Словно по заказу в этот же день сразу после тихого часа у нас был конкурс. Наша комната, пребывавшая навеселе, естественно, захотела поучаствовать. Если бы ни Л, который сидел и держал меня, я бы пошла участвовать; боюсь представить, чем это могло бы обернуться. Ни чем хорошим не могло, так как конкурсы, предлагаемые там, были явно под силу исключительно твердостоящим и трезводумающим. И так, все время мероприятия он пытался меня утихомирить, пытался (ключевое слово), чтобы я поспала, обнимал и не рычал сильно (повторюсь, он дико ненавидел пьяных девушек, обычно кидал всех их на произвол судьбы и никогда не нянчился с ними). Ему безумно хотелось треснуть мне, чтобы я заткнулась и не пыталась вырваться с намерением сотворить какую-нибудь хрень, но он держался. Ох, как он напрягал свою силу воли в те минуты.
Я видела все это, и что-то зарождалась во мне. Как бы он меня ни ругал и ни злился, он заботился обо мне. И это было невероятно мило! Скольких усилий ему все это стоило, какого количества несвойственного ему терпения, и все это ради меня… Невозможно оставаться равнодушной, когда подобный индюк о тебе так печется, переступая через собственные принципы.
К ужину я вернулась в адекватное состояние, а о похождениях нашей комнаты к тому времени прознали все (кроме, по-видимому глупослепых, воспитателей). И, Естественно, все хотели об этом поговорить. Каждый из его компании подходил ко мне и с таким детским восхищением спрашивал, как я себя чувствую. Честное слово, будто я прямо в санатории наварила самогона и залпом перед главной медсестрой выпила на пару с каким-нибудь низкокачественным вином. Л тут же начинал рычать и всех отпихивать, что не могло не огорчить их, но слово «вожака» (индюка) — закон.
Единственное, чего он не учел, это то, что от публики, пожалуй, он был в силах меня спрятать и защитить, но не от самой меня и моей комнаты. Стоило бедному индюку оставить на жалкие полчаса после ужина, как всей комнатой мы добили бутылку рома, заправили всё парочкой более лёгких напитков, и веселье продолжилось. С блеском в глазах, легкой походкой мы погнали на дискотеку, откуда моментально были выволочены, без возможности что-либо вытворить. Л утащил меня на третий этаж, где вновь поругали продолжил утихомиривающие процедуры, попутно… отвечая на мои поцелуи. Снова вспоминаю, как он презирал пьяных барышень, и вновь удивляюсь. Ему не нравился ни привкус алкоголя на моих губах, ни запах, ни горечь, но он не отстранялся от меня, продолжая отвечать на мои пьяные лобызания.
Именно в эти минуты я начинала осознавать, что порог преодолён, и я начинаю влюбляться. Он заслужил доверие, тогда когда мое доверие — это всё. В этот день он стал настоящим — полным праведного гнева, но заботливым — спасителем. Л превзошел все мои ожидания. Я увидела его с абсолютно другой, особенной, стороны. Стороны, которая вызывала во мне такое количество теплых чувств, на которое, я не думала, я способна.
Я уговорила его спуститься вместе на дискотеку, где узнала, что от меня алкоголем жесть как несло. И, все бы ничего, но внезапно меня вызвала воспитательница, поэтому всем (ему и Але в частности) предстояло быстро придумать, как избавить меня от перегара.
Я ела супермятную ужасную зубную пасту и чувствовала себя больной из-за того, что так все заботливо кружились вокруг меня. Когда махинации были окончены, меня отправили на ковер. Все обошлось.
Мы с Л, болтаясь по первому абсолютно пустому этажу, завели откровенный разговор. То ли хмель ещё не выветрился, и язык оставался без костей, то ли наоборот хотелось сказать, но было страшно… Но в ходе этого разговора он узнал, что я еще никем не была тронута, что у меня и отношений прям серьезных не было еще никогда. Эта новость его поразила, и единственное, что он мог сделать, это похвалить меня за то, что я недотрога (я каждый раз, вспоминая этот момент, так ржу: у него такое лицо было, это невозможно передать). Мое признание заставило его посмотреть на меня по-другому: как на чудо какое-то, которое нужно беречь и охранять от невзгод. Я не понимала, что все-таки меняется в шестеренках парней при подобных новостях, но это определенно было приятно.
Словечка ради, веселье в тот день продолжалось и после отбоя. Косяков там было, мммм…
Однажды вечером мы стояли с ним на берегу Нарочи. Нас к тому времени прозвали парочкой твикс, и в двадцати метрах от нас обязательно тусовался кто-нибудь из воспитателей. За нами был установлен жесткий надзор. Мы уже привыкли и не обращали на это внимание. Но не поэтому я вспоминаю этот вечер. Стоя тогда на берегу Нарочи, мы играли в игру на доверие. Каждый мог задать три любых вопроса, ответ на которые должен был быть дан красной (абсолютной) правдой. Я все еще мучилась от странного чувства обмана, и косвенно благодаря этой игре я намеревалась поставить точку в своих предчувствиях. Я изначально думала, что он на меня с кем-то поспорил. Я даже была в этом уверена, о чем сразу ему и сообщила. Он уверял, что я заблуждаюсь, и я даже начинала ему верить, но все же что-то меня тревожило. Не помню, какими были остальные вопросы, это, собственно, было совершенно неважно, так как вся игра затевалась исключительно ради одного:
— А теперь скажи честно: ты на меня с кем-то поспорил?
— Нет, булочка, конечно нет. Хватит сомневаться…
Дальше он стал пылко уверять, что я дурашка, раз думаю, что он мог на меня поспорить. Это, наверное, и была первая серьезная ложь.
Булочкой он меня стал называть в первый же день наших отношений. Я бесилась, злилась, била его и это было единственное, чем можно было меня вывести из себя (этот индюк постоянно искал что-то, что вызывало бы у меня злость); имя за мной так и закрепилось. Позже оно стало таким родным и приятным… Только он умел произносит его так ласково. Булочка.
Я же потом наградила его именем Сахарок. Не знаю почему, не помню. Сахарок и Сахарок. Так и вышел дуэт: Булочка и Сахарок.
В тот день мы еще много откровенничали; в моих записях помечено, что наши отношения рванули вверх. Тогда же я впервые ответила на слова желания меня. Последний танец на дискотеке. Мы кружились под надзором воспитателя, который обещал оторвать мужское достоинство Л, если тот попытается со мной что-то сделать, и я впервые не отмолчалась на реплику, а ответила шепотом на ухо:
— Я хочу тебя.
Воспитатели-таки подняли бунт (какое совпадение) и заставили психолога выловить меня. Я сначала испугалась, не понимая, что этой женщине от меня было нужно, а потом, когда мне начали промывать мозги на тему взаимоотношений с парнем, детском возрасте и так далее, я расслабилась и расставила все точки над i, после чего ни один воспитатель ко мне с претензиями не подходил (я умею грамотно угрожать людям). Только мужики-воспитатели стебали, и все по-доброму с нас смеялись.
Но не только у воспитателей получалось стебать в этом санатории. Пребывая в определенном настроении, мы с Л тоже были теми ещё троллями. Как-то раз заняли позицию на проходном диване второго этажа и просто всех перебрали. Нас любили, мы были душой коллектива. Однако этот коллектив просто сгорал, когда мы обращали свой едкий взор на них с нашим своеобразным юмором. А мы, как черти, веселились.
Но все чаще этот коллектив не позволял нам укрыться наедине. Диван на третьем давно стал людным местом, и резко появилась необходимость искать новое укрытие. Его мы откопали в темном коридоре между закрытым кинозалом и теннисной. Там было темно, и заходили туда исключительно, когда залетал теннисный мячик. Но, после парочки колких замечаний по поводу кривых рук играющих (а что это они вечно этот шарик теряли, забрасывая его в наш коридор, и тревожили нас?), когда там прохлаждались мы, место становилось действительно тихим и безлюдным, а ребята научились нормально играть. Мы облюбовали ступеньки, на которых проводили все свободные часы оставшейся смены. Там же он раскрепощал меня, там же я преодолевала себя, там же поднимался лвл наших откровений, там же были самые страстные поцелуи.
