Примечание автора: * Мутации, сформировавшей современный европейский облик, произошли примерно 40-36 тысяч лет назад, при этом белая кожа, рыжие или светлые волосы появились значительно раньше, примерно 65-55 тысяч лет назад, когда закончился предпоследний ледниковый максимум и предки будущих европейцев, в момент ледникового максимума отсидевшиеся в Закавказье, двинулись осваивать свою новую родину.
Возможно,что именно члены клана Волков и были первыми европейцами современного нам облика. Позже этот облик, как более приспособленный к холодному климату, за счет генетического дрейфа распространился на народы, которые мы считаем европейскими. Но Сергея Петровича все это не волновало. Широкая переносица, вздернутый курносый нос, высокие скулы и курчавые светлые волосы женщин из клана Лани, а также смуглая кофейная кожа и черные курчавые волосы полуафриканок вождям племени Огня были теперь даже более милы, чем привычный 'европейский' облик 'волчиц'. Лани и полуафриканки были своими, родными и близкими, а 'волчицы' пока чужими.
При этом другое, пессимистическое, 'я' Сергея Петровича, признавая все аргументы первого, оптимистического, хваталось за голову и в ужасе закатывало глаза с вопросом:
- Как мы вообще все это будем осеменять, товарищи? Своих девок буквально девать некуда, а тут еще и эти, числом в три раза больше! Караул! Тут даже не три жены выходит, не пять и не восемь, а как минимум по двадцать штук на одно мужское рыло. Кошмар, хоть стой, хоть падай - целый взвод жен. Равняйсь, смирно, на первый-второй рассчитайсь, в постель шагом марш.
Первое 'я' (то, которое оптимистичное) при этом возражало, что распространять среди местных гены 'человека цивилизованного' все одно надо, и кто же займется этим, если не мы. Тем более, убив мужчин и подростков клана Волка (на что они имели полное право, как обороняющаяся сторона), вожди племени Огня просто обязаны были взять на попечение их жен и детей, иначе в глазах местных (полуафриканки не в счет) это будет выглядеть уже не как самооборона, а как полный беспредел.
Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают, и пришло Петровичу время приступить к очищающему обряду. В первую очередь от взрослых женщин, собранных за столовой, отделили детей, которых женщины и девочки-подростки бывшего клана Лани раздевали и стригли наголо, затем их одежду обрабатывали настойкой чемерицы и относили в сушилку для дерева, из которой устроили прожарочную, а самих малышей мыли в бане. Потом тех, кто был назначен к усыновлению, забирали их новые родители, а остальных ребятишек постарше отводили в бывшее общежитие, где размещали по десять-двенадцать человек в комнате. Вожатыми к ним были назначены самые добрые и ответственные девочки-подростки из бывшего клана Лани.
Вой при этом со стороны мамаш-'волчиц', правда, стоял такой, что, казалось, детей забирают исключительно для того, чтобы съесть, хотя Фэра на чистейшем кроманьонском языке объяснила им, что ничего страшного с детьми не произойдет, и что им, членам клана, задумавшего грабительский поход, чтобы взять то, что им не принадлежит, лучше бы подумать о своей собственной судьбе.
Но вот дети закончились и настала очередь подростков и взрослых. Вот тут уже было над чем работать, потому что в отличие от детей эти люди вполне осознавали свои побуждения и одобряли действия руководства своего бывшего клана, пока они шли им на пользу. Первыми обработке подверглись мальчики-подростки в возрасте примерно от десяти до тринадцати лет, которые не имели в руках оружия и вследствие этого сохранили свои жизни. Их заставляли раздеваться догола под мелким моросящим дождем, одежду отправляли на прожарку, а самих обстригали наголо. Далее Сергей Петрович плашмя проводил им ножом по горлу, а потом по губам, после чего пацанов отправляли в баню, где четыре взрослых полуафриканки мучили их веником, паром и горячей водой, а оттуда в казарму, которую охраняли вооруженные своими дубинками полуафриканки, контролировавшие процесс переидентификации взрослых. Инструкции полуафриканкам были даны самые жесткие, и любое сопротивление подавлялось беспощадно. Так, например, уже почти взрослый мальчик, решивший сопротивляться своей стрижке наголо, получил удар дубинкой по голове от Таэтэ-Тани, супруги Сергея-младшего, который по несчастной случайности стал для него последним. Значит, решили все, такова была его судьба. Вскоре голова этого несчастного заняла свое законное место в Частоколе Смерти на берегу, а процедура переиндификации продолжилась своим чередом.
После мальчиков под ножницы Дары и Мары, которые стригли, меняясь по очереди, попали девочки-подростки, и ни одна из них даже не вздумала сопротивляться; а за ними пошли и взрослые женщины. К вечеру, когда вся казарма оказалась битком набитой голыми женщинами и девушками, из прожарки начали доставать и заносить в казарму штаны, парки и мокасины, которые их хозяйкам еще требовалось смазать свиным и оленьим жиром, а потом как следует размять. Ночь вчерашним 'волчицам' предстояло провести в казарме на голодный желудок, после чего с утра у них должна была начаться совершенно новая жизнь, и по истечении периода искупления, который может быть сокращен ввиду хорошего поведения и ударного труда, все они имели шанс влиться в ряды нового племени.
Тогда же и там же. Люси д`Аркур - бывший педагог и пока еще убежденная радикальная феминистка
Как оказалось, зря я паниковала насчет всеобщей мобилизации. Про меня никто даже не вспомнил. И вообще, внимательно понаблюдав, я с облегчением поняла, что воевать никого не принуждали - женщины сами рвались в бой. Они воспринимали предстоящую битву как развлечение, пусть даже и опасное. Они были возбуждены, но никак не напуганы. Почему-то, глядя на них, таких уверенных в себе, деловитых и явно настроенных на победу, я испытала нечто вроде стыда, что вот никто не впадает в панику и не трясется от страха, лишь я одна накручиваю себя и бледнею перед лицом опасности. Я постаралась успокоиться, проведя для себя нечто вроде медитации с закрытыми глазами (здесь я частенько стала это практиковать, чем, конечно же, вызывала еще больше насмешливо-снисходительных взглядов; наверное, со стороны казалось, что у меня появляются психические отклонения).
Мой ум, склонный все анализировать, пропуская через призму феминизма, работал на полных оборотах, пытаясь примирить мои убеждения с реальностью. Как стройно и логично укладывались мои идеи в действительность там, в нашем мире; все было просто и понятно как дважды два: вот это истина, а это ложь; это белое, а это черное. Но я никогда - никогда - не пыталась посмотреть на жизнь под другим углом. А наверное, стоило бы. Тогда бы мне не пришлось так страдать - в полном одиночестве, всеми избегаемой... Лучше бы мне иметь чистый и доверчивый, гибкий и податливый, как у моих бывших учеников, разум - тогда мне было бы легче принять ЭТУ реальность, которая сейчас меня убивает, а их, наоборот, бодрит.
Мне кажется, что я знаю истину, а остальные нет - но разве это делает меня счастливее здесь, в этом мире, на этой юной земле, среди детей природы и суровых русских? Мои идеи гендерного равенства выглядят смешно и жалко, и никто не воспринимает меня всерьез. Но я знаю, что в моих идеях нет ничего дурного или неправильного. Но почему же, когда я пытаюсь применить их к происходящему, у меня создается стойкое ощущение, что что-то не так с самими идеями? Надеюсь, мне удастся во всем этом разобраться, и в один прекрасный день я обрету гармонию в душе, которая, как известно, не должна зависеть от обстоятельств... Пока же я буду наблюдать.
Итак, подготовка к предстоящему сражению протекала в деловито-спокойной обстановке. Вожди отдавали распоряжения, заряжали свое оружие, о чем-то невозмутимо совещались.
Поначалу я не собиралась наблюдать это столкновение, а отсидеться где-нибудь в уголке, но отчего-то вдруг почувствовала нечто сродни так называемому 'чувству локтя' и желание увидеть все своими глазами. И я присоединилась к наблюдателям, число которых составляли в основном дети, женщины на сносях и, за исключением нескольких человек, мои бывшие ученики.
