– Это мой дом, женщина, – тихо сказал Аластор, делая шаг.

– Это дом Аластора Броуди, – все тем же ломким, хрупким голосом ответила Кирстин. – Не твой.

Кирстин обернулась назад, словно ища силы в том, что было за ее спиной, снова развернулась и добавила уже без сомнений, твердо и уверенно:

– Чудовище.

Аластор отшатнулся, словно его ударили.

– Тебе жаль то отродье? – неверяще спросил он. – Ту мерзость в человеческом обличье, которую я сегодня изгнал из города?

Кирстин покачала головой и, ничего не ответив, шагнула назад и захлопнула за собой дверь, оставляя Аластора в полной темноте.

Волк сел на задние лапы и завыл, отправляя тоскливый зов в безлунное небо.

Аластор еще немного постоял, цепляясь похолодевшими пальцами за ограду и не чувствуя ни холода, ни шершавости дерева под руками.

– Мне не жаль, – прошелестело в темноте позади него, и Аластору на миг показалось, что это был то ли голос луны, то ли шорох древесных ветвей.

Он обернулся, прикрыв глаза на краткий миг, пока человеческое зрение заменялось гораздо более острым волчьим, позволяя разглядеть в кромешной тьме еще более темную фигуру – очертаниями почти повторяющую силуэт его жены, но неуловимо другую.

Аластор принюхался, но фигура снова подала голос, не дожидаясь, пока он ее узнает:

– Мистер Броуди, это я – Ханна.

Аластор медленно наклонил голову, все еще ничего не отвечая, и Ханна выступила вперед, ближе к нему, переставая быть вырезанным из темноты силуэтом, превращаясь в живого человека из плоти и крови, совершенно не похожего на бесплотные видения, терзающие Аластора.

– Это я, – негромко повторила она и прикоснулась к заледеневшей руке Аластора ладонью, горячей даже сквозь грубую ткань.

Огонь не нес с собой ни упокоения, ни прощения – но их Аластор и не искал.

В мире, наполненном Вражьими отродьями и врагами, предательством и злобой, ему не нужна была тихая гавань – Аластор знал, истово веровал, что найдет тишину после смерти. А при жизни ему нужны были силы, способные его поддержать. Направляла его рука Господа, в это Аластор верил так же яро, как и в истинность своих устремлений.

– Пойдемте со мной, мистер Броуди, – прошелестело рядом с ним, и Аластор стряхнул с себя горячую руку, чтобы тут же властно ухватить ее.

– Нет, – его голос перекрыл шелест невидимых, неведомых листьев, – пойдем со мной, Ханна.

И последнее «со мной» обрело силу, достаточную для того, чтобы ее дом стал его дом, ее постель – его постелью, а ее жизнь наконец обрела одну благую цель. Во имя Господа.

– Во имя Господа, – шептала она, наклоняясь над ним во тьме безлунных ночей, и ее волосы скользили по его лицу.

– Во имя Господа, – отвечал он, кладя холодные ладони на ее горячую спину.

В их сожительстве не было греха – и ни один из жителей Сторноуэя не мог бы их в этом обвинить. Как можно грешить с собственной тенью? А именно тенью Аластора Ханна и стала, следуя за ним везде и во всем. Казалось бы, это должно было отвратить от заблудшего священника благочестивых христиан, навсегда закрыть им путь к его благословению – но не закрыло и не отвратило.

Потому что не было в мире более святого пути, чем тот, которым шел Аластор. Которым шла за ним Ханна. И на который мало-помалу становились остальные.

– Вразумлю тебя, наставлю тебя на путь, по которому тебе идти. Буду руководить тебя, око Мое над тобою! – гремел голос Аластора над городом, и жители смурно кивали.

– Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду! – говорил Аластор, и Ханна вторила ему, не поднимая глаз, но всем телом дыша в такт его словам.

– Так поступайте, зная время, что наступил уже час пробудиться нам от сна! – Аластор воздевал руки к небу, и оно хмурилось в ответ, а жители города не смели спорить ни с тем, кто все же стал посредником между ними и Господом, ни с самим изволением высших сил.

В котором никто, кроме самого Аластора, не слышал ни воя диких зверей, ни тихого шелеста кроваво-зеленой листвы.

Восточная часть Австро-Венгрии, 1914

Главным минусом бессмертия была скука. Рано или поздно все надоедало – любая работа, любые знакомые, люди вокруг, свой собственный быт.

Свен мог позволить себе оставить работу в полиции и уехать куда угодно. Что он и сделал с большим удовольствием, не сжигая, впрочем, все мосты. Когда ему снова все надоест, возможно, он захочет вернуться в Эдинбург.

Но пока что он нашел для себя занятие другое – в какой-то степени политическое.

Не везде, как на Британских островах, к вампирам относились лояльно, даже доброжелательно. На большей части Европы их просто предпочитали не замечать. Но где-то, как, к примеру, на восточных задворках Австро-Венгерской империи, наиболее пострадавшей в свое время от разгула широкой вампирской души, их просто убивали.

«Общество друзей вампиров», широко существовавшее на восточной части континента, где вампиры, в общем-то, предпочитали и вовсе не жить, занималось истреблением своих клыкастых собратьев. Иногда даже привлекали к этой неблагодарной работе оборотней, которые со своим отличным чутьем и мистической тягой к вампирам быстро их находили и расправлялись в считанные секунды. «Друзья вампиров» не брезговали пользоваться новой заразой, не так давно занесенной в Европу с Африканского континента, почему-то считая, что оборотни – не вампиры, на них всегда можно будет найти управу.

Возможно, потому что за двадцать лет, прошедших с того момента, как оборотни появились в Европе, еще никто не успел понять, чем это грозит. «Волчья болезнь» не распространялась по континенту со скоростью света, оборотни никого не убивали (ну, или просто никто не решался об этом говорить), их было немного. Пока что их было выгоднее использовать, чем уничтожать. Горсткой военных, не совсем понимающих, как им жить без войны и с новой для себя волчьей сущностью, было очень легко манипулировать.

Но нельзя было не осознавать, что скоро и оборотней станет больше.

Свен не понимал, как так можно – тебя уничтожают, а ты все равно остаешься на месте, пытаешься как-то с этим жить, бунтовать. Казалось бы: собирай свои вещи и беги куда глаза глядят.

Всякий раз именно так и поступал сам Свен. Жить все-таки хотелось больше, ведь в мире было слишком много еще неоткрытого.

В Боснии, вопреки гонениям и кромешной опале, жило довольно много вампиров. В пику «Обществу друзей вампиров» существовали целые вампирские организации, стремящиеся мирным либо же силовым путем отстоять право жить и работать на своей родной земле.

Было это умно или нет, Свен до конца так и не понял, но собирался присоединиться к одной из этих организаций. Он умел жить в мире с людьми, знал, как к ему подобным относятся в странах, давно принявших вампиризм, и надеялся, что сможет хоть чем-то помочь.

«Млада Босна», на его взгляд, была слишком революционна. Пытаться доказать свою невинность убийствами – нет, не лучшая идея, и Свен это отлично понимал. Некоторые организации не имели названий, не были оформлены ни на словах, ни на бумаге, и собрать разрозненное сообщество вампиров воедино пока что казалось невыполнимой задачей.

Свен сидел в уличном кафе на повороте на набережную Аппель, игнорируя приподнятое настроение восторженной и чем-то взволнованной толпы. На столе перед ним стояли нетронутыми тарелка с россыпью альвы – орехов в меду – и графин виноградной ракии. Конечно, пытаться есть человеческую еду он не стал бы, но так его никто не беспокоил, думая, что «господин» ожидает кого-то. Иногда Свен перебирал поблескивающие на солнце орешки и невзначай ронял парочку на землю. Голуби тут же налетали к нему под ноги и уничтожали следы преступления. Если им трудно было ухватить округлый скользкий орешек, Свен давил его каблуком и отталкивал от себя подальше.

За уличной восточной суетой все равно никто не замечал несчастливого чудака. Возможно, ему не нравилось слишком яркое летнее солнце, поэтому его укрывала густая тень тента, натянутого над столиками. Хотя Свену было все равно: вампиров, как и оборотней, больше беспокоил лунный свет.