“В такое время важно не допустить падение последнего оплота Магического Мира” - сказал он, прекрасно зная, что многие из учеников в этой мясорубке просто станут пушечным мясом, способным дать жалкие несколько минут преимущества до прибытия авроров. Он сознательно готов был пожертвовать теми, которых доверили ему. И ведь если бы война началась раньше, только вдумайтесь, скольких бы мы хоронили!
Для меня того Дамблдора, которого я знала много лет назад, честного, бескомпромиссного, пусть всегда немного сумасшедшего, но ценящего другие жизни, больше не существует. Наверное, это может прозвучать глупо, но осознание того, что один из символов света оказался с гнильцой, что прежний мир попросту рухнул… оно ужасно.
Когда-то, еще будучи ученицей, я услышала от кого-то, что все люди похожи на знаменитые конфетки “Берти Боттс” - они все красивы на первый взгляд, но один оказывается со вкусом меда или мяты, а другой - со вкусом переспелого яблока. Возможно, цитата неточная, все же прошло слишком много лет, но смысл, полагаю, ясен.
И все же, знаете, даже переложив часть ее на плечи Дамблдора, я чувствую бесконечную вину перед теми, кто не выжил тогда, в мае. Я почти ежедневно вспоминаю то, что происходило тогда, и думаю: если бы я помогла Колину Криви освоить те чары невидимости, о которых он не раз просил меня, был бы он жив? Выжил бы Фред Уизли, не запрети я ему использовать какую-то их экспериментальную разработку? А еще десять гриффиндорцев, могла ли я сделать хоть что-то, что помогло бы им в битве?
Но главное даже не это - я боюсь, безумно боюсь увидеть те могилы в Годриковой Лощине… После похорон я не была там ни разу, хотя должна была, потому что мы - живы, иногда незаслуженно, а те, для кого все еще только начиналось, лежат там, под тяжелыми могильными плитами.
Единственное, что еще, верно, удерживает меня от безумия, это школа. Впрочем, это не должно затрагивать вас, поэтому давайте закончим.
Я рада слышать, что вам приглянулись предместья Кейтнесса, не многие действительно могут по достоинству оценить природу Хайленда, но осень, право, не лучшее время для посещения этих мест. Поэтому, если когда-нибудь вам удасться вырваться из цепких лап вашей работы, приезжайте туда весной. Читали ли вы эти строки?
Summer came in the country,
Red was the heather bell…
(Вересковый мед, Р.Л. Стивенсон)
Весной в Кейтнессе действительно много лучше, чем в другие сезоны: цветущий верещатик, от которого все долины становятся бело-лиловыми, чертополох, зеленые травы, озера удивительной чистоты и глубины, празднование Лугнасада, Игры Хайленда с мая по сентябрь, да мало ли что еще, всего и не вспомнишь.
Как ваше путешествие, Гарри? Улыбнулась ли вам удача?
М.М.”</>
***
“Canasbaidh, Highlands
24 октября, без трех минут полночь
Минерва!
Рад снова слышать вас, хотя я подумывал уже о том, что мог невольно оскорбить вас чем-то в своем письме. И в свою очередь благодарю за честность.
Поразительно, не правда ли, что еще несколько дней назад я с некоторой осторожностью отправил вам первое послание, а сейчас наша переписка затягивает меня все глубже и глубже? Еще ни с кем у меня не возникало такое желание браться за перо, даже с Гермионой, при ее-то любви к громадным письмам!
К слову, мне больше по душе вот это:
But lately seen in gladsome green,
The woods rejoic’d the day,
Thro’ gentle showers, the laughing flowers
In double pride were gay:
But now our joys are fled
On winter blasts awa;
Yet maiden May, in rich array,
Again shall bring them a’.
But my white pow, nae kindly thowe
Shall melt the snaws of Age;
My trunk of eild, but buss or beild,
Sinks in Time’s wintry rage.
Oh, Age has weary days,
And nights o’ sleepless pain:
Thou golden time, o’ Youthfu’ prime,
Why comes thou not again!
(Зеленый Дол, Р. Бёрнс)
Поразительно, но я помню его наизусть так, как затвердил когда-то. Не знаю, что-то в этом есть сакральное, не так ли?
Здесь, в Канисбэй, я вновь ощущаю покой и уют, которого давно уже не было на Гриммо, 12. Знаете, я грешным делом даже подумал, не перебраться ли мне сюда, положив на подпись Шеклболту увольнительную, но приходиться следовать тем правилам, которые мне снова - вот незадача - навязали, и быть примерным героем.
Но среди этой тишины и спокойствия я не вспоминаю ни о ком, ради кого я мог бы вернуться в Лондон. Даже иначе: я не думаю, что необходим кому-то там. Ведь, положа руку на сердце, я слишком сильно изменился. Ни Джинни, ни кому-то еще не нужен символ, который и не символ больше, с огромным чувством вины, до сих пор имеющий честь созерцать кошмары по ночам. Я пытался отстраниться ото всех, потому что не видел смысла продолжать общение, потому что знал, что обязательно сделаю друзьям больно своим безразличием. У них получилось перебороть войну в себе, у меня - нет, и теперь я заваливаю себя работой, лишь бы снова Джинни или Гермиона не пытались поговорить со мной по душам и вытянуть меня из той черной дыры, в которую я угодил.
Извините, что пишу это здесь, но передать мысли бумаге оказалось несравнимо легче, чем объяснить что-либо собеседнику в прямом разговоре.
Дело продвигается, но медленее, чем мне бы того хотелось. Я отыскал волшебника, смастерившего радио, даже выяснил у него, что заказчики были весьма щедры, но, увы, он, как и предыдущие, все твердил что-то об этом Килмьюире! Боюсь, снова тупик.
Я дважды ловил их передачи, но без пароля пробиться в радиоэфир невозможно. Шеклболт молчит, информации или инструкций нет.
Уставший.
P.S.: бедная птица! ваша сова выпила, наверное, пинту воды, едва прилетела ко мне”
***
“Хогвартс,
25 октября, 03.45
Гарри,
Я снова не даю отдыха сове, но надеюсь, что она все же не разбудит вас. Бессонница весьма неприятна, но это время хорошо для размышлений.
Я знаю, как вы не любите жалость, и потому не стану пытаться убедить вас в чем-то, но война - не приговор для сильных людей, вы можете справиться, если захотите сами. Здесь виновато не чувство вины, а одиночество, я убедилась в этом - слишком поздно - на собственном опыте. Одиночество убивает не хуже, чем какой-нибудь яд из запасов Слагхорна, и оторвавшись ото всех, вы лишь загоните себя в угол. Понимаю, насколько вам ненавистно внимание окружающих, которые отчего-то знают лучше вашего, как вам следует поступать, которые все время чего-то ждут, но, быть может, вам следует не прятаться, а показать миру, что вы не такой, каким вас рисуют?
Иногда лучшая защита - это нападение, как известно, так стоит ли замыкаться в себе? Вы хотите оградить друзей от самого себя… не берусь судить, правильно ли это, но они, как и ты, Гарри, взрослые самостоятельные люди. Пожалуй, если они продолжают искать встречи с тобой, они знают, что делают.
Я не хочу вмешиваться в твою жизнь, я не хочу стать тем, кто заставляет тебя делать что-то вопреки твоим взглядам или желаниям, но просто помни, что тебя всегда ждут и в Хогвартсе. Я жду. Не за то, что ты сделал для всей Британии, нет, просто потому, что здесь рады тебе совершенно искренне. Дамблдор, каким бы он не стал в конце своей жизни, говорил правду: в школе всегда может получить помощь тот, кто попросит ее. Я пишу это сейчас не герою, не символу, но Гарри Поттеру, которого я знаю, человеку, который мне не безразличен.
Впрочем, какое бы решение ты не принял, я его поддержу…
Я думала закончить на этом, но позволь отметить, что ты снова удивил меня такими глубокими познаниями в поэзии. Если ты когда-нибудь заглянешь снова в Хогвартс, наша беседа будет долгой!
Теперь о главном. Точнее, о том, что так волнует тебя эти дни. Пароли для радиопередач - если это не та хлипкая связь, как в 1998 - меняются очень редко, поскольку для каждого нового слова приходится перестраивать все заклинания, и большая вероятность, что что-то собьется. Первую настройку совершает сам мастер, поэтому он должен знать или хотя бы предполагать, каков может быть пароль. Даже при Обливиэйте у человека может остаться какая-то логическая цепочка, связанная с паролем. Возможно ли такое, что Килмьюир имеет какое-то отношение ко всему этому? Все же для простого совпадения это слишком необычно.
