Кряхтя, я выволок из хозяйственного закутка ведро и длинную швабру, нижнюю перекладину которой обмотали старой серой и донельзя разлохмаченной тряпкой. То ли холщовый мешок, то ли чей-то рваный и грязный свитер. Кряхтел я не от тяжести, а от огорчения. Нельзя сказать, что ремонт забора, куда увели остальных, был чем-то желанным. Но всё же теперь мне казалось, что с забором возиться не так тяжко, как мыть полы.
Я сбегал с ведром к жестяному корыту, над которым протянулась вереница водопроводных кранов. Струя с радостным грохотом долбанула по дну ведра, быстро наполнив его до краёв.
"Здравствуй, речка, здравствуй, лес, мы попали в край чудес, здравствуй, лагерь пионерский, хорошо живётся здесь, -- насвистывал я неведомо где подслушанную песенку, а заканчивал, не сбивая общий мотив, уже на иностранном. -- O-o-oh, got a one way ticket to the blues".
Немного повеселев, я окунул швабру в ведро и плюхнул её на пол, где мигом разлилась громаднющая лужа. Так не пойдёт. Так лишь грязь по полу размажешь. Теперь предстояло лужу собрать и ухнуть обратно в ведро, для чего следовало старательно отжать тряпку. Этим я и занялся. Но тут же оцарапал палец.
Как будто тупая игла проткнула. Глянь, а в тряпке блестит что-то. Я поковырялся и замок-молнию обнаружил. Шипом от бегунка и накололся. Замок заело, в другое время выбросил бы тряпку, но сейчас настолько пол не хотелось мыть, что сел на табурет и начал дёргать в разные стороны. Постепенно расковырял дырочку, а в неё серый угол какой-то просунулся. Тут я уже не вытерпел, выдрал молнию с корнем. Оказалось, что в маленьком кармашке прятался обычный почтовый пластиковый пакет. Весь мятый-перемятый. Наверху следы от марок, содранных влагой да постоянным возюканьем по полу. Внизу адрес синей ручкой прописан, да только ему тоже не поздоровилось: не разобрать ни слова. Пакет заклеен. Внутри шуршит что-то. Торопливые пальцы лихорадочно отодрали протестующий клапан, безбожно уродуя конверт, и вытянули бумажный исписанный лист. Письмо чьё-то. Тут я уже про уборку и вовсе забыл.
"У нас из палаты осталось двое. Я да Артур с Крохалевки. Помните, я писал о нём. Ну, это неважно. Говорят, ребята просто разбежались по домам. Здесь очень невесело. Я тоже хотел убежать. Но вы перед отъездом сказали, что если я вернусь раньше, то будут проблемы. Я не хочу, чтобы у вас там были проблемы. Мама, папа, я дотерплю. Тут осталось-то всего лишь дожить до середины июля. Хотя уже считаю даже не дни и часы, а почти что минуты. Ещё здесь..."
И оборвано вместо новой строки. Часть листа размокла и в кашу бумажную превратилась. Даже непонятно, как это обрывок уцелел. Ни имени не узнать. Ничего. Только одно тревожно. Значит, тут и до нас кто-то был. И всё шло по тем же правилам. День за день пацанов становилось всё меньше. А оставшимся тоже говорили, что потеряшки просто дали дёру, ибо слабаки. Холодок продирал от шальной мысли: а дожил ли автор письма до середины июля? Дожил ли тут хоть кто-то до закрытия лагеря? Уехал ли обратно? А если нет? А если тут бесследно исчезают дети, то зачем привезли сюда нас?
Во мне внезапно запульсировала тревога. И даже не от письма. Кто-то был здесь. Не в палате, но рядом. Я заозирался. И замер. Потому что увидел...
На подоконник падала тень. Кто-то громадный стоял снаружи, возле окна, там, где я не мог его углядеть.
Огромная тёмная фигура внезапно закрыла проём окна. На фоне света её невозможно было описать. Так, тёмная масса громадного роста. Не из нашего отряда. И не из старшего. Не вожатый и не начальник. Вот не было таких громадин среди лагерной компании. Если бы я не увидел зловещую тень заранее, сейчас бы остолбенел. Да только я уже был готов к чему-то нехорошему. Поэтому мигом выпрыгнул в коридор, прогрохотал по ступенькам и сиганул вдоль по главной аллее.
Как назло, никого повстречать мне не довелось. Сопелка с таким усердием всасывала воздух и вышвыривала его обратно, что я ничего слыхал кроме своего сбивчивого дыхания. Нёсся ли за мной тёмный незнакомец? Или я в одиночку шпарил по лагерю? Некому было подсказать.
Меня вынесло к главным воротам. На удивление, они были открыты. Словно старший отряд только-только ушёл в поход. Где-то далеко раздавался стук молотка. Команда нашей палаты ремонтировала забор. И я подумал, что навру про дежурство. Скажу, что вымыл всё-всё-всё, только бы сейчас стоять вместе с ними. По возвращении в корпус придумаю правдивую версию. Я был готов на всё, что угодно, только бы не оставаться в одиночестве, когда рядом вот-вот может объявиться Чёрная Гора.
Или плюнуть на всё и дерануть сквозь лес на шоссе? Поймать попутку... В конце концов, скажите вы мне, вот что я потерял в этом месте такое, что бы могло меня заставить тут держаться до конца смены?
И ещё письмо это...
Повторяя про себя чужие строчки, я чуял, как по мне скользит нехороший такой холодок. А ноги уже шагали по дороге прочь от лагеря.
Накрапывал мелкий дождик. Дорога пустовала. Я уже не сомневался, что без приключений доберусь до шоссе. И начинали подниматься тревоги иного плана. Там-то дома что меня ждало? Вряд ли четыре дня -- достаточный срок, чтобы забыть о молотке. Лёнька уверял, что есть выход. Что его обязательно найдут. Но не стоит ли мне всё же потерпеть до окончания смены?
Скорость замедлялась, а потом я вообще остановился, завидев серебристую коробочку, которой ну вот никак не могло просто так лежать на лесной дороге.
Прямо по центру, на самом видном месте, валялся Айфон.
Яркий, красочный, манящий. В серебристом корпусе.
Не будь сегодня утром той страшной тени, я не увидел бы причин, мешающих забрать мне чудо технической мысли в личное пользование. Пусть сейчас нет ни доступа в сеть, ни возможности звякнуть по любому из номеров, копошащихся в памяти.
Но именно сейчас дорогущий аппарат выглядел ловушкой. Тем самым червячком, под которым прячется жестокий негнущийся крючок.
Я не хотел заглатывать наживку, чтобы потом неведомое создание выволакивало меня в неизведанное пространство. Я не хотел даже приближаться к айфону.
Медленно развернувшись, я побрёл обратно в лагерь. Почему-то айфон меня пугал даже сильнее, чем встреча с Тёмным Страшилой.
Возле корпуса никого не наблюдалось. Остановившись загодя, я ждал, чувствуя, как тревога нарастает. Постепенно меня начала бить нервная дрожь. Стоило разыскать наших. Но для этого надо было пройти невдалеке от корпуса или снова описывать гигантскую петлю. И я почему-то отправился в Осенний Угол.
Пространство меж двух заборов постепенно сужалось. Накинь на него крышу, и оно превратится в тоннель, а я стану поездом. Локомотивом, бегущим по рельсам, где нет обратного пути. И нет пути вперёд, потому что прямо по курсу меня поджидает тупик: суровые ворота с крепким замком.
У ворот я и остановился, задумчиво разглядывая самый низ. Замок сбить невозможно. Вырвать доску затруднительно. Но кто мешает сотворить небольшой подкоп?
Идея казалось заманчивой. Тем более, занять себя нечем. Отыскав обломок толстой крепкой ветки, я превратился в землекопа, радуясь, что комки чернозёма, перемешанные с песком, поддаются легко, и работа много времени не займёт. Когда подкоп был готов, я красивой дугой запустил обломок через острый верх забора, что торчал слева. Полёт выдался недолгим. Обломок отскочил обратно и безвольно плюхнулся шагах в пяти от меня. Невидимая преграда никуда не делась. Она не пропускала ни камни, ни дерево.
Сюда бы нашу физичку! Пусть бы растолковала мне, что и как. И доску сюда школьную, чтобы было где рисовать векторы сил, действующих на невидимой границе, и подписывать их буквами F, s, g и прочей латиницей. Посмотрим, удалось бы ей получить пятёрку в этом Богом забытом месте.
