Когда под окнами моего дома проводили заключенных - таких же, как и я, вынужденных коллаборационисток, мне казалось, что я схожу с ума, так как я не могла допустить и мысли о том, что мои соотечественники, а вместе с ними и весь мир, лишились здравого смысла. В других странах дела обстояли не лучше - например, в соседствующей с нами Бельгии. Да и в Норвегии тоже, где за подобные преступления против собственной страны и народа женщин приговаривали к полутора годам принудительных работ, а рождённых ими пять тысяч детей, чьи отцы предположительно были солдатами вермахта, объявили умственно отсталыми и упекли в психушки.

Весь мир охватило безумие! Желание восстановить справедливость, избавиться от немецких генов, граничило с религиозным фанатизмом. Фриде об этом никогда не упоминала. Никогда не говорила о том, что будет, когда мы вернёмся. Но мир, который она описывала, предполагал, что когда-нибудь это сумасшествие закончится.

Меня могла защитить только банальная ложь. Конечно же, я не стала никому говорить, кто был отцом моего ребёнка. Чтобы пресечь лишние вопросы, я начинала плакать каждый раз, когда меня об этом спрашивали, и только спустя несколько месяцев вскользь упомянула о том, что его отцом являлся другой заключённый. Я вернулась другим человеком - это видели все: родные, знакомые, просто соседи. Все, кто меня знал до войны и видел после, сразу же замечали разницу. Закрытая, возможно, чуть повредившаяся в уме, никогда не расстающаяся со своим ребёнком, не спускающая с него глаз, словно в любой момент его могли отобрать. Каково им было копаться у меня внутри, когда их никто туда не пускал? Никаких историй о трагической любви. Вообще никаких слов, которые могли бы заронить зерно подозрения.

Нам сочувствовали, нас жалели, со всех сторон окружали вниманием и заботой. Я поклялась себе, что если смогла пережить Аушвиц, то сумею выжить и здесь, где у меня столько поддержки. Пережить эту безумную волну борьбы с коллаборационизмом. Слава Богу, французы не злопамятны, - горько улыбнулась мадам Гальен, - и это продлилось недолго. Через год-полтора их азарт иссяк, и они перестали рассматривать наши грязные простыни через призму "расового позора".

Мне было двадцать. Леон стал смыслом моей жизни. И меньше всего на свете я боялась дурной наследственности. Видит Бог, я рада, что его жизнь сложилась лучшим образом, и молюсь о том, чтобы его потомкам не пришлось пережить ничего из того, что пережила я сама.

Говорят, Природа не знает повторений, только циклические процессы. Что же касается меня, то я выскажу собственное мнение по этому поводу. Если в каком-то месте сконцентрировано слишком много зла, боли, горя и слёз, то та же самая Природа никому из нас не даст забыть этот жестокий урок. Она будет вколачивать его с кровью тем или иным способом, пока мы его ни усвоим. Единственное, на что нам остаётся надеяться, так это на то, что мы окажемся достаточно понятливыми, чтобы воспринять его с первого раза и воспрепятствовать повторению трагедии. Если же нет, то то, что пока растворено в воздухе, однажды снова приобретёт материальную форму посредством человеческих поступков. Никогда не стоит забывать о том, что каждый день, наступая на землю, мы топчем чей-то прах и чьи-то кости.

Мадам Леду, - сложив руки на коленях, произнесла старуха, - я не оставляю мысли, что сегодня донесла до вас нечто очень и очень важное, так как вся эта история в равной степени касается всех находящихся в этой комнате - и меня, и вас, и Софи, и даже тех, кто не дожил до сегодняшнего дня. Теперь, уверена, у вас будет, над чем поразмыслить, и меньше всего мне хотелось бы этому мешать..., - с этими словами мадам Гальен поднялась на ноги.

Мадам Леду встала с дивана. Все движения её казались механическими, как у заводной игрушки. Она сама подивилась тому, какими неестественно скованными они были.

- Постойте, мадам Гальен, - обратилась она к старухе. - У меня к вам ещё много вопросов...

- Настоящие вопросы у вас созреют гораздо позже. К тому времени, думаю, я уже буду во Франции, - сообщила она, направляясь к выходу. Подхватив сумку и прощаясь на ходу, Софи последовала за ней. - Напишите мне, когда сочтёте это возможным. А лучше, приезжайте в гости. У вас есть мой адрес, и я всегда буду рада вас видеть.

Открыв входную дверь, девяностодвухлетняя старуха остановилась. Мадам Леду следовала за ней по пятам. Взяв руки молодой женщины в свои, мадам Гальен крепко сжала их на прощанье:

- Уверена, мои слова были для вас так же убедительны, как и ваши собственные переживания. Но это не значит, что когда дверь за моей спиною захлопнется, вы не продолжите искать доказательства. До встречи, мадам Леду. До нашей следующей встречи. К счастью, нет ни малейших предпосылок к тому, что она будет неприятной. Надеюсь, вы сохраните мой подарок? Полагаю, он представляет для вас даже большую ценность, чем для меня самой...

Повернувшись, мадам Гальен стала медленно спускаться вниз по лестнице, бережно поддерживаемая под локоть Софи.

- Жаль, нет лифта...

...Поражённая, мадам Леду так и осталась стоять в дверном проёме до тех пор, пока на лестничном пролёте окончательно не смолкли их осторожные шаги. Разжав кулак, она взглянула на открытую ладонь. В электрическом свете тускло поблёскивала старая английская булавка.

Из воспоминаний Сюзан Поллак, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Симоны Вайль, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Михаэля Вогеля, бывшего заключённого Освенцима.

Из воспоминаний Лили Аппельбаум Малник, бывшей заключённой Освенцима .

Из воспоминаний Михаэля Вогеля, бывшего заключённого Освенцима.

Из воспоминаний Михаэля Вогеля, бывшего заключённого Освенцима.

Из воспоминаний Лили Аппельбаум Малник, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Барбары Кадиной - Фридман, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Станиславы Лещинской, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Рут Мейеровиц, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Сэма Шпигеля, бывшего заключённого Освенцима.

Из воспоминаний Зимницкой Ольги Тимофеевны, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Сэма Шпигеля, бывшего заключённого Освенцима.

Из воспоминаний Сэма Шпигеля, бывшего заключённого Освенцима.

Из воспоминаний Сэма Ицковича, бывшего заключённого Освенцима.

Из воспоминаний Бланки Ротшильд, бывшей заключённой Равенсбрюк.

Из письма, найденного у немецкого лейтенанта Гафна. 

Из воспоминаний Болеслава Бродецкого, узника лагеря принудительного труда.

Из письма немецкого солдата Эриха Отта.

Из воспоминаний Эриха Менде, обер-лейтенанта 8-й силезской пехотной дивизии.

Из письма артиллериста противотанкового орудия Иоганна Данцера.

Из дневника солдата группы армий "Центр", 20 августа 1941 года.

Из воспоминаний немецкого артиллериста противотанкового орудия о первых часах войны.

Со слов Бенно Цайзера. ("1941 год глазами немцев" Р. Кершоу.)

Из письма неизвестного немецкого солдата.

Из письма неизвестного немецкого солдата.

Из воспоминаний Оскара Гренинга, охранника концентрационного лагеря Освенцим ("Освенцим: новая история", Лоуренс Рис).

Из воспоминаний Оскара Гренинга, охранника концентрационного лагеря Освенцим ("Освенцим: новая история", Лоуренс Рис).

Из воспоминаний Рут Вебер, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Станиславы Лещинской, акушерки, бывшей заключённой Освенцима.

Из воспоминаний Станиславы Лещинской, акушерки, бывшей заключённой Освенцима.