Вот как умирала Васька. Долго и мучительно сгорала в пьяном угаре. Инга родилась не сразу, спустя несколько месяцев беспробудного запоя. Ее рождение все же можно назвать чудом. Мне позвонили из клуба, попросили выйти на замену, просто открывать рот под фонограмму – их новая прима заболела. Мне нужны были деньги. Водка кончилась, Иван Владимирович отдал мне последние копейки. Так что нужно было срочно работать, иначе к вечеру я загнулась бы без спиртного, и я вышла. Кое-как накрасилась, приоделась, даже волосы расчесала, смастерив некое подобие прически дрожащими руками. Я стояла там, еле держась на ногах, и открывала рот как рыба, невпопад. Я мечтала о том, как закончиться этот вечер и я куплю заветную бутылку алкоголя, заветное зелье забвения. Я даже не заметила, что за самым первым столиком сидит необычный посетитель. Мужчина смотрел на меня, смотрел пристально, прожигая взглядом. Я и раньше его видела, точнее он стал завсегдатаем клуба еще тогда, когда я жила с Артуром. Бывало, официантки хихикали, передавая мне очередной букет роз, который я тут же отправляла в мусорку: "Вон тот тип снова пришел, опять тебе цветы и чаевые оставил. Эх, Васька, нам бы такого ухажера, а ты в своего Артура вцепилась, у этого мужика явно денег куры не клюют и запал он на тебя не по-детски, хватай удачу за хвост".

Только в этот вечер он не просто смотрел, он решил мою судьбу. Когда я закончила делать вид, что пою, ко мне подошли два здоровых парня, подхватили под руки и затолкали в автомобиль. Я даже не сопротивлялась. Когда увидела своего «похитителя» мрачно спросила:

– Купите водки или денег дадите? Лучше водки – и делайте что хотите.

Так я познакомилась с Германом. Точнее так он меня приручил, Пигмалион хренов. Вообразил себя богом. Эдаким принцем для заблудшей овечки, но он дал мне силы. Он помог мне возродиться из пепла.

Я сидела под замком в дальней комнате его особняка, выла и материлась, требуя водки, я переживала все кошмары наяву. Я узнала, что такое муки ада и белая горячка. Своего будущего любовника я все еще не видела после того раза в машине, когда он привез меня к себе в дом. За мной ухаживали молчаливые люди из обслуги, как за больным ребенком. Меня не выпускали, лишь приходили вынести тазик, в который меня выворачивало наизнанку, когда пары алкоголя покидали мое тело. Так же мне по часам приносили попить и поесть, но я оставляла еду нетронутой, только воду выпивала жадно, мое горло пекло от непереносимой жажды. Спустя пару недель ко мне пришел психиатр, такой весь прилизанный, холеный дядечка, он втирал мне про высокие материи, выписал кучу лекарств, учил справляться с депрессией, вел со мной непонятные игры с картинками. Только когда за ним закрылась дверь моей шикарной «темницы», я поняла, в чем теперь смысл моей проклятой жизни – это заработать денег, заработать столько, чтобы такие, как Артур Чернышев были лишь пешками в моих играх. Не важно, какими способами, но я стану богатой. Я выживу и отправлю его в болото, где даже сто долларов покажутся ему несметным богатством, я лишу его всего, что ему дорого, я спущу его на самое дно. Вот так родилась Инга. Утром она съела свой завтрак, приняла душ и переоделась в новую одежду. У нее появился смысл жизни – месть.

Я с наслаждением пила малиновый чай и разжевывала не спеша домашнее печенье. Как же я соскучилась по этому вкусу, вкусу детства. Иван Владимирович смотрел на меня, подперев подбородок рукой, и улыбался. Только он мог вот так искренне радоваться встрече со мной. Он любил меня. Не за особые заслуги, не за внешность – просто любил, как отец любит своего ребенка. Нормальный отец.

– Как ты изменилась, какой красавицей стала. Налюбоваться не могу.

– Да бросьте, это все современные ухищрения: краска для волос и косметика, плюс хирургическое вмешательство – вот и красота налицо и на лице.

– Эн нет. Красота – дело наживное, ты изменилась в другом смысле, стала взрослая и уверенная в себе. Только не радуют меня эти перемены. Чувствую, недоброе ты затеяла. Меня не обманешь. Зачем тебе вся эта информация? Вон денег сколько заплатила. Зачем ворошишь осиное гнездо?

Я нахмурилась. От Ивана Владимировича ничего утаить нельзя, видит меня насквозь.

– Пришло время платить по счетам. Они мне должны. Должны столько, что деньгами тут не рассчитаться. Вы меня не отговаривайте. Я к этому шла долгие годы. Училась, менялась, собирала информацию по крупицам.

Он тяжело вздохнул, подлил мне еще чая.

– Месть, Васенька, разрушает. Да, она сладкая, когда мечтаешь о ней годами, а когда воплотишь, что останется? Пустота?

Он был прав, впрочем, как всегда, но у меня внутри и так пусто. Дальше уж и некуда.

– Ты бы, Василиса, нашла себе парня хорошего, вышла замуж, семью создала, а ты все прошлым живешь. Все забыть его не можешь. Отпусти боль. Отпусти и начни жизнь с чистого листа.

Я поставила чашку на стол с такой силой, что весь чай расплескался на белоснежную скатерть.

– С чистого листа? Как начать? Кому я нужна со своими проблемами? Вы ведь помните приговор врачей – детей у меня скорей всего уже не будет. Так что семью мне не создать, мужчинам я не доверяю. Вот возьму все, что мне причитается с Чернышева и заживу новой жизнью с чистой совестью.

– А будет ли она чиста, совесть твоя?

– Будет. Вы мне лучше конвертик отдайте.

Иван Владимирович подтолкнул ко мне пальцами большой желтый конверт. Я с нескрываемым удовольствием достала фотографии. Не буду лгать – от увиденного мне стало не по себе. Не то, чтобы я была в шоке, но все же надеялась, что Чернышев не такая скотина. Впрочем, напрасно надеялась. На снимках мой бывший возлюбленный совокуплялся, другого слова не подберешь, с несколькими дамочками легкого поведения. Снимки не очень хорошего качества, но видно, что девушки обслуживают по высшему классу и Чернышев стонет от наслаждения. В душе поднялась волна ярости. Черная волна, вызывающая дрожь отвращения. Я не стала рассматривать снимки дальше – духу не хватило. Перевернула их картинками вниз и достала другие документы. А вот тут еще интереснее – неуплата налогов, если хорошо покопаться – за это можно и посадить эдак на пару лет. Но все на закуску. Вначале пошлю-ка я его милой жене снимки, а потом пожалею несчастную, а вдруг она мне что-то интересное расскажет. Более интересное, чем просто неуплата налогов. Ведь есть же у тебя, Чернышев, скелеты в шкафу, кроме Василисы?

– О чем задумалась, Вась?

– О том, что мало тут компромата, мне нужно больше, намного больше. Сведите меня с тем человеком, который делал эти снимки. Мне нужно поговорить с ним лично.

Иван Владимирович задумался, а потом осторожно вытер тряпкой разлитый мною чай.

– Васька, ты что затеяла? Чего добиваешься? По-моему тут достаточно, чтобы разрушить его брак.

Я расхохоталась, истерично так, не смогла сдержаться.

– Разрушить брак? Этого ничтожно мало. Я хочу уничтожить его, раздавить, унизить, разорить.

Иван Владимирович посмотрел на меня с сожалением и я, черт возьми, не понимала его.

– Пять тысяч долларов, – процедила я, – жизнь моего ребенка стоила всего лишь пять проклятых тысяч долларов. Его ремень стоит дороже. Я хочу, чтобы у него не осталось ничего: ни денег, ни компании, ни жены…  НИЧЕГО. Как у меня когда-то. Мой сын мог пойти в этом году в школу…  все могло быть иначе. Если бы он был жив, я бы не спала чертовых семь лет с Германом, я бы жила нормальной жизнью, а не просыпалась по ночам в холодном поту, слыша плач моего мертвого ребенка.

Иван Владимирович взял ручку и написал на салфетке номер телефона, подвинул ко мне.

– Поступай как знаешь, если тебе от этого легче. Только помни о том, что Егорку этим не вернешь.

Лифт остановился на седьмом этаже, и Артур прошел по ковровой дорожке в строну массивной стеклянной двери главного офиса компании "Трастинг Строй".

В офисе, как всегда, суета: кто-то носился с папками, уборщица гудела пылесосом, секретарша болтала по телефону и потягивала кофе из пластикового стакана. Сегодня Чернышев явился в офис раньше обычного. Света бросила на него удивленный взгляд и положила трубку.