В глубине души я надеялась, что любимый метнулся в душ и вернется ко мне с мокрыми волосами, с капельками, стекающими по мускулистой груди и рельефным кубикам живота, босиком и в каком-нибудь несерьезном одеянии вроде полотенца на бедрах или ветхих джинсов с расстегнутой верхней пуговицей.

Зря размечталась.

Кулебякин замер в дверном проеме, как английский лорд на парадном портрете в полный рост: в брюках со стрелками и белой рубашке. С запонками!

– А где же галстук-бабочка? – язвительно полюбопытствовала я, без приглашения протискиваясь мимо сиятельной особы в прихожую.

Уже из гостиной поинтересовалась:

– Вы позволите даме присесть? – и бухнулась в протестующе скрипнувшее кресло.

Бросившийся обнимать и лобызать меня Барклай всем своим видом и поведением дал понять, что мне тут позволено все, что угодно.

К сожалению, хозяин славного бассета не был столь же гостеприимен и любезен.

Опустившись в кресло по другую сторону стеклянного журнального столика, Кулебякин вопросил:

– Чем обязан?

Враз захотелось ответить: «Жизнью!» – и без промедления дать ему по башке увесистой стеклянной вазой.

А потом заботливо полить рану йодом, туго-натуго перевязать и таким образом спасти от смерти, чтобы слово не разошлось с делом.

Но я же тоже обучена хорошим манерам. Не зря у меня бабушка заслуженный учитель и выдающийся педагог.

– Госпоже Варваре Кузнецовой – это моя матушка и известная писательница, вы с ней знакомы, очень нужен ваш совет по одному важному и деликатному вопросу, – светски молвила я. – Не будете ли вы столь любезны и не соблаговолите ли посетить нашу фамильную резиденцию для приватной встречи и беседы с означенной госпожой? Конечно, в удобное для Вашей Светлости время…

– Инка, прекрати!

Их Светлось бухнули по подлокотнику кресла внушительным кулаком и нахмурили чело:

– Зачем этот спектакль?

– Действительно, зачем?

Я передернула плечами, порывисто встала и целеустремленно зашагала в прихожую.

Не дошла: Их Светлость изволили цапнуть меня за руку и удержать на пороге.

– Инна, – сурово рек лорд Кулебякин, едва не завязав шнурки бровей аксельбантами. – Так больше продолжаться не может. Я не хочу, чтобы меня цинично использовали и категорически требую без промедления узаконить наши отношения.

Я моргнула.

Блин, он у Трошкиной списал слова?!

– Впредь никакой, ты слышишь? Никакой близости без печати о браке в паспорте! – заявил этот гад, тиран, деспот и противосексуальный маньяк, отпуская мою руку.

– Ты сам так решил, Кулебякин, так что не жалуйся! – оскалилась я так, как не умеет Барклай.

И поскакала вниз по лестнице.

А что мне оставалось?

Война так война!

И посмотрим, кто первым не выдержит целибата!

Мимо двери нашей квартиры я просквозила, даже не притормозив: в таком настроении идти домой означало развязать военный конфликт. Любящий папа непременно встанет на мою защиту, а бронетанковый полковник на пенсии против действующего майора полиции с усилением в виде внеслужебной собаки – это такой неопределенный расклад, при котором я даже не знаю, на кого ставить.

Недолго думая, я пошла к Трошкиной, и, сердито грохоча вниз по лестнице, между седьмым и шестым этажами напоролась на засаду.

Что-то тренькнуло, и пластмассовая стрела с присоской запуталась в моих волосах.

– Вашу мать! – громко и с чувством произнесла я прежде, чем увидела, кто именно меня атаковал.

Один волшебник в дождевике со звездами, один эльф в зеленом трико и два хоббита в меховых тапках.

– Отставить! Не стрелять! – крикнул миниатюрный клон Гэндальфа, гневно потрясая накладной бородой и волшебной палочкой с лампочкой на конце. – Разве не видите, что это эльфийская принцесса!

– А топала, как войско орков, – опуская лук, проворчал карликовый эльф.

– Классные уши, – ехидно отметила я. – Пластилин?

– Марципан, – неохотно ответил эльф.

– То есть для орков ты будешь по-настоящему сладеньким, – хихикнула я.

Эта была нехорошая шутка, но я еще не извинила ушастого за стрелу, застрявшую в моих локонах.

– Я прощу тебе эту дерзость только ради твоей матери-королевы, – буркнул заносчивый эльф.

Юные ролевики явно были из числа поклонников творчества не только Толкина, но и Баси Кузнецовой, и я решила быть с ними подобрее. Негоже обижать людей, исправно раскручивающих родителей на покупку книжек, за которые мамуля получает неплохие гонорары.

– Проходи, принцесса, проходи, – распорядился волшебник. – Не стой на поле боя.

– А с кем бой? – Я огляделась.

– С темной стороной силы, – ответил мини-Гэндальф.

– То есть вы еще и от «Звездных войн» фанатеете, – поняла я. – Серьезный замес! А как именно темная сторона силы успела проявить себя в нашем подъезде?

– Тебе не нужно это знать, женщина, – скривился хамоватый эльф.

– Эльфийская принцесса! – Я подняла пальчик.

Заодно выковыряла из прически стилистически чуждую стрелу.

– Мы штурмуем башню Саурона, – любезно объяснил волшебник.

– О! Тогда вам точно на верхний этаж! Саурон как раз дома, я только что от него! Штурмуйте его башню безжалостно, вплоть до ее полного сноса!

Злорадно улыбаясь при мысли о том, какое шоу ждет злодея Кулебякина, я раскланялась с фэнтезийными штурмовиками и потопала к Алке.

– Что случилось? – Едва взглянув на меня, подруга поняла, что дело неладно.

– Я была у Дениса.

Я плашмя рухнула на диван.

– И?

Вместо ответа я яростно побила подушку, потом положила ее себе на лицо и замерла в тщетной надежде на быстрое самоудушение.

Подушка не приглушила тяжкий вздох, который издала сердобольная Алка. Потом проскрипели дверцы комода.

Я сдвинула в сторону подушку, чтобы посмотреть.

Старый бабушкин комод – Алкин аналог сейфа. Она хранит в нем разные жутко важные вещи вроде гербария, собранного в третьем классе, полного собрания своих девичьих дневников и незаконченного портрета любимого, выполненного в технике вышивки «крестик» разноцветным мулине по суровой холстине. Любимый у Алки, если кто не понял, один – это Зяма, но портрет ее отчаянно компрометирует. Чудище на нем похоже на самого кошмарного из всех голливудских инопланетян-гуманоидов. Если бы наша общая с братцем мама (заметим – закаленный автор ужастиков!) увидела это произведение вышивально-изобразительного искусства, она нипочем не признала бы родного сына. А если бы портрет увидел сам Зяма, он бы смертельно обиделся. Именно поэтому, я думаю, Трошкина прячет незаконченный шедевр в глубинах комода.

– Вот. – Рядом со мной шлепнулось что-то легкое. – Неплохие, по-моему, альтернативные варианты.

Я сбросила подушку и села. Алка развернула глянцевый журнал.

– Ты это не сдала в макулатуру? – удивилась я.

Тут надо сказать, что Трошкину время от времени накрывает одна, но пламенная страсть к какой-нибудь чуши вроде сыроедения, самодельной косметики или нейро-лингвистического программирования. В такие периоды Алка делается горячим поклонником и яростным пропагандистом того учения, в которое беззаветно уверовала, но рано или поздно блажь проходит, Трошкина развенчивает кумиров, разбивает божков и тащит на помойку все атрибуты отринутого культа. В прошлом году она вот так повелась на практическую психологию и с полгода скупала все дамские журналы с дурацкими тестами и небезвредными советами. Потом это прошло, и я была уверена, что журналы стройными стопками ушли в пункт приема вторсырья и благополучно превратились в общественно полезную туалетную бумагу.

– Этот журнал я сохранила, – сказала Алка. – Как знала, что еще понадобится!

– Ладно, что тут?

– Кто, – поправила подружка. – Это топ-5 самых желанных холостяков в мире. Они все долларовые миллиардеры моложе тридцати пяти лет. Смотри, вот это Скотт Дункан из Техаса. Тридцать два года, американский предприниматель, владеющий состоянием в пять с половиной миллиардов долларов. По-моему, ничего так, а?