- Ну да, - сказал Сергей Петрович, - слышали уже. Беги лучше к Андрею Викторовичу и сообщи ему, что радостный для него момент наконец настал.
- А почему радостный, Петрович? - недоуменно спросила девочка Сали.
- А потому, - ответил Сергей Петрович, - что с тех пор, как этот придурок Тэр удрал к своим дальним родственникам, Андрей Викторович ждет не дождется того момента, когда сможет поработать по своей основной специальности и оторвать все висящее спереди его ближайшим родственникам. А он это может.
Впрочем, никуда бегать за Андреем Викторовичем не пришлось. Заслышав шум и возбужденный гомон, товарищ старший прапорщик запаса сам спустился со второго этажа, а за ним повалило его разномастное войско, по большей части вооруженное арбалетами и кукри.
- Сикоко, сикоко? - потрясенно переспросил главный воин племени Огня, услышав о количестве челноков, на которых перемещались Волки.
Дело в том, что заполненный исключительно людьми, без груза, такой челнок вмещал около тридцати человек, а это значит, что будь это выступившие на тропу войны индейцы, племя Огня подверглось бы атаке около семисот воинов. Но до индейцев тут еще сорок тысяч лет пердячим паром, и до специальных военных походов, практиковавшихся с эпохи неолита, тоже не менее тридцати тысяч лет, так что это количество смело можно делить на десять, если не на двенадцать. Во-первых - в челноках должно быть оставлено место под наловленную и честно отжатую у соседей рыбу. Во-вторых - на промысел выходит все племя, вместе с бабами, девками, подростками, и детьми, а посему боеспособных мужчин в этих челноках не больше пятой части от общего количества пассажиров. Но в любом случае боеспособных охотников у Волков должно быть не меньше, чем всех Ланей до разгрома их клана, включая стариков, баб и грудных младенцев. Короче, семь-восемь десятков борзых, дерзких, здоровых мужиков, живущих за счет притеснения соседей и потому не знающих голода. Крышевание - вот еще один секрет успеха от 'гениального' шамана.
Придя в себя после высказанных ему Сергеем Петровичем вышеприведенных соображений, Андрей Викторович тут же развил бурную деятельность, в первую очередь отослав Сали обратно на наблюдательный пост и направив к Антону Игоревичу еще одну антошину невесту - полуафриканку Маири-Марго, для того чтобы поднять его по тревоге и оттянуть его рабочих к Большому Дому, который был намечен в качестве последнего рубежа обороны. Время еще было, наблюдательный пост, с которого были обнаружены челноки, засекал их присутствие километров за десять, так что если Волки плыли вниз по течению не напрягая силы гребцов, то для того, чтобы они достигли траверза Большого Дома, потребовалось бы часа три, а если напрягая, то не менее часа.
Антон Игоревич приехал на УАЗе, а следом за ним прибежали, топая по холодной и мокрой земле, все шестнадцать его рабочих, прихвативших по пути всех полуафриканок из бригады Сергей Петровича и бригадирствующего над ними Валеру, ну а бригады Лизы и Андрея Викторовича и так были здесь. Одни, пока не пал снег и не ударили морозы, на передвижных лесах пытались доштукатурить наружные стены Большого Дома, ну а другие перед зимой начерно приводили в порядок прилегающую к дому территорию. Таким образом, на площадке перед домом собрался почти весь народ племени, исключая совсем маленьких детишек.
И тут случилось нечто совсем невероятное. Взрослые женщины, особенно полуафриканки, забунтовали, не желая отпускать своих мужчин одних на войну. У этих откуда-то, как по мановению волшебной палочки, появились дубинки, вырезанные из горизонтальных ветвей дуба, толщиной с человеческую руку. С виду данный инструмент удивительно напоминал старые добрые бейсбольные биты, и вполне был пригоден для того, чтобы раздробить череп пингвину, тюленю или человеку. При этом Лани, выглядевшие куда более мирно, обзавелись длинными легкими шестами (высушенными, кстати, в нашей же сушилке для дерева), к которым сыромятными ремешками были примотаны наши запасные кухонные ножи. Надо сказать, что здоровые от природы Лани и полуафриканки в последние месяцы по местным меркам довольно неплохо питались и вели активный образ жизни, занимаясь физическим трудом на свежем воздухе, накачивая мышцы, и поэтому находились в оптимальной физической форме. Уж полуафриканки точно - они крутили свои тяжелые дубинки так, как будто это были легкие сосновые палочки. По крайней мере, совсем уж безнадежным это предприятие не выглядело.
И это народное ополчение, размахивая своим доморощенным оружием, требовало, чтобы мы взяли их на поле боя для встречи с коварным врагом. Все были скорее возбуждены, чем испуганны, настоящий страх был заметен только среди французов, за исключением великолепной компании, тусовавшейся вокруг Роланда и Патриции.
- Месье Петрович, - заявила Патриция на ломаном, но вполне понятном русском языке, - я идти с вы. Я волноваться и бояться за мой муж. Я уметь делать перевязка и быть как санитар, если кто-то быть ранен. Пожалуйста, месье Петрович.
К Петровичу Патриция обратилась потому, что Андрей Викторович к тому моменту совершенно уже осатанел от натиска полуафриканок и Ланей, и не знал, как отбиться от их энтузиазма и загнать их внутрь дома. Но те не отставали, и наконец главный охотник и военный вождь махнул рукой, потому что спорить с женщиной, уверенной в своей правоте - это абсолютно бесполезное занятие. После короткого совещания женщинам, вооруженным самодельными копьями и дубинками, было поручено прикрывать стрелков, если дело дойдет до рукопашной схватки, и делать так, чтобы никто не смог ударить сражающимся в спину - то есть дубинами и копьями добивать раненых противников.
Едва только он принял это обрадовавшее всех женщин решение, как снова прибежала девочка Сали и сообщила, что долбленки с Волками уже совсем близко и явно направляются не к своему обычному месту на стрелке при слиянии Гаронны и Дордони, а к их берегу - примерно туда, где летом была посажена картошка.
Построившись в колонну по два, как на зарядке, защитники племени Огня быстрым шагом выступили на свою боевую позицию.
Тогда же и там же. Люси д`Аркур - бывший педагог и пока еще убежденная радикальная феминистка
Суета началась внезапно, и я долго не могла понять, в чем дело, да и мои бывшие ученики тоже в растерянности перешептывались, наблюдая, как вожди деловито отдают распоряжения, а девушки-аборигенки торопливо вооружаются. В воздухе явственно запахло тревогой, причем это была тревога зловеще-неопознанная, несущая с собой леденящее ощущение кошмара, напомнив мне почти забытое чувство, которое я испытала два месяца назад, в том автобусе, когда поняла, что очутилась в совершенно чужом и незнакомом мире. И вот теперь, только-только адаптировавшись здесь и примирившись со своей участью, я снова замираю от недобрых предчувствий и борюсь с подступающей паникой.
Однако недолго мы оставались в неведении. Вскоре нам сообщили, что над племенем нависла угроза, и необходимо готовиться к отражению атаки. Несмотря на внесенную ясность, я продолжала ощущать на себе холодные щупальца страха. Я не имела представления, чем все это могло закончиться. Судя по тому, что вожди, несмотря на внешнюю выдержку и деловитость, были обеспокоены не на шутку, угроза была достаточно серьезной.
Видя, как дикарки, все как одна, вооружаются - кто дубинками, кто ножами, а девицы из русских - арбалетами, я с тоской подумала, что сейчас, пожалуй, объявят всеобщую мобилизацию, и мне тоже придется встать в один с ними строй и идти на неведомую опасность - то есть на свою верную гибель, потому что воевать я совсем не умею и не чувствую к этому никакого призвания... Но для меня, как я уже поняла, исключения делать никто не будет. Здесь, очевидно, воевать не заставляют только беременных и кормящих матерей. Впервые в жизни я, стыдясь собственных мыслей, позавидовала этим женщинам и их привилегиям.
Но ведь я сама совсем недавно рассуждала таким образом, что мужчины, позиционируя себя 'защитниками' и не допуская в эту сферу женщин, тем самым стремятся укрепить свое гендерное превосходство. Мы, феминистки, всегда отстаивали возможность для женщин служить в армии и делать военную карьеру. Если уж женщина чувствует в себе такое призвание - у нее, наравне с мужчинами, должна быть возможность реализовать свои желания.