Так откуда же взялась пропасть в ее памяти? Головой она вроде бы не билась. Откуда провалы? И почему такие странные?

Последнее воспоминание: она провожает сына на выпускной, делает несколько снимков. Хорош в костюме, взрослый совсем. И так похож на отца… Вытирает набежавшую слезу. И смотрит в небо…

«Милый, посмотри, – вылитый ты…»

Она всегда смотрит в небо, когда говорит с покойным мужем.

Так, перетерпеть грызню Дашки с братом. Вот что за люди! Трепетно друг друга любят, но спокойно рядом находиться не могут. Шкубутся!

– Давай, школота. Хорошо погуляй, много не пей. Презики – в кармане! – напутствовала старшая сестра младшего брата, отправляя на праздник.

– Да пошла ты! – ответил брат сестре.

Засунул руку в карман новехонького светло-серого пиджака и действительно обнаружил там блестящий шуршащий квадратик.

– Коза! – в сердцах заорал он.

Даша обидно рассмеялась, ей стал вторить одноклассник Мишки, сын президента Земного союза Уильям Станислав.

– Дочь! – поморщилась Наташа.

– Что? – Невозможная девчонка приняла независимый вид.

– Всё, – остановила Наташа этот цирк. – Мальчишки, отправляйтесь. Даша, ты не права.

– Почему это?

– Шутка является смешной, когда она нравится всем участникам.

Дочь фыркнула и пошла в дом.

После двух семестров Звездной академии характер у дочери стремительно испортился. Наверное, сказалось стремление поставить себя в мужском коллективе. Но дочь стала… какой-то солдафонской грубиянкой. И пока никакие беседы с матерью и ее педагогические акции не могли хоть как-то откорректировать поведение Даши.

– Слушай, – сказала Наташа раздосадованно. – Я могу понять, ты хочешь казаться крутой, но настоящие военные – сильные, уверенные… И так себя не ведут.

– Ой, мам, – был ответ, – что ты-то можешь знать о настоящих военных!

– Действительно, – вздохнула мать. – Что я могу о них знать…

Но Даша, не став слушать и разговаривать, удалилась на встречу с друзьями. Прошелестел мотор флаера. И алая машинка взмыла вверх.

Наташа осталась дома. Как она любила свой большой деревянный дом на берегу Финского залива в окружении векового леса…

Немного попечалилась. Отправила фотографии сына перед выпускным бабушке и дедушке. Родители мужа были еще живы. Немного поболтала с ними по скайпу.

И отправилась жарить сырники.

Она понимала, что есть их особо некому. Это муж любил и радовался, как ребенок, если она их жарила. А сейчас… Ей бы хватило и одного. Дети вернутся только завтра, и это будет уже ночь воскресенья. Всяко не будут завтракать – как обычно. А ранним утром понедельника она закроет дом и отправится на работу в Звездную академию…

…Это была последняя мысль, которую она помнила перед черной ямой провала в памяти.

Потом невозможная боль – и она уже на корабле темных. Странно. Говорят, что ее спасли с военного корабля. Что она там делала? Подняли по тревоге? Но какая с нее-то польза на военном корабле? Если было нападение на колонии и следовало просчитать вероятности и расписать лучший сценарий обороны… Зачем ее было дергать? Осталась бы за своим мощнейшим компом в академии. Или в генштабе.

Может, связь прервалась? Колонию могли заблокировать. Тогда становилось понятным, зачем ее тащили на военном корабле. Но если ситуация критическая, тогда надо добраться к своим и помочь! Нужен какой-то узел связи. Срочно!

Наташа стала выбираться из капсулы. Тело слушалось плохо, мышцы ломило. Но она, шипя ругательства сквозь стиснутые зубы, заставила себя сначала сесть, а потом и встать.

Шаг. Ноги не держат. Надо…

Пол несется ей навстречу. И она наяву слышит грохот разрывающихся снарядов. Потом пронзительный визг зажигательных бомб. И чей-то вопль: «Вытаскивай командующего!»

Паленая кожа. И паленые волосы. Они, когда горят, оказывается, потрескивают. И запах – от него просто выворачивает. И – вот уж удивительно… Когда боли много, она вдруг перестает ощущаться…

Я падаю, падаю, падаю… И все не могу коснуться Земли. Может, потому что я падаю вверх, в небо?

– На’Аталии… Придите в себя… На’Аталии, пожалуйста!

Она слышит голос – странный, говорящий на чужом языке. Голос, который так привык к властным интонациям, что нежные ему как-то и не идут.

– Да сделайте что-нибудь! – рычит этот голос.

И раздается еще один:

– Претемный, это ее решение – уйти или остаться. Тело не имеет несовместимых с жизнью повреждений.

Снова рычание. И она понимает, что властный ругается. Кажется, это орочий. Очень замысловато-неприличное определение.

– Зовите, лур… Больше ничего не остается.

– На’Аталии, останьтесь… Я прошу вас…

Этот голос не дает ей ворваться в небо. Стать свободной, как ветер.

И Наталье в какой-то момент становится интересно: какой он, хозяин этого голоса?

Она раскрывает глаза, видит склонившегося над ней мужчину. Понимает, что на коленях у него она и лежит.

И это явно не человек. Слишком изящные черты лица. Острые уши. Белым облаком обнимающие его фигуру длиннющие волосы, сильные нежные руки, гладящие ее по лицу. И глаза…

– Какой потрясающий цвет, – говорит она ему.

– Чего? – спрашивает он шепотом.

– Глаз. Я никогда таких красивых не видела.

– Живая! – выдыхает он с облегчением.

Наташа проснулась. Осторожно прислушалась к себе – что-то с ней было не так. Охнула болезненно – голова тяжелая, будто в нее насовали чего-то медного. Или свинцового?

– И что это такое? – пробурчала она негромко. – Перепила вчера, что ли?

Но дикой жажды не было. Засуха в Бодунах не наблюдалась.

Заворочалась, пытаясь найти позу поудобнее. Зацепилась за что-то теплое и жесткое.

– Э’тили моа, – раздался рядом бархатный мужской голос.

«Луна моя», – машинально перевела она на земной.

– Не вертись, спи, – продолжил мужчина.

Наташа взвизгнула.

– Ну, что еще? – Он распахнул изумительные сиреневые глаза.

– Я в постели с темным…

– С владыкой темных, – уточнил он.

– И что я тут делаю? – очень-очень осторожно спросила она.

– Согреваете мне ложе – что тут непонятного! – нахмурился претемный лур.

А Наташа посмотрела на него с укоризной и обнаружила на себе пижаму из белой мягкой ткани. Почти по размеру, только рукава и штанины отрезаны. Похоже, прямо ножом. Да еще в плечах свободно. Помотала головой. У нее опять провал в памяти, а этот… претемный лур… явно развлекается.

– Вот уж не думала, что темные на это способны… – проворчала она.

– На что именно? – поинтересовался владыка.

– Шутить. Иронизировать.

– Мы – разные. Как и люди, как и все остальные. Другое дело, какими мы хотим казаться.

– То есть мнение о темных как о высокомерных, склонных к бешенству, презирающих сострадание…

– Это все – чистая правда. Мы высокомерны – со всеми, кроме тех, кого сочли равными нам. Мы действительно можем впасть в бешенство. И тогда будем способны только убивать. Другое дело, что повод должен быть очень и очень значимый. Что же касается милосердия… Мы не будем поддерживать слабого. Но способны на искреннюю бескорыстную помощь тем, кого уважаем.

– Вопрос, – помахала она рукой. – А слабость… Вы имеете в виду физическую?

– Думаю, вы сами знаете ответ на свой вопрос.

Владыка грациозно поднялся. Наташа чуть было не зажмурилась, как девочка-студентка в свой первый раз, но обнаружила темного в мятых штанах наподобие пижамных. Торс был обнаженным.

Наташа залюбовалась. Мужчин с исключительным торсом в ее жизни было предостаточно. С семнадцати лет, с академии, когда рядом всегда были военные. И муж – командир спецгруппы десантников.

Но то совершенство фактуры и изящество линий, что сейчас оказалось перед ней…

Она поймала на себе внимательный насмешливый взгляд темного.

– Простите, – потупилась.

– Что вы! Мне приятно, – рассмеялся он и исчез в ванной.