Скрипнула, открываясь, дверь. Алсу и Мономах отпрянули друг от друга так стремительно, словно между ними из-под земли внезапно вырвался столб огня.

– Ой, простите! – раздался скрипучий голос. – Я думала, тут никого…

Маленькая женщина в белом халате, согбенная тяжестью лет и, видимо, прогрессирующим заболеванием суставов, проскользнула в проем, держа в руке туго набитый пакет.

– Я принесла чай и кофе! – добавила она, словно пытаясь оправдать свое появление. – И сахар.

И незнакомка принялась деловито хозяйничать у тумбочки, раскладывая принесенное добро.

– Думаю, мне пора, – пробормотал Мономах и попятился к двери. – Пациенты ждут.

Чтобы сгладить неловкость ситуации, Алсу сказала, обращаясь к женщине:

– Так, значит, это вы пополняете запасы провизии?

– Точно, – кивнула та. – Меня обычно не замечают, ведь я стараюсь приходить, когда здесь пусто. Извините, коли потревожила!

– Нет-нет, что вы! – поспешила опровергнуть предположение Алсу. – Мы просто разговаривали. Случайно, знаете ли, столкнулись.

– Ну да, ну да, – понимающе закивала незнакомка. – Конечно же, случайно, ну да…

Чувствуя, что краснеет, Алсу направилась к выходу. «Маркитантка» на нее не смотрела, расставляя на тумбочке упаковки с пластиковыми кофейными стаканчиками.

Все валилось из рук. Алина сама не понимала, почему так переживает, ведь она почти не знала эту пациентку – так, перекинулась парой слов. Утром девушка видела Мономаха лишь мельком, но не могла не заметить, что он выглядел не лучшим образом. Все в отделении знали, что его вызывали «на ковер» к главному, а это уж точно ничего хорошего не сулило.

– Эй, вы что, ополоумели?!

Раздраженный окрик вернул Алину к действительности. В тазике, который держал под собственным подбородком Гальперин, расплывались кровавые разводы.

– Ой, извините! – всполошилась девушка.

Гальперин требовал, чтобы она брила его опасной бритвой – он, видите ли, так привык и своих привычек менять не собирался. Каждая процедура становилась для Алины пыткой, и она вздыхала с облегчением, только когда заканчивала. Но в этот раз ее мысли занимала трагическая смерть пациентки, и она, должно быть, отвлеклась.

– Я сейчас все исправлю! – сказала Алина, вскакивая.

– Исправит она! – проревел Гальперин, и девушка застыла с бритвой в руке, напуганная неожиданным взрывом гнева адвоката. – Руки у вас, что, из задницы растут?!

– Простите, я… – пролепетала она.

– Закрой рот, идиотка! Пошла вон отсюда! И пусть придет кто-нибудь с мозгами!

Вылетев за дверь, Алина привалилась к ней всем телом, сжимая в руках тазик. Что на него нашло? Ну да, Гальперин не самый милый человек на свете, но подобного поведения он себе еще ни разу не позволял. Мог отпустить язвительное замечание – на грани оскорбления, возможно, но эту самую грань он умудрялся не переступать. Скорее всего, сказывалась профессиональная осторожность. Но Гальперин только что обозвал ее идиоткой!

Переведя дух, Алина заставила себя мыслить здраво. Что взять с больного человека? Может, у него начались боли? До сих пор адвокат переносил свое положение стойко, и наркотики ему не требовались. Надо спросить, не навещал ли Гальперина кто-то из родственников или знакомых – вдруг это их визит вывел его из себя, а она, Алина, только подлила масла в огонь его гнева?

Войдя в сестринскую, она застала там Татьяну. Такое впечатление, что девица вообще не покидает комнату – как ни зайдешь, она тут чаек попивает, а пациенты жалуются, что сестричку не дозовешься. А что может сделать Мономах? Очередь на занятие этой «престижной» должности не стоит, так что приходится терпеть кадры вроде Лагутиной. Один бог знает, где зав берет деньги на зарплату двух нянечек, работающих посменно, но насколько хватит его резервов, неизвестно!

– Ты чего такая взъерошенная? – равнодушно поинтересовалась Татьяна, закидывая в рот шоколадный трюфель.

– Пациент шалит, – пробормотала Алина.

– Гальперин, что ли?

– Ага.

– Тебе, подруга, еще повезло!

– То есть?

– Разве не слышала, что тут ночью творилось?

– Нет… А что творилось-то?

– Ольгу твой пациент раз десять дергал – то ему не так, это не эдак… Вместо того чтобы к отходу на тот свет готовиться, адвокатишка никак не успокоится. Два шага до края могилы, черт бы его подрал!

– Так что стряслось? – поторопила Татьяну Алина, боясь, что та начнет разглагольствовать на свою любимую тему о том, что больница работала бы гораздо эффективнее, если бы в ней вовсе отсутствовали пациенты, напоминая этим некоторых правительственных чиновников, считающих, что нормальному функционированию государства мешает только наличие населения.

– Что случилось, спрашиваешь? Да кончилось тем, что Гальперин запустил в Ольгу уткой, прикинь!

– Что-о?

– Хорошо еще, она увернуться успела, но мочой таки он ее забрызгать умудрился – утка-то полная была… Вот и тебе досталось!

На лице Татьяны читалось удовлетворение, как будто бы она давно ожидала чего-то такого. Да что там ожидала – надеялась!

– Я всегда говорила, что Гальперин – псих ненормальный, – добавила Лагутина, прежде чем Алина успела ответить. – Только ты с ним поладила, да и то потому, что у тебя напрочь отсутствует чувство собственного достоинства.

– Мне платят не за чувство собственного достоинства, а за уход, – процедила Алина и сама себе поразилась: как правило, именно Татьяна в разговорах с ней показывала зубы. Чтобы сгладить неловкость, она добавила: – В конце концов, Гальперин – всего лишь больной человек. Его раздражает, что он вынужден беспомощно валяться на больничной койке, вместо того, чтобы выступать в зале суда. Думаешь, легко такому человеку зависеть от чужой помощи?

– Жаль, что в нашей стране запрещена эвтаназия, – мечтательно проговорила Лагутина, откусывая кусок от очередной конфеты. – Все было бы гораздо проще!

– Кто тут говорит об эвтаназии? – спросил Леха Жданов, стремительно врываясь в сестринскую. – Я что-то пропустил, и у нас появилось право убивать неудобных пациентов – ну тех, с кем лень возиться?

Алину всегда интересовало, что Леха тут делает. Все-таки медсестра – исконно женская профессия, и мужчины редко стремятся к подобной «карьере».

– Посмотрите, яйца курицу учат! – протянула Татьяна.

– Не знал, что ты курица! – усмехнулся Леха, и Лагутина едва не поперхнулась трюфелем от такой наглости. – Так что там насчет эвтаназии?

Вопрос был обращен к Алине.

– Мы просто…

– Да ладно! – зло процедила Татьяна. – Я говорила, что к Гальперину следовало бы применить эвтаназию, если бы она была разрешена законом. Ему осталась максимум пара месяцев, но за это время он успеет попортить нервы куче народу!

– А ты не забыла, подруга, что эвтаназия невозможна без согласия пациента? – нахмурился Леха.

– А вот и неправда! – парировала Татьяна. – Если пациент не в состоянии принять решение по причине нахождения в беспомощном состоянии…

– То решение принимают его родственники, – закончил Жданов. – Но, если я правильно понимаю, Гальперин не в таком положении? – он снова обращался к Алине.

Она молча кивнула.

– Так ты, выходит, об убийстве говоришь? – уточнил он, глядя Татьяне прямо в глаза.

– Да пошел ты! – надулась она и, захлопнув крышку коробки со сладостями, сунула ее в ящик стола. – Идиот!

Подытожив свое мнение о Лехе этим веским словом, Татьяна горделиво выплыла из сестринской.

– Не слушай ее, – дружелюбно посоветовал Жданов, разваливаясь на коротком диване. – Она – дура.

Алина была благодарна парню за вмешательство, но на душе у нее кошки скребли.

– То есть ты ничего не собираешься делать? – уточнил Тактаров, недовольно хмурясь.

– А чего ты от меня ждешь? – ответил вопросом на вопрос главный. – Старуха померла от остановки сердца. Не на столе Мономаха, заметь! Он мог провести операцию самостоятельно, но обратился к твоему Стасову…