Сергей Петрович подумал о том, что, собираясь в этот каменный век, он даже и не представлял себе, какой масштаб примут их работы. Проект маленького домика на десяток человек, дарующий им комфорт и покой, показался ему наивной утопией - и если бы на все это потребовалось закупать материалы еще там, дома, то они никогда бы не тронулись с места. Во-первых, в плане финансов это едва ли можно было потянуть, а во-вторых, в этом случае потребовался бы корабль гораздо больше и вместительнее их 'Отважного' - и эта махина, конечно, никогда и ни за что не прошла бы по речной системе балтийского стока, а также по изобилующей отмелями Великой реке, неизвестной ни одному лоцману. Это им повезло, что проскочили, хотя в этом везении есть и доля трезвого расчета, потому что поморские кочи как раз и предназначались для таких сложных путешествий. Вздохнув, Сергей Петрович решил, что раз уж все идет весьма неплохо, то не стоит жалеть о содеянном, а стоит делать то, что должно делать, и пусть свершится то, что им суждено.
Кстати, ближе к обеду в бригаде Лизы случился маленький переполох, и его виновницами были пятеро маленьких оторв, вчера нелегально добывших себе статус невест Сергея Петровича. Когда девки вспоминали о том вечере, то у них краснели щеки, начинало чаще биться сердце, а между ног становилось жарко и мокро. Нет они как были, так и остались девушками; но вот сама банная процедура, 'настоящая', как они ее назвали (в противовес торопливой помывке теплой водой), - с вениками, паром, окатыванием холодной водичкой, и снова вениками с паром - произвела на них неизгладимое впечатление, впрочем, и жены Сергея Петровича, которых они раньше считали старухами, поразили их не меньше.
Какие там старухи - настоящие красавицы, сильные, ладные, с гладкой кожей, большими, лишь слегка отвислыми грудями и развитыми мускулами, так красиво играющими под кожей в банной полутьме. Понятно, почему шаман Петрович, совершивший с Фэрой и Алохэ-Анной такое волшебство, отказался брать в жены их, молодых девочек, сказав, что они должны еще подрасти. Каждой девочке или женщине хочется быть такой уверенной в себе, такой красивой и величественной, любящей и любимой, как эти счастливицы.
Нет, девки никому не рассказали о том, что произошло там, в бане - слишком уж это было значительным и личным - поэтому они, все пятеро, не сговариваясь, решили держать это в тайне. Но, как водится, были свидетели (точнее, свидетельницы), которые видели, как эти пятеро поднялись с нар и вышли из казармы, знали, куда они ходили и когда вернулись; дальше было только дело времени, которое потребовалось для того, чтобы нервный ревнивый слух (а то как же - на месте этих пятерых хотела оказаться любая) дошел сперва до Лизы, а потом и до Марины Витальевны.
Гром по этому поводу был вместе с молниями. Правда, Петровича, как и его жен, к этой разборке поначалу не привлекали - что было откровенной ошибкой и лишним недоверием. Просто Марина Витальевна взяла всех пятерых ослушниц, изрядно напуганных таким оборотом событий, и отвела их в ту же баню (по причине рабочего для умеренно натопленную для наличия горячей воды), где и провела их полный гинекологический осмотр. Результат, естественно, оказался полностью нулевым, ибо еще никто не лишался девственности, просто попарившись в бане. Почесав в затылке, Витальевна наконец догадалась отпустить плачущих девочек и вызвать к себе Лялю, чтобы получить информацию из первых рук.
Так уж получилось, что по пути Ляля встретила рыдающих девочек и резко передумала идти к Витальевне, считая, что в намечающемся скандале (а ведь за своих надо заступаться) против главы женсовета у нее будет совершенно недостаточно веса. Вместо этого она взяла девочек и пошла с ними на стройку к Петровичу, который как раз возился на крыше столовой, стремясь успеть полностью закончить кровлю до заката. Фэра, этот местный гидрометеоцентр, сказала, что по всем приметам - не завтра, так послезавтра начнутся затяжные дожди, и тогда по-настоящему сухой погоды они не увидят уже до будущей весны.
Увидев Лялю и плачущих девочек, Сергей Петрович слез с крыши и начал задавать вопросы, все больше хмурея по мере получения ответов. Уже через минуту от его спокойного рабочего настроя не осталось и следа. В конце концов это его будущие невесты - ему и разбираться с нанесенной им обидой. А обида была. У Сэти щека припухла и покраснела, ибо девочка, привыкшая к уважительному отношению к себе, посмела возражать Великой и Грозной Мудрой Женщине - и получила за это в запале пощечину. А рука у Витальевны ой какая тяжелая, и характер тоже не легче. Поздняя беременность протекала довольно тяжело, и у женщины случались сильные перепады настроения.
С учетом всего этого - в первую очередь беременности Марины Витальевны, а еще нежелания выносить сор из избы - Сергей Петрович решил не скандалить, а постараться спокойно разобраться в произошедшем. Да и негоже это для мужчины скандалить с чужой женой - 'западло', как выражаются в неофициальных кругах. Поэтому, предварительно успокоив, Петрович отпустил девочек, пообещав им, что сам во всем разберется. Потом, взяв под руку Лялю, он быстрым шагом направился в береговой лагерь, по дороге стараясь смирить свой гнев. А гневаться на Витальевну было за что. Она мало что ударила девочку, даже не являвшуюся ее прямой подчиненной - она сделала это в порыве гнева и дурного настроения, находясь в плену ложной информации, даже не пожелав выслушать ни Сэти, ни ее товарок.
Дело в том, что слух, пошедший по женскому 'опчеству', был весьма далек от истинного положения дел - да он и не мог быть правдивым, поскольку участники событий о них не распространялись, и все детали, которые достигли ушей Марины Витальевны, были выдуманы сплетницами в меру собственной испорченности и темперамента. Одно это ее и извиняло, но все же не до конца. Марина Витальевна баба взрослая, что такое сплетни в женском коллективе, должна знать не понаслышке, и потому раздавать оскорбления, а тем более размахивать руками, не выяснив подробностей из независимых источников, было с ее стороны непростительной глупостью и серьезным проступком. Немного остыв, она и сама это поняла; и когда увидела, что Ляля идет к ней не одна, а со своим мужем, то испытала истинное облегчение. Это перед Лялей ей извиняться было стыдно и невместно, а вот перед Великим Шаманом Петровичем - совсем наоборот, тем более что он сам не давил, не размахивал руками, и не орал дурным голосом. Не такой он человек. В любом случае, Витальевна была кругом виновата, и эту вину надо было искупать. В первую очередь перед Сэти за несправедливую пощечину, но и перед остальными девочками за нанесенные им оскорбления - тоже. Если бы даже та сплетня (а точнее, донос) подтвердилась, и событие, прошу прощения, разврата имело бы место - то в этом случае наказание девочкам могло быть вынесено только после обсуждения на женсовете, и только решением Совета Вождей. В противном случае получается чистейшей воды самоуправство.
- Придется тебе, Витальевна, - сказал в конце Петрович, - извиниться перед девочками за твою неумеренную резкость и грубость. А за пощечину ты должна будешь сделать ей подарок - лучше всего одну из тех безделушек, которые так милы девичьему сердцу. Вот такую я на тебя наложил епитимью, и не как жених этих девочек (это еще бабушка надвое сказала, моими они женами станут или чьими-нибудь еще), а как шаман нашего клана, который должен решать вопросы обиды и воздаяния.
- Я все понимаю, Петрович, - вздохнула Марина Витальевна, - и сделаю все по твоему приговору. Есть у меня посеребренные сережки с синими камушками, вроде бы бижутерия, но очень миленькая. Как раз к глазам твоей Сэти. Но скажи мне, почему ты дал девкам это дурацкое обещание? Что, нельзя было обойтись без него? Теперь каждая вшивая шантажистка полезет в баню к тебе или к Викторовичу, чтобы таким путем удачно выскочить замуж. Греха потом не оберешься...
- Не полезет, - ответил Сергей Петрович, - дело в том, что когда ко мне и к моим женам вломились Сэти и компания, это было не запрещено. Ну не догадался я наложить табу на подобные авантюры, каюсь. Но сегодня, аккурат после обеда я объявлю, что лавочка закрыта и что заявки о большой и чистой любви надо подавать только через женсовет, а в самовольном порядке это явление наказуемо. Например, пожизненным табу на замуж.
