– Уж больно у вас сильно качает. Почитай, всю душу у меня вывернуло, одной желчью и плевался! Лучше уж я до города Ревеля в коляске проедусь!

На фрегате осталась лишь графская прислуга и имущество. Вновь выйдя в море, «Вестовой» у самого Ревеля выскочил на камни. Трое суток моряки пытались спасти судно, а затем съехали на берег. «Вестовой» разбило волнами, а вместе с ним ушло на дно и все кочубеевское барахло. Слава Богу, хоть все живы остались.

Адмирал Сенявин первоначально планировал включить «Вестовой» в отряд Гейдена, и, таким образом, фрегат вполне мог бы принять участие в Наваринском сражении. Командир «Вестового» капитан-лейтенант П.Б. Домогацкий за потерю судна был отдан под суд и после проведенного разбирательства изгнан со службы.

Незадолго до выхода в море эскадры вернулись в Кронштадт со Средиземного моря суда отряда Беллинсгаузена, укомплектованные офицерами и матросами гвардейского экипажа: «Царь Константин» и «Елена». Моллер настаивал, чтобы Сенявин включил их в эскадру. Но тот наотрез отказался.

– Гвардейские команды уже в Петербург сбежали отдыхать от трудов праведных и веселиться, а новые еще только осваиваться начали. Куда их сейчас опять за пять морей гнать. Пусть к плаванию готовятся со всей серьезностью и без спешки авральной!

– Но ведь от этого эскадра ваша слабее станет! – не унимался Моллер.

– От того, что два не готовых судна в ней состоять не будут, она, наоборот, станет сильнее! Что же касаемо участия в плавании средиземноморском, то, помяните мое слово, что одним отрядом грейговским все не ограничится, и нам еще не раз придется посылать туда новые эскадры! Коль с турками драку затеваем, то там всем делов хватит!

Но командиры судов капитан 2-го ранга Зеленой и капитан-лейтенант Епанчин горели желанием успеть выйти в море со всеми. На «Царе Константине» и «Елене» авралили круглые сутки.

В конце концов Сенявин согласился взять их до Портсмута.

– Прилежание и старание ваше награды достойны! – сказал он довольным командирам.

К удивлению многих, и сам старик Сенявин не ограничивался чисто начальственным делом, а лично разъезжал по кораблям вверенной ему эскадры, вникая там в каждую мелочь вплоть до проверки ружейных замков. А бумаг у него все прибывало. Особенно много забот было с парусами. Как обнаружилось, выданные в порту паруса оказались сгнившими.

– А что мы сделать можем, когда столько лет на складе провалялись! Новые-то и забыли, когда присылали!

Сенявин же требовал только надежные, и непременно три комплекта.

– Ежели нет трех, давайте хотя бы один надежный, а остальные парусиной! Сами в походе шить будем, а гнилья не возьму!

Известие о том, что адмирал требует три полных парусных комплекта, уверило в том, что намечается большое плавание, и последних скептиков, ибо по Балтике всегда обходились и двумя.

Вслед за императорским указом прислало свою инструкцию Министерство иностранных дел, затем целой грудой предписаний и разъяснений разродился Главный морской штаб.

Приезжала и комиссия депутатская: вице-адмиралы Пустошкин, Галь, Огильви, контр-адмиралы Крузенштерн с Головниным да капитан-командор Митьков. Во главе комиссии – известный мореплаватель адмирал Гавриил Сарычев. Депутаты корабли осматривали тщательно, но вели себя деликатно, помня об авторитете командующего. Сенявин принимал всех радушно, но особо был рад своему соплавателю по прошлой Средиземноморской экспедиции Митькову.

– Ну, Феденька, здравствуй! Давненько мы с тобой не виделись! – целовал его при встрече. – Поплыли со мной, душа моя!

– Да я бы с дорогой душой, Дмитрий Николаевич! Вам ли не знать, сколь люблю я наше дело корабельное! – разводил тот в стороны руками. – Да вот приставили меня к делам береговым, и, как червяк в земле, в бумаженциях нынче роюсь и все никак из оных выбраться на свет не могу!

А в один из дней на эскадру внезапно пожаловал и сам император Николай I. С ним – вице-адмирал Моллер, генерал от инфантерии Дибич и новый «куратор» флота князь Меншиков.

На правом – парадном трапе флагманского «Азова» его встречали сам Сенявин и командир корабля Лазарев. Эскадру Николай застал врасплох. О его приезде никто не знал, и к приему не готовились. На «Азове» не успели даже вызвать караул, а матросы с офицерами выстроились, как были, в рабочем платье. Но император разносов не чинил. Осмотрев сначала «Азов», а затем стоящий подле на якоре «Гангут», Николай заявил, что ходом работ вполне доволен.

На этом, однако, внимание императора к уходящим кораблям не кончилось. Оставаясь в Кронштадте, он теперь наезжал на эскадру почти ежедневно. В один из таких приездов Николай прихватил с собой и союзных послов: английского и французского. Объехав все корабли, высокие гости прибыли на «Азов». Показывая послам корабельный арсенал, император обратил внимание на искусно выложенные там из ружейных замков имена великих побед: Гангут, Ревель, Чесма. После последнего слова была буква «и».

– Что значит эта буквица? – обернулся Николай к сопровождавшему его Лазареву.

– Сие означает дальнейшее продолжение всех выше выставленных имен! – отвечал лихой моряк.

– И что же будет дальше? – поинтересовался царь, улыбаясь.

– Имя первой победы флота вашего императорского величества! – был достойный ответ.

– Что ж, – покосился на притихших послов Николай I. – С такими молодцами ждать мне придется недолго!

Командиру он объявил благодарность, офицерам – благоволение, а команде – по два целковых, по двойной порции вина и «приварок» в два фунта мяса каждому.

Данному своей супруге слову – сделать из ее кузена мичмана Корнилова настоящего моряка – Лазарев остался верен. Незадолго до выхода из Кронштадта, на переходе морем обходя корабль, капитан 1-го ранга зашел в выгородку над кубриком, где квартировали мичмана. А зайдя, остановился в изумлении – все свободное пространство выгородки было буквально завалено связками французских любовных романов.

– Кто у вас здесь охотник до этой дряни? – спросил он сурово.

– Корнилов! – был робкий ответ.

– Вестовой! – не оборачиваясь, крикнул Лазарев. – Весь хлам за борт!

Сам же виновник был зван в капитанскую каюту после вечерних чаев.

– Вот что, Владимир Алексеевич, – подошел к замершему в дверном проеме мичману капитан «Азова». – На сем вашим фривольностям конец! Отныне станете читать лишь вот эти книжицы. От них и дури в голове не будет, а польза несомненная. С этого я и начну ваше воспитание!

На столе стопкой лежали толстенные тома навигации, морской практики и жизнеописания великих флотовождей.

В ночь перед уходом эскадры император прибыл на «Азов» вновь. Была полночь, и разбуженные свистками сонные матросы, одеваясь на ходу, стремглав выскакивали из люков.

– Снимайтесь с якоря! – объявил Николай, следуя во главе свиты на шканцы.

Оповестив эскадру фонарем о начале движения, «Азов» первым воздел паруса и положил руль на вест. Белая пузырящаяся пена с шипением отхлынула в стороны. Упираясь грудью в вымбовки, матросы выхаживали якорь. За кормой быстро окутывалась облаками парусов остальная эскадра. Ловя ветер, корабли постепенно набирали ход.

С восходом солнца на «Азове» подняли штандарт – символ личного предводительства императора своим флотом. На золотом поле двуглавый орел цепко сжимал клювами и когтями карты четырех морей: Белого, Азовского, Балтийского и Черного. Подъем самого главного флага империи корабли сопроводили оглушительным салютом. Штандарт на корабле – для моряков событие не частое. Последний раз его поднимал более четверти века назад еще императора Павел…

Вытянувшись в кильватер, корабли держали курс на выход из Финского залива. За «Азовом» в струе держался 84-пушечный «Царь Константин», за ним 74-пушечные «Князь Владимир», «Иезекиль», «Александр Невский», «Сысой Великий», «Святой Андрей». Несколько поодаль по обеим сторонам главных сил следовали фрегаты: «Константин» и «Меркуриус», «Проворный» и «Кастор», «Вестовой» и «Диана», каждый в 44 пушки. Замыкал эскадру арьергард: 36-пушечные «Елена» и «Крейсер», да посыльные корветы: «Гремящий», «Усердие» и «Ахиллес».