Всю свою жизнь, сколько он себя помнил, Николас Гэрри мечтал охотиться на драконов.

Пожалуй, началось это с самого его детства, с городских праздников, когда народ радостно высыпа́л на улицы: охотники на драконов, бравые парни в своих ошеломительных парадных мундирах, всегда были в центре внимания - любимцы толпы, вечно в окружении стаек полуобморочных девиц (которые в тот момент, конечно, ни капельки маленького Ника не интересовали) и восторженных детей. За самим Ником Гэрри тогда был твёрдо закреплён самый дальний и безлюдный угол песочницы для одиноких игр (и, честно сказать, за следующие десять лет мало что изменилось), но предметом его зависти была отнюдь не популярность, а яркие нашивки на тёмном фоне рукавов, пряжки ремней и сапоги - о, эти блистательные сапоги, сияющие, как чёрное солнце, положительно сводили его с ума и иногда даже являлись ему во снах.

Безответная обувная влюблённость окончательно превратилась в жизненную цель в тот день, когда Нику в руки попала "Большая драконья энциклопедия".

Когда родители взяли его с собой разбирать наследство дедушки Ангуса, Ник с детской наивностью осведомился: "Он умер, да?", на что мама проворчала: "От него, пожалуй, дождёшься!", а папа почему-то вздохнул. Дедушка Ангус приходился ему дядей; он был из тех эксцентричных родственников, за которых остальным всегда приходится краснеть на семейных торжествах. За свою жизнь он совершил немало странных выходок; последняя на данный момент заключалась в том, что он бросил всё своё имущество (именно этот факт, кажется, раздражал маму больше всего) и уехал в длительное путешествие по джунглям Мгоамбы. (По законам жанра здесь следовало бы добавить, что больше вестей от него не приходило, но нет, на самом деле, он регулярно присылал родичам свои портреты на фоне полуобнажённых смуглых барышень и диких орхидей, где казался вполне довольным своей судьбой).

У него в доме была масса разных непонятных и увлекательных штуковин. Заворожённый Ник даже откопал где-то человеческие черепа, но разочаровался в них, как только папа сказал, что это муляжи, по которым изучают анатомию. В итоге, пока взрослые на глаз оценивали стоимость всего движимого и недвижимого, что встречали на своём пути, Ник заскучал, и, чтобы он не путался под ногами, ему дали первую попавшуюся книжку с дедовой полки. Судьбе захотелось, чтобы ею оказалась БДЭ, и будущее было предрешено.

Никакой научной ценности книга для Ника тогда не представляла, потому что он ещё не умел читать, но в ней были совершенно потрясающие картинки. Даже потом, много лет спустя, они не перестали его завораживать, Ник мог хоть часами смотреть, например, на пернатого фобозавра: чешуя с возрастом меняет цвет от пронзительно-голубого до ночной синевы, на голове и шее - грива из жёлто-рыжих пламенных перьев... "Энциклопедия" утверждала, что драконы сродни птицам, но Ник решил для себя, что серые нахохленные городские воробьи были родственниками этих прекрасных чудищ разве что в той же мере, в какой его папа был родственником дедушки Ангуса. Слишком уж разные.

В Иллинаре водилось столько разнообразных драконов, что они все едва-едва поместились во внушительных размеров том - а ведь каждому известному науке виду был посвящён только один разворот. За десять лет Ник незаметно для себя выучил их все. Как и звери с птицами, драконы, за сотни лет приспособившиеся к местности, в которой обитали, отличались друг от друга в зависимости от климата и доступной пищи; лесного дракона было не спутать с живущим в пустыне или в снегах, а хищного - с травоядным. С людьми им делить было особенно нечего, да и их мясо не годилось в пищу, но профессия охотника на драконов всё равно была не только древней, но и очень, очень важной. Всё дело было в том, что драконы были жизненно необходимы для промышленной алхимии - благодаря им можно было изготавливать лекарства почти от чего угодно и массу других полезных вещей. Разводить этих гордых существ в неволе не вышло, хотя попытки и предпринимались, так что не оставалось ничего иного, кроме как добывать их в дикой природе.

Конечно же, государство зорко следило, чтобы драконодобыча была разумной, умеренной и не вредила драконьей популяции в целом. За браконьерство сурово карали; убивать драконов (и проводить с ними другие манипуляции, потому что, к счастью, смертоубийство не всегда было необходимо, иногда достаточно было просто усыпить ящера, чтобы, например, позаимствовать у него когти или зубы, которые потом отрастут снова) дозволялось только охотникам, прошедшим подготовку в специальном училище. Вот туда-то Ник был твёрдо намерен поступить, когда ему будет четырнадцать... Вот только сказать было проще, чем сделать.

Когда лет в восемь за завтраком он собрался с духом и спросил, можно ли ему охотиться на драконов, когда он вырастет, мама чуть не поперхнулась своей утренней овсянкой.

- Разумеется, нет, золотце! - сказала она таким тоном, словно это был самый очевидный факт на свете. - Если только ты не хочешь в один прекрасный день стать горсткой пепла! Это ведь уж-жасно опасно! - тут она повернулась к папе и с нажимом добавила:

- Милый, скажи же ему!

Отец Ника работал счетоводом в одной конторе, которая в последнюю пару дней судорожно готовилась к какой-то жуткой проверке. В данный момент он, казалось, пытался наверстать упущенное за ночь, клюя носом над чашкой кофе, но при последних словах жены он встрепенулся и вдруг очень чётко и громко произнёс:

- Чушь! Сын, не вздумай повторять мою ошибку! Жизнь у нас одна, нельзя тратить её на то, что не сделает тебя счастливым. Если у тебя к чему-то лежит душа, то не слушай никого, кто попытается тебя остановить, даже меня или маму...

Ник с изумлением смотрел на отца, который ещё никогда на его памяти не говорил с таким жаром (и так долго: как правило, его участие в семейной жизни ограничивалось периодическими междометиями из-за газеты).

- Вот я, например, - сказал папа, и в его замутнённых несходящимися дебетом и кредитом глазах затеплилось отстранённо-мечтательное выражение, - в юности страстно мечтал стать моряком. Открывать дальние страны...

- Милый, что такое ты говоришь? - тон мамы был снисходительным, словно она обращалась к ребёнку. - Будь ты моряком, ты по полгода не виделся бы с женой!

Папа неразборчиво хмыкнул и пробормотал что-то про "... да, ещё один приятный бонус..." своей кофейной чашке, но мама, к счастью, его не расслышала, а Ник тогда не понял. Зато очень отчётливо уяснил кое-что другое: отец ему позволил, а отец всё-таки глава семьи (на самом деле, это было правдой скорее de jure, чем de facto, но Ник быстро пораскинул мозгами и решил, что ему сойдёт).

В общем, формально родительское благословение было получено. Дело стало за малым: за вступительными экзаменами.

Ник боялся их сильнее, чем кистепёрой пираниды с семьдесят восьмой страницы БДЭ, а эта рыбообразная тварь, между прочим, полдетства нет-нет да и навещала его в кошмарах. Его пугали не вопросы по теории - пфф, серьёзно, его невозможно было застать врасплох, он даже знал, например, сколько ног у стоножки обыкновенной (от восьмидесяти двух до ста шестнадцати, но при этом никогда ровно не сто и всегда чётное количество, вот так-то!) - и даже не мизерный, но всё-таки теоретически существующий шанс бесславно погибнуть на пошедших не так полевых испытаниях... Нет. Он до дрожи в коленках боялся не поступить.

Претендентов каждый год было столько, что училищу приходилось вывешивать на ворота не один лист, на который могли бы записываться все желающие, а сразу три. Нечего было и сомневаться - среди всех этих людей точно найдётся уйма народу, который сумеет показать себя лучше, чем Ник Гэрри...

Выйти из дома в день экзамена ему было сложнее, чем рыцарю из легенды - на битву с драконом, якобы укравшим какую-то девчонку (авторы сказок совершенно не разбирались в драконьем поведении и дезинформировали детей, но это почему-то никогда никого не волновало), однако Ник сказал себе, что трусу никогда не стать охотником, и пошёл. Более серьёзным препятствием, чем его неуверенность в себе, могла стать мама; он был к этому морально готов. Когда она грозной скалой встала на пороге, загораживая всю дверь целиком, Ник набрал воздуха в грудь, выдвинул нижнюю челюсть и самым мужественным голосом, на который только был способен, сказал заготовленную фразу, которую на разные лады повторял про себя всю прошлую бессонную ночь: