разбирая дороги. Я не боялся заблудиться. Мне было всё равно. Попутно я отмечал ориентиры, которые могут пригодиться завтра. Когда я вернусь к озеру. Когда на мостик вернётся та, кто сейчас уходит всё дальше и дальше.

"Ван вэй тикет", -- вспомнилось. И подумалось, что сейчас билет в один конец не в моих руках.

Тоненькая нить, связующая меня со Счастьем, истончается всё сильнее, превращаясь в паутинку, готовую оборваться.

"Мы ведь даже не коснулись друг друга, -- с удивлением подумал я. -- Ни разу".

Глава 8

У моста на следующий вечер

Сон, приснившийся в ту ночь, стал самым чудесным в моей жизни. Я угодил в городок аттракционов. Но не один. Рядом была Машуня. Странные решётчатые конструкции вздымались над головой, заканчиваясь извилистыми волнами, на которых поблёскивали тоненькие полоски рельсов. Повсюду тянулись нити, на которых сияли разноцветные лампочки. Где-то в стороне раскачивались качели и вращались карусели, но мы шли не к ним. Сквозь деревья виднелся цветастый шатёр. Что скрывал он? Бродячий цирк? Или комнату кривых зеркал? Нам было неинтересно.

Почему-то, раз за разом, мы шли именно к гигантским волнам, по которым сновали вагончики, где весело верещали счастливчики, которых покручивало и переворачивало. Мы тоже хотели быть там.

Я отчётливо помню, что каждый раз мы немного задерживались на площадке, дожидаясь очередного состава из сцепленных сидений. Я держал Машуню за руку. Она смотрела на меня задумчивыми счастливыми глазами и загадочно улыбалась. Справа на звёздном небе висел громадный круг Луны. Раз в двадцать больше обычной. По жёлтому шару пробегали приятные голубые сполохи, словно волны тёплого прибоя. Луна не казалась мне страшной. Напротив, я твёрдо верил, что всё так и должно быть. Что мы с Машей просто на далёкой планете. В парке космических аттракционов. И пробудем здесь долго.

Состав прибывал уже пустым. Будто те, кто сел в него до нас, исчезли по пути. Но нас с Машенцией это ничуть не страшило. Сиденья были двойные. Мы удобно устраивались рядом. Опускали защитную раму, слушая приятный щелчок. И снова моя рука сжимала её пальцы. Или лежала на запястье. Я не помню, как всё было по-настоящему. Но помню само волшебство прикосновения. То, чего не случилось у озера.

А потом поезд стремительно взмывал к небесам, и нас начинало кружить и вращать во все стороны. И сзади, и спереди кто-то восторженно орал, а мы помалкивали и не теряли прикосновения. Луна возникала то слева, то справа, то ныряла во тьму, будто и не было её никогда. Я посматривал на неё с опаской. Я боялся, что она полностью станет голубой. И тогда Машуня уйдёт.

Но Луна, невзирая на бирюзовые сполохи, перекрашиваться не желала. И поезд притормаживал, защитные рамы с лязгом откидывались вверх, а мы с Машуней вылезали наружу, чтобы, немного послонявшись по сумрачным тропинкам под разноцветными гирляндами, снова идти на станцию, куда прибудет поезд.

Я чувствовал себя невероятно счастливым. Говорят, что сны -- наши иные жизни. Если бы так было на самом деле, я бы легко порвал с реальным миром, навсегда оставшись с Машуней в сумеречном парке аттракционов под огромной золотистой Луной, искрящейся голубыми блёстками.

Тем обиднее проснуться и обнаружить себя в ненавистном лагере. Сквозь окно сочился мутный рассвет, а уши немилосердно терзал храп Кабанца. Ещё секунду назад не было на свете человека, радостнее меня, а тут навалилась суровая реальность. И надо в неё вживаться.

Но не стоило проваливаться в безразмерную тоску. Надо просто дождаться вечера. Просто улизнуть к пруду. Просто снова взойти на скрипучий мостик, где меня ждёт Машуня. Интересно, что снилось ей в эту ночь? В каком парке аттракционов была она? И находился ли я рядом?

Я и днём словно спал. Проваливался в грёзы. Вспоминал подробности сновидения. Стыдно сказать, даже радовался, что поход старшего отряда затянулся, и Лёнька не возвращается. Я не знал, что делать с Лёнькой, если бы он вернулся. Не тащить же его к мосту. Мост -- место встреч для двоих. И третий там лишний, будь он даже Лёнькой -- самым замечательным парнем на свете.