Аристотель был убежден, что знание, в том числе натурфилософия, по сути своей носит дедуктивный характер. Точно так же, как геометрия начинается с бесспорных допущений, или аксиом (прямая линия – кратчайшее расстояние между двумя точками), а затем путем логических рассуждений делаются неожиданные выводы (квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов), в основе натуральной философии должны лежать бесспорные допущения (небеса неизменны), из которых выводятся законы (единственная форма движения, способная без изменений продолжаться вечно, – это круговое движение, и, следовательно, любое движение в небе является круговым). В идеале возможна формулировка любого научного доказательства в силлогистических терминах. Вот пример силлогизма:

Аристотель объяснял природные явления с точки зрения четырех причин: формальных, конечных, материальных и действующих. Таким образом, если я делаю стол, то формальная причина – это конструкция в моей голове, финальная причина – желание иметь место, где я буду есть, материальная причина – разные куски дерева, а действующая причина – пила и молоток. Природу Аристотель рассматривал с тех же позиций, то есть как продукт рациональной, целенаправленной деятельности. Природные существа стремятся реализовать свою идеальную форму: они ориентированы на цель (натурфилософия Аристотеля телеологична; греческое слово telos означает «цель»). Таким образом, головастик имеет форму молодой лягушки, а его цель, или конечная причина, – стать взрослой лягушкой. Как это ни удивительно, те же принципы применяются и к неживой материи, в чем мы вскоре убедимся.

Аристотель считал, что Вселенная состоит из пяти элементов. Небо сделано из эфира, или пятого элемента, прозрачного и неизменного, не горячего и не холодного, не сухого и не влажного. Небо простирается от Земли, которая находится в центре Вселенной, в виде череды материальных сфер, на которых расположены Луна, Солнце и планеты, а над ними – звезды. Таким образом, Вселенная конечна и имеет сферическую форму; более того, она имеет ориентацию – верх и низ, левую и правую стороны. Аристотель не мыслил пространство абстрактным (в отличие от геометров), а всегда рассматривал его в терминах места. Он отрицал саму возможность пустого пространства, или вакуума. По его мнению, пустое пространство – это парадокс.

Подлунный мир, по нашу сторону от Луны, является миром, где происходят процессы возникновения и уничтожения, – остальной мир неизменен с начала времен. Наш мир характеризуется четырьмя первичными свойствами (горячее и холодное, сухое и влажное) и парами свойств, принадлежащих каждому из четырех элементов (земля, вода, воздух и огонь); земля, например, холодная и сухая. Эти элементы естественным образом образуют концентрические сферы, окружающие центр Вселенной. Поэтому вся земля стремится к центру Вселенной, а весь огонь – к границе лунной сферы. Вода и воздух иногда стремятся вниз, а иногда вверх – Аристотель не знал о законе всемирного тяготения.

Головастик содержит в себе потенциал лягушки, и по мере роста эта возможность превращается в действительность. Элемент земля потенциально находится в центре Вселенной, и когда он падает к этому центру, то реализует свой потенциал. Вся вода потенциально является частью океана, окружающего землю: в реке она течет вниз, чтобы реализовать свой потенциал. Вода приобретает вес, если взять ее из того места, которому она принадлежит: попробуйте зачерпнуть ведро воды из пруда. На своем месте она невесома – когда вы плаваете, то не ощущаете на себе веса воды. Таким образом, Аристотель рассматривает естественное движение элементов не как движение в пространстве, а в телеологических терминах, как реализацию потенциала. Это по сути своей качественный, а не количественный процесс[96].

Иногда Аристотель упоминает и о количествах. Так, например, он говорит, что если у вас есть два предмета, то тяжелый будет падать быстрее легкого – если он в два раза тяжелее, то и падать будет в два раза быстрее. Однако количественные соотношения его не интересовали, и он не стал развивать эту тему. Имел ли он в виду, что если у вас есть килограммовый пакет сахара и двухкилограммовый пакет сахара, то двухкилограммовый будет падать в два раза быстрее? Или он хотел сказать, что если у вас есть куб, сделанный из тяжелого материала, скажем из красного дерева, и другой куб того же размера, но из более легкого материала, например сосны, то если первый в два раза тяжелее второго, то и падать он будет в два раза быстрее? Это два разных утверждения, но Аристотель не проводил между ними различия, а также не проверял свое утверждение, что тяжелые предметы падают быстрее легких, поскольку считал это самоочевидным.

Аристотель проводил четкую границу между философией (которая объясняет причины) и математикой (она лишь выявляет закономерности). Философия говорит нам, что Вселенная состоит из концентрических сфер; закономерности движения планет по небу – это предмет изучения астрономии, которая является разделом математики. Астрономия и другие математические дисциплины (география, музыка, оптика, механика) берут основные принципы из философии, но развивают эти принципы посредством математических рассуждений, примененных к опыту. Таким образом, Аристотель отделяет физику (которая является разделом философии, дедуктивна, телеологична и занимается причинами) от астрономии (раздел математики, занимающийся описанием и анализом).

Аристотель известен исследованием природных явлений; например, он изучал развитие куриного эмбриона внутри яйца. Но в том виде, в котором его воспринимали европейские университеты в Средние века и в эпоху Возрождения, его работы считались учебником уже имеющегося знания, а не проектом, побуждающим к дальнейшим исследованиям. Сама возможность нового знания подвергалась сомнению; считалось, что все, что нужно знать, уже есть в работах Аристотеля и обширных комментариях к ним. Таким образом, университетский Аристотель был не реальным, а адаптированным для учебной программы общества, где самой важной дисциплиной считалось богословие. Подобно тому как богословие преподавалось в виде комментариев к Библии и текстам Отцов Церкви, философия (и входящая в нее натурфилософия, изучение природы) имела вид комментариев к Аристотелю и его комментаторам. Изучение философии рассматривалось в качестве подготовки к изучению богословия, поскольку обе дисциплины занимались толкованием официальных текстов[97].

Что это означало на практике? Аристотель считал, что твердые вещества плотнее и тяжелее мягких; из этого следовало, что лед тяжелее воды. Но почему он плавает? Все дело в форме: плоские предметы не способны проникнуть в воду и остаются на поверхности. Так, ледяная корка плавает на поверхности пруда. Последователи Аристотеля придерживались этих взглядов вплоть до XVII в., несмотря на два очевидных противоречия. Во-первых, это не соответствовало теории Архимеда, которая была доступна на латыни уже с XII в. и утверждала, что плавают только объекты, которые легче воды, вытесняемой ими. Математики были согласны с Архимедом, философы – с Аристотелем. Более того, в Европе не было недостатка льда; например, во Флоренцию летом его доставляли с Апеннин, чтобы хранить рыбу. Простейший эксперимент показал бы, что лед плавает независимо от формы. Философы, твердо уверенные в правоте Аристотеля, не видели нужды в проверке его утверждений{138}.

Яркий пример такого безразличия к тому, что мы называем фактами, демонстрирует Алессандро Акиллини (1463–1512), знаменитый философ и гордость Болонского университета{139}. Он был последователем исламского комментатора Аверроэса (1126–1198), который старательно избегал использования религиозных категорий при толковании Аристотеля и, таким образом, тайно отрицал Сотворение мира и бессмертие души. Блестящие рассуждения Акиллини и греховный характер его идей нашли отражение в популярной поговорке: «Это либо дьявол, либо Акиллини»{140}. В 1505 г. он опубликовал книгу об аристотелевской теории элементов, «Элементы» (De elementis), в которой рассматривал вопрос, уже давно вызывавший спор среди философов: пригодны ли для жизни экваториальные области или там слишком жарко. Акиллини цитировал Аристотеля, Авиценну и Пьетро д’Абано (1257–1316), после чего делал следующий вывод: «Растут ли фиги на экваторе круглый год, имеет ли воздух там умеренную температуру, имеют ли живущие там животные умеренное строение, находится ли там земной рай – этого не открывает нам естественный опыт»{141}. По мнению Акиллини, вопрос о том, растут ли фиги на экваторе, точно так же не имеет ответа, как вопрос о местонахождении райского сада, – оба они не являются предметом изучения для философа.