Он тоже смотрел на меня. Пристально и недовольно.
-- Ну, всё понятно? -- наконец, кивнул он. -- Ещё вопросы остались?
Мои глаза продолжали его буровить. А он пожал плечами и лениво двинулся вдоль по аллее. Для него вопрос теперь был закрыт.
Я пялился ему вслед. Я всё думал, почему они, здешние взрослые, так себя ведут? Перед ними ставишь проблему. Так будь мужиком, решай её! Однако нет! Выясняется, никакой проблемы не существует. Это ты сам не знаешь, чего хочешь. Ты сам виноват в том, что тебе постоянно чего-то не хватает. А у нормальных людей и без тебя дел на миллион. Нормальные люди разворачиваются и уходят. Они будто отгораживаются от тебя. Словно выжидают в стороне чего-то. Быть может, когда ты успокоишься и перестанешь ныть. А может, когда ты вообще сдохнешь.
Опустевшая опрокинутая коляска то и дело вставала перед глазами.
Перед ужином выяснилось, что из нашей комнатухи исчез Гоха. Сидел, клеил себе домики из цветной бумаги. Потом его видели сидящим на крыльце. А после не видели. На обеде никто особо не волновался. Ну, опоздал человек, что такого? Может, он вообще обед решил пропустить.
Теперь мы сидели и смотрели на пустое место. И беспокоились. До тревожной липкой противной дрожи.
Все беспокоились. Кроме Сан Саныча, который выдвинул версию, аналогичную дневной: про то, что его, как и колясочника, забрали родственники.
-- Да никто не приезжал за Гохой, -- настаивал я. -- Вчера, на построении, он брякнул, что живёт втроём -- с родителями, а те в Испанию вот-вот должны укатить на целый месяц. Так что его некому забирать.
-- Уверен, Шепелев просто отправился домой, -- с нажимом сказал Сан Саныч. -- В первый же вечер начал приставать, мол, срочно позвонить надо. Позвонить отсюда невозможно. Вот он и решил нас покинуть.
-- Но если он не доедет? -- сурово спросил Кабанец. -- Если заблудится?
-- Почему же? -- искренне удивился вожатый. -- Вы сами видели, до дороги тут рукой подать. Заблудиться практически невозможно. А там поймал попутку, и через четыре часа: "Здравствуй, мама! Я живой!"
-- А могилы? -- с нажимом спросил Килька. -- Там, в лесу. Вы же сами показывали!
-- И ты поверил, что они настоящие? -- усмехнулся Сан Саныч.
В этом все взрослые. Любой факт выгнут в свою пользу. Сначала заставят тебя истово верить во всякую чепуху, а потом над твоей же верой жёстко насмеются.
Ужин закончился, началось вечернее построение. Начальство зачитывало план на завтра. Всё, как обычно: подъём, завтрак, поделки из шишек.
Но ведь это всё неправильно, когда исчезли люди!
-- После обеда футбольный матч между палатами младшего отряда, -- заунывно продолжил Палыч.
Я не понимал только одного. Как можно преспокойно читать план следующего дня, когда в строю недостаёт тех, за кого ты отвечаешь? Будто ничего и не случилось.
Вот это несоответствие меня сильно напрягало. По-нормальному, мы сейчас должны выстроиться поисковой цепочкой и прочёсывать лес в надежде разыскать пропавших. Ефим Павлович же должен был телефон обрывать, призывая сюда МЧС, полицию, врачей... Да кого угодно! Да всех, кто должен быстро реагировать, когда раздастся призыв "Пропали дети!!!"
Вспомнились статьи о заблудившихся в лесу. Их искали всей деревней или посёлком. Даже вертолёты над лесом летали. Нам тоже не помешал хотя бы один вертолёт.
В голове ясно представилась картинка, как я лечу над верхушками леса. Лоб прижат к выгнутому чуть мутноватому иллюминатору. Глаза зорко шарят по зелени, надеясь среди неё увидеть яркую одежду потеряшек.
Тут в приятный рокот вертолётных двигателей вклинился посторонний звук. Картинка померкла, рокот вертолёта рассеялся, а звук остался. Это сопел Килька. Вид у него был из разряда "Сейчас урыдаюсь".
-- Не ной, -- строго пресёк я возможное выпадение осадков. -- О доме вспомнил, да? Нам продержаться-то до конца смены всего две с половиной недели. Ну, чуть больше.
-- Я не потому, что лагерь, -- со всей серьёзностью признался Килька. -- Я только подумал, что, может, вот так же пропаду. А всё пойдёт дальше. Будто я и не терялся. Будто меня и не было. Никогда не было.
Я похлопал его по плечу, чтобы чуток приободрить. Но у меня самого по телу от его слов поползли очень нехорошие мурашки.
Глава 7
Встреча у моста
"Четвёртый день, -- с тоской размышлял я, закидывая в рот перепревшую перловую кашу. -- Только лишь четвёртый. Да тут за три недели с тоски помереть несложно. Скорее бы Лёнька вернулся, что ли".
Вернётся Лёнька, жизнь мигом перестанет казаться скучной. Вот только когда он вернётся? За горестными раздумьями я пропустил момент, когда возле стола возник как всегда бодрый и молодцеватый Сан Саныч.
-- Тебе дежурить, -- кивнул он в мою сторону. -- Остальные, как закончите приём пищи, все со мной.
-- Опять поделки лепить, не? -- пронизываясь недовольством, спросил Кабанец.
-- Займёмся физическим трудом, -- Сан Саныч шпарил фразами, будто газету зачитывал. -- У сарая возьмёте две доски. Я выдам молоток и гвозди. Кое-где забор подправить надо.
При слове "молоток" я вздрогнул. При слове "забор" напрягся.
А ну как всю шарагу нашу поведут к Осеннему Углу?
Но команда двинулась куда-то за спальные корпуса. Прижавшись к дверному косяку выхода из обеденного зала, я следил, как Жорыч и Килька утаскивают две положенные друг на друга доски, сгибаясь от тяжести. А рядом, как командир, вышагивает Кабанец, сжимая рукоять молотка. Доски ему, видать, таскать не положено. Сан Саныч держался позади, соблюдая дистанцию. Он словно был оторван от этой маленькой компании, но держал их на невидимом поводке. Хозяин зверинца, выведший питомцев на прогулку.
Возвращение в полном одиночестве к корпусу мне даже чем-то понравилось. Сначала я думал, что мне не повезло с дежурством. А вышло наоборот. Всё равно очередь убираться меня бы настигла. Но сегодня вспахивали все. И, не достанься мне дежурство, волок бы я сейчас тяжеленные доски. А их ведь потом ещё куда-то приколачивать надо.
Интересно, если отодрать доску у забора, за которым Осенний Угол, можно ли будет пролезть в жёлтое царство?
В корпусе никого не оказалось, кроме светловолосого пацанчика, которому приклеили прозвище Крысь. Того самого, с кем я взирал на таинственного великана, прячущегося в листве. Эту же тёмную массу я видел ночью с Кабанцом. И, наверное, вчера в лесу. Кто оно, это таинственное лесное чудище?
Крысь скорострельно домывал свою палату, а потом, выплеснув возле крыльца грязную коричневую воду из царапанного помятого ведра, быстро куда-то свинтил. Может, опасался, что я его припрягу на свою территорию? Но я особо не расстроился, что остался в одиночестве. Хуже нет, чем убираться под взглядами зрителей: "Вон там не домыл. Здесь протри лучше. Сам разве не видишь, что мусор остался..."
И ещё сто тысяч пятьсот всяческих замечаний.
Вот что меня дико бесит дома, так это уборка. Я должен мыть свою комнату не реже раза в неделю. И чистить все ковры и дорожки. Вроде всё вымыл до блеска. Вроде дорожки чистейшие до невозможности... Нет же, придут, глазища вылупят и обязательно отыщут недостатки. А ты стой, слушай и переделывай. Ещё хуже, если демонстративно включат ревущий пылесосище и прочистят ковёр повторно. Мол, глянь, вот теперь на нём, действительно, ни соринки.
Впрочем, здесь неизвестно ещё лучше ли чем...
С Саныча станется покритиковать. Надо закончить со всем побыстрее и тоже затеряться до обеда. А там народ наследит, нового мусора накидает. Поди докажи, что это я плохо убрался.
