Скорее всего, Донн встречался с Галилеем в Венеции или Падуе в 1605 или 1606 г.[9] В Венеции он останавливался у английского посла сэра Генри Уоттона, который пытался добиться освобождения шотландца, друга Галилея, арестованного за любовную связь с монахиней (такое преступление обычно каралось смертной казнью). Возможно, Донн встречался и беседовал с Галилеем или с его знающими английский учениками; и почти наверняка он виделся с Паоло Сарпи{12}, близким другом Галилея. В Англии он мог встречаться с Томасом Хэрриотом, великим математиком, которого привлекала теория атомизма[10], а также с Гильбертом{13}. Кроме «Звездного вестника» (Sidereus nuncius, 1610) Галилея (или вместо), он мог читать «Разговор с звездным вестником» (1610) Кеплера, где содержалось большое количество радикальных идей о других мирах, обсуждения которых избегал Галилей.
Возможен и другой ответ. Донну принадлежал экземпляр трактата Николаса Хилла «Эпикурейская философия» (Epicurean Philosophy, 1601){14}. Предыдущим владельцем этой книги – в настоящее время она хранится в Среднем Темпле, одном из судебных иннов в Лондоне, – был Бен Джонсон, друг Шекспира. Первоначально книгу купил кто-то из членов Крайстс-колледжа в Кембридже – на ее переплете присутствует эмблема колледжа{15}. Первый владелец собирался тщательно изучить трактат и, возможно, написать опровержение или комментарии, поскольку в книгу были вставлены пустые листы, предназначенные для заметок. Эти листы так и остались пустыми. Была ли книга подарена Джонсону, или он взял ее почитать и не вернул? Неизвестно. Но нам точно известно, что Хилла никто не принимал всерьез. Про его книгу говорили, что «в ней много громких слов и мало смысла». Она считалась «курьезной [то есть эксцентричной] и туманной»{16}. Первые ссылки на нее (например, сатирическое стихотворение Джонсона) имеют отношение к пусканию ветров, а не к философии{17}. Приблизительно в 1610 г. Донн сочинил шутливый каталог библиотеки придворного, содержащий нелепые вымышленные произведения, например труд Джироламо Кардано «О ничтожестве ветров»[11]. Первой в списке стояла книга Николаса Хилла об определении пола атомов: как отличить мужской атом от женского? Существуют ли атомы-гермафродиты?[12]
Донн мог узнать от Хилла о возможности жизни на других планетах и о том, что планеты вращаются вокруг других звезд; эти странные идеи он также мог позаимствовать у Джордано Бруно{18}. Если Донн читал «Звездный вестник» Галилея, где говорится, что на Луне есть горы и долины, то мог отреагировать точно так же, как великий немецкий астроном Иоганн Кеплер, который той же весной прочел один из первых экземпляров книги, доставленных в Германию, – он увидел в ней подтверждение необычной теории Бруно о том, что жизнь есть и в других местах Вселенной. Если Донн читал «Разговор с звездным вестником» Кеплера, то он увидел там прямое указание на связь с теорией Бруно{19}. Шутки по поводу испускания ветров стали уже неуместными. Для Бруно признание научного сообщества пришло слишком поздно – в 1600 г. в Риме он был заживо сожжен инквизицией; вероятно, Хилл тоже не дождался признания своих идей – согласно более поздним свидетельствам, в 1610 г. он покончил жизнь самоубийством: проглотил крысиную отраву и умер в страшных муках, изрыгая богохульства и проклятия. В это время Хилл жил в ссылке в Роттердаме: он был среди заговорщиков, пытавшихся помешать королю Якову VI Шотландскому унаследовать английский трон после смерти Елизаветы I в 1603 г., и ему пришлось бежать из страны{20}. После смерти сына Лоуренса, которого Хилл очень любил, жизнь для него утратила смысл. В 1601 г. он посвятил свой единственный опубликованный труд не великому человеку (великих людей, благоволивших к нему, было немного), а новорожденному сыну: «В мои годы я обязан ему чем-то серьезным, поскольку он в таком нежном возрасте порадовал меня тысячей милых проказ». Наверное, Хилл этого уже не узнал, но в 1610 г. эпикурейская философия внезапно превратилась во «что-то серьезное». Начиналась революция в сознании, и Донн, который несколько лет назад высмеивал новые идеи, но прочел Гильберта, Галилея и Хилла и, возможно, был знаком с Хэрриотом, первым понял, что мир никогда не будет прежним. Таким образом, в 1611 г. революция уже шла полным ходом, и Донн, в отличие от Шекспира и большинства образованных современников, прекрасно это понимал.
А теперь перенесемся вперед во времени. Возьмем образованного англичанина образца 1733 г., через столетие с четвертью; в этом году были опубликованы «Письма об английской нации» Вольтера (год спустя на французском языке они вышли под названием «Философские письма»), где перед европейским читателем предстали достижения новой, и особенно английской науки. Книга Вольтера утверждала, что Англия обладает особой научной культурой: то, что в 1733 г. считал истиной образованный англичанин, не представлялось таковой французу, итальянцу, немцу и даже голландцу. Наш англичанин уже смотрит в телескоп и микроскоп; у него дома есть часы с маятником и ртутный барометр – и он знает, что в конце трубки находится вакуум. У него нет знакомых (по крайней мере, образованных и достаточно современных людей), которые верят в ведьм, оборотней, магию, алхимию и астрологию; он считает Одиссею вымыслом, а не фактом. Он уверен, что единорог – мифическое животное. Он не верит, что форма или цвет растения как-то отражает его целебные свойства. Он убежден, что ни одно живое существо, достаточно крупное, чтобы его можно было увидеть невооруженным глазом, не зарождается самопроизвольно – даже муха. Он не верит в лезвийную мазь и в то, что мертвое тело кровоточит в присутствии убийцы.
Как и все образованные люди в протестантских странах, он считает, что Земля вращается вокруг Солнца. Он знает, что радуга образуется в результате расщепления света и не оказывает никакого влияния на жизнь людей. Он убежден, что будущее предсказать невозможно. Он знает, что сердце – это насос. Он видел паровую машину в действии. Он верит, что наука изменит мир и что современные люди превзошли древних во всех отношениях. Ему трудно поверить в чудеса, даже в те, что описаны в Библии. Он считает Локка величайшим философом всех времен и народов, а Ньютона – величайшим ученым. (К этой мысли его подталкивают «Письма об английской нации».) В его библиотеке пара сотен – а возможно, пара тысяч – книг.
Возьмем, например, обширную (современный каталог занимает четыре тома) библиотеку Джонатана Свифта, автора «Путешествий Гулливера» (1726). Она содержала не только все великие произведения литературы и исторические труды, но также работы Ньютона, журнал «Философские труды Королевского общества» (второй научный журнал, Journal des savants, начал публиковаться всего двумя месяцами ранее) и «Беседы о множественности миров» (Entretiens sur la pluralité des mondes, 1686) Фонтенеля. Свифт, несмотря на неприязнь к современной науке (к которой мы вернемся в главе 14), был достаточно хорошо знаком с тремя законами движения планет Кеплера, чтобы использовать их для вычисления орбит воображаемых лун Марса; его враждебность была основана на глубоком изучении научных трудов{21}[13]. Во времена Свифта культура элиты еще сильнее отличалась от культуры масс, чем в прошлом, и, кроме того, наука еще не стала слишком специализированной и являлась неотъемлемой частью культурного багажа каждого образованного человека. Даже в 1801 г. Кольридж решил, что «до того, как мне исполнится тридцать лет, я достигну глубокого понимания всех работ Ньютона»{22}.
