– Если я буду лопать всю эту «благодарность», у меня случится диабетическая кома!

За двое суток Алина не видела у Суворовой посетителей. Скоро у Мономаха начнутся неприятности, ведь он не имеет права держать пациентку в отделении, ничего не делая. Да и «ничегонеделание» в данном случае не выход, ведь внутри у женщины – сломанная титановая конструкция и осколки собственной кости. Это значит, что может начаться заражение. Мономаху придется вытаскивать эндопротез, а потом… Вот в этом самом «потом» и заключается проблема!

Алина подложила пациентке «утку» и подождала, пока та сделает свои дела.

– Спасибо вам, Алиночка, – кряхтя, произнесла Суворова, откидываясь на спинку койки.

– Это моя работа, – улыбнулась она. – Приподнять вам подушку?

– Если не трудно…

Алина устроила больную поудобнее.

– Алиночка, вы не в курсе, как там решается моя судьба? – поинтересовалась Суворова, с надеждой вглядываясь в ее лицо.

– Видите ли, Ольга Викторовна…

– Все плохо?

– Нет, нет, с чего вы взяли? Просто Моно… заведующий отделением сейчас как раз занимается вашим вопросом.

– Почему меня не положили в травматологию?

– Нет свободных коек. Может, если освободится…

– А если нет, что тогда?

– Владимир Всеволодович что-нибудь придумает. Ольга Викторовна, у вас есть родственники?

Пациентка покачала головой.

– Была сестра, старшая. Умерла год назад.

– Мне очень жаль… А подруги? Есть кто-то, кто мог бы сходить в Комитет по здравоохранению и поставить вас в очередь на протезирование?

– Очередь?

– Насколько я знаю, на данный момент в нашей больнице нет квот, но, может, где-то еще есть? Тогда мы организовали бы ваш перевод, но этим нужно заниматься. Вы можете кому-то позвонить?

Суворова пожала плечами.

– Все мои подруги и знакомые – моего возраста. И я еще самая активная! Была по крайней мере… – Она выразительно посмотрела на свои ноги, накрытые потертым шерстяным одеялом. – Они не смогут бегать по инстанциям, выбивая мне квоту! Да и я не смею их обременять… Что со мной будет?

– Владимир Всеволодович обязательно разберется! – с уверенностью, которой не чувствовала, пообещала Алина. Но, в самом деле, должен же быть выход? Бабушка любила говорить, что выход существует из любого положения, просто мы не всегда достаточно упорны, чтобы его найти. Слишком часто опускаем руки раньше времени, решив, что все пропало.

Проходя мимо кабинета Мономаха, Алина притормозила. Помявшись, постучала.

– Войдите! – раздался властный голос.

Переступив порог кабинета, Алина увидела, что заведующий вводит в компьютер какие-то данные из лежащей перед ним стопки бумаг. Он поднял на нее глаза.

– Алина?

– Владимир Всеволодович, я насчет Суворовой.

– Что-что случилось?

– Пока нет, но…

– Алина, можно покороче? У меня уйма бумажной работы, а через двадцать минут операция!

– Я только хотела спросить, что вы намерены делать с Суворовой?

Мономах отодвинул от себя бумаги, словно они мешали ему говорить, и взъерошил короткий ежик русых волос, на висках тронутых сединой.

– Присядь-ка, – устало проговорил он, кивая на стул напротив. Она послушно опустилась на сиденье, не сводя с него взгляда. Алина редко разговаривала с завом с глазу на глаз. Бывало, он бросал ей какое-то указание, но, будучи хирургом, гораздо чаще Мономах общался с операционными медсестрами. Алина лелеяла мечту подучиться и тоже перейти в операционные, ведь это гораздо более престижное занятие, чем ставить капельницы и подсовывать «утки» под зады пациентов. Но пока это оставалось лишь мечтой: у нее нет времени на учебу, ведь нужно зарабатывать деньги…

– Честно говоря, – проговорил между тем зав, – я понятия не имею, что делать!

Столь откровенное признание заставило Алину испытать чувство благодарности к человеку, старше нее и выше по положению, который удостоил ее доверием настолько, что высказал вслух свою неуверенность. Начальство редко позволяет себе проявлять слабость в присутствии подчиненных, но Мономах знал, каким уважением пользуется у персонала, а потому не боялся время от времени показать свою «человеческую» сущность.

– Надо вытаскивать сломанный протез, – продолжал Мономах. – Это однозначно, но что делать потом?

– Есть надежда, что ее примут в травму? – робко спросила Алина. – Ведь, в сущности, Суворова – их пациентка!

– Сомневаюсь, что это произойдет. Кроме того, бесплатных эндопротезов все равно нет, хоть в травме, хоть у нас!

Алина не могла избежать слухов, гуляющих по больнице, поэтому знала, что у Мономаха проблемы с главным. Также она знала, что зав травматологией – друг Муратова. Алина была девушкой достаточно сообразительной, чтобы сделать верные выводы.

– Я так понимаю, что квот в этом году не будет? – снова начала она.

– Квоты могут появиться, – со вздохом ответил зав, – но Суворова ждать не может: если мы извлечем протез, нужно его заменить сразу. В противном случае женщина останется в лежачем положении надолго, а родни, которая могла бы о ней позаботиться, нет.

– А как насчет соцработника?

– Соцработник может купить продуктов и приготовить еду, но он не станет выносить горшки и делать то, что входит в обязанности сиделки. Кроме того, Суворова не считала нужным в свое время позаботиться о назначении ей соцработника. Я звонил в Комитет и просил предоставить квоту ввиду чрезвычайных обстоятельств, но мне отказали: ждут денег из Москвы, заначек нет.

Оказывается, за время своего кажущегося бездействия Мономах сделал все возможное, чтобы найти способ помочь Суворовой!

– Извините, Владимир Всеволодович, – пробормотала она. – Я думала…

– Ты думала, что я тут штаны зазря просиживаю?

В его глазах заплясали огоньки веселья. Лицо при этом оставалось серьезным, и девушка засомневалась, не почудилось ли ей.

– Нет, но я…

– На самом деле я рад, что ты зашла.

– Правда?

– Это говорит о том, что тебе не все равно. Современная молодежь… черт, я рассуждаю, как старик, да?

– Что вы, вовсе нет! – поторопилась возразить Алина. – Так что вы все-таки намерены делать?

– Попытаюсь подержать Суворову какое-то время после операции, а потом, может, удастся перекинуть ее в другое отделение – скажем, в кардиологию? В конце концов, за ней будет обеспечен уход. А там, глядишь… Погоди, не уходи: у меня вопрос о Гальперине.

– Что вы хотите знать, Владимир Всеволодович?

– Он не слишком тебя достает?

– Не слишком, – улыбнулась она. – И потом, в таких тяжелых случаях характер частенько портится!

– Гальперин всегда был засран… в смысле, он всегда был дрянью.

– Вы раньше были с ним знакомы?

– Не лично.

Она надеялась, что Мономах продолжит, но он не счел возможным обсуждать свои источники информации с подчиненной.

– Ты – единственный человек, который с ним поладил, – добавил он. – Все, кто до тебя пытался ухаживать за адвокатом, были изгнаны из палаты с позором!

– Разве я не первая?

Это стало для нее новостью.

– До тебя были Татьяна и Ольга.

– Татьяна была платной сиделкой Гальперина?!

– Ровно три часа: он устроил скандал, требуя ее заменить. Слава богу, скоро он выписывается!

– Домой, умирать?

– Я – хирург, Алина, – ответил на это Мономах. – Не бог, понимаешь? Операция ему не показана, и у него здоровое сердце, несмотря на то, что организм разрушается раком. Мы сделали все, что зависело от нас, а теперь им должен заниматься онколог. У тебя все?

– Вы не можете этого требовать!

С этими словами Георгий ворвался в кабинет адвоката Арнаутовой. В руке он держал изрядно помятый файл с бумагами, лицо его полыхало гневом. Алина сжалась в комочек на стуле, мечтая сделаться невидимой. Арнаутова предупреждала, что реакция экс-супруга не заставит себя ждать. Позади Георгия маячила мужская фигура. Алина предположила, что это – адвокат бывшего мужа.