– И как, позволь спросить, это поможет?

– Ну хотя бы так, что теперь проблемы не у меня, а у него. Пусть помечется, побегает, порешает… Рано или поздно ему придется обратиться к тебе.

– Он ни за что этого не сделает – слишком гордый!

– Тогда пусть сам дерьмо разгребает, в любом случае ты в выигрыше! Я вот только одного не пойму: почему ты так его не любишь?

– А ты?

– Ну я-то понятно: его отделение получает все самое лучше. А как насчет моего?

– Ты же знаешь, у него есть спонсоры, ведь не я выделяю деньги из бюджета больницы!

– Князев – везучий черт! Подлатал какую-то шишку из Гордумы – сделал ремонт в отделении; поставил на ноги дочку бизнесмена – вот тебе суперсовременные роботы-тренажеры для интернов… Говорят, скоро у него появится система «Да Винчи»?

– Что значит – «у него» появится? «Да Винчи» будет работать на благо всей больницы, а не только ТОНа! Он ведь не только замену позвоночных дисков может осуществлять, а еще кучу разных вещей делать: резекцию почки, желудочное шунтирование… Короче, если мы и в самом деле его получим, это только на пользу! Князев создает нам положительный имидж, больница на хорошем счету…

– А ты с блеском отчитываешься на совещании в Комитете, – раздраженно закончил Тактаров. – Только вот «положительный имидж» – не благодаря тебе, и все об этом знают. Кстати, ты уверен, что Князев меня подпустит к «Да Винчи»?

– Он проходил специальный тренинг в Москве, как и еще несколько хирургов из кардиохирургии и гастроэнтерологии. Они получили сертификаты, а ты?

– Если бы я мог на что-то рассчитывать, за сертификатом бы дело не стало! Ты ничего не собираешься предпринимать?

– Я не могу прищучить Князева за пожертвования! Деньги проводятся через банк, все «по-белому», адресно – для ТОН. Имена спонсоров известны. Если они желают помочь отделению Князева, я не имею права пойти против их воли и пустить бабки на твое отделение!

Они немного помолчали.

– Ну, я так понял, что-то ты все же сделать намерен, – первым нарушил тишину Тактаров. – Убрать Князева – правильное решение: он неконтролируем. Персонал отделения – настоящая секта, они все повязаны… повязаны чем-то, чего я объяснить не могу, но каждый из них предан ему, как пес!

– Не преувеличивай, – ухмыльнулся Муратов.

– Ты о чем?

– В любом коллективе найдется хотя бы один человек, недовольный своим положением. Или тот, с кем можно договориться.

– И у тебя есть на примете такой человек? – Лицо Тактарова прояснилось.

Муратов многозначительно закатил глаза.

– Нужно, чтобы Князев совершил ошибку, – сказал он. – И тогда у меня будут развязаны руки…

Нубар Зебетовна Мейроян, бабушка Севана, оказалась дамой колоритной. Лицо ее было словно высечено из цельного куска гранита. Чувствовалось, что вынужденное пребывание в лежачем положении для нее мучительно, но внук принял решение – в силу немалых лет продержать бабушку в постели до полного выздоровления.

– Ну, детка, значит, это вас мой заботливый внук приставил ко мне в качестве надзирателя? – с интересом разглядывая Алину, проговорила Нубар Зебетовна. В отличие от Севана, говорила она с акцентом. – Боже, сколько же вам лет?!

Ну почему все об этом спрашивают?

– Двадцать три.

– Выглядите на шестнадцать!

Алина решила не комментировать слова пожилой женщины. Вместо этого она спросила:

– «Уточку» не желаете?

– Деточка, я прекрасно могу сама дойти до туалета, ведь мне дают такое хорошее обезболивающее!

– Севан Багратович строго-настрого предупредил, чтобы я не позволяла вам вставать!

– И какие еще указания дал вам мой внучок? – нахмурилась Нубар Зебетовна.

– Не разрешать вести долгие телефонные беседы или сидеть в Интернете, не давать читать ночью, не…

– Достаточно, достаточно! – со вздохом прервала Алину пациентка. – Ненавижу больницы! Странно, да?

– Мягко сказано, – не могла не улыбнуться Алина. – Учитывая, что в вашей семье как минимум три поколения врачей!

– Пять, дорогуша, – усмехнулась Нубар Зебетовна. – Пять поколений: дед моего мужа работал в больнице, основанной Манташевым, вплоть до самой революции!

– А кто такой Манташев? – не удержалась от вопроса Алина (черт бы побрал ее природную любознательность!)

– Был такой российский нефтяной магнат, деточка, Александр Иванович Манташев. Вместе с несколькими единомышленниками он создал «Армянское благотворительное общество на Кавказе». Посылал молодых, талантливых армян учиться в лучшие учебные заведения Европы, строил театры и больницы. Дед моего мужа был одним из тех, кого приметил Манташев. Он учился в Париже, потом вернулся и работал в больнице своего, как теперь говорят, спонсора.

Пожилая женщина рассказывала так интересно, что Алина на некоторое время позабыла, зачем находится в палате: низкий, глубокий голос Нубар Зебетовны как будто гипнотизировал ее.

– А что потом случилось? – спросила девушка. – После революции?

– Да ничего особенного, – пожала плечами пациентка. – Он же был медиком, а республике требовались квалифицированные врачи. Овсеп Багратович был обласкан новой властью. Ему не пришлось уезжать из страны, как многим его современникам, приспосабливаться к чуждому образу жизни… Я всегда говорила моему любимому внуку, что овцы должны жить с овцами, а козы – с козами!

– Что, простите? – переспросила Алина, не уследив за внезапной сменой темы.

– А то, что жениться Севану следовало на ровне, но разве он слушал свою старую бабку? Нет, нашел себе какую-то посвистушку, модельку, прости господи, вот и получил по носу, как щенок!

Алина слышала, что Мейроян недавно развелся. Мономах пресекал сплетни в отделении, но даже он не настолько всесилен, чтобы запретить слухам проникать сквозь стены и находить благодарные уши.

– Самое неприятное, – продолжала бабушка Мейроян, – что адвокат, который в прямом смысле слова развел моего Севана, лежит здесь, в его отделении!

– Вы Гальперина имеете в виду?

– А как же, его! Эх, если бы я могла дойти до его палаты, сказала бы пару ласковых этому жулику!

– Почему вы называете его жуликом?

– Что это вы тут обсуждаете – не мою ли скромную персону? – раздался мягкий голос. Алина не заметила, как в палату неслышно вошел Севан Мейроян.

– Ну как же иначе! – расплылась в улыбке пациентка. – Других тем у нас и быть не может, ведь весь мир вертится только вокруг тебя!

Алина не сомневалась, что мир бабушки Мейроян – определенно вращается вокруг внука. Стоило лишь увидеть этих двоих рядом, как становилось ясно, что ближе них на всем свете парочки не сыщешь.

– Ты уж не выдавай всех моих секретов, Нуби-джан, а то ведь мне еще работать в коллективе! – с укоризной покачал головой Севан.

– Алиночка будет молчать, – отмахнулась Нубар Зебетовна. – Верно, милая? Кстати, спасибо тебе за эту чудную девочку!

– Откуда ты знаешь, что она чудная?

– Она первая, кто с порога не исковеркал мое имя!

– Если доктор здесь, я, пожалуй, пойду, – заторопилась Алина. – Приду часа через два, хорошо?

– Иди, детка, – согласилась бабушка Мейроян. – Мы поболтаем позже!

Когда Алина вошла в палату, одна из ходячих пациенток стояла у полураскрытого окна и кормила птиц. Голуби подбирали кусочки хлеба внизу, на земле, зато чайки, крупные и жирные, с дикими воплями подлетали близко к окнам и хватали подачки на лету, чуть ли не из рук. Больная Суворова полулежала на подушке, прислоненной к железной спинке кровати, и наблюдала за процессом.

– Катюша, бросьте им и от меня хлебца! – попросила она соседку по койке. Та, подойдя к тумбочке, взяла с тарелки припасенное для птиц угощение.

– Это что еще такое? – громко поинтересовалась Алина. – Ольга Викторовна, что за фокусы: к еде не притронулись, а хлеб идет на корм чайкам?

– Да вот как-то нет аппетита, Алиночка, – попыталась оправдаться Суворова. Она казалась такой маленькой и жалкой, что к горлу девушки подкатил комок. Алина привыкла, что пациенты заискивают перед средним медперсоналом даже больше, чем перед врачами, ведь от медсестер во многом зависит их благополучие в больнице. Татьяна посмеивалась над этим, говоря, что ее можно купить только за рубли, а «сюсю-мусю» пусть оставят при себе. Она без зазрения совести принимала от больных купюры, а шоколадки, купленные ими в больничном буфете, сваливала в ящик стола с презрительными словами: