Дальнейшее заняло мало времени и, при всем уважении к мертвым, было довольно банально.

Покончив с этим, я очистил его рубрикаторов. Омывая их психическим пламенем, я выжигал синеву на броне и превращал табарды с набедренными повязками в обгорелые лоскутья, меняя окраску всех четырнадцати керамитовых оболочек посредством священного сожжения. Утратив былые цвета, группа безгласных и лишенных разума воинов степенно зашагала в ногу с четырьмя рубрикаторами, уже служившими мне.

Я – Хайон, – обратился я к ним. Теперь я – ваш господин.

Все – прах, – откликнулись они хором телепатического шепота, столь же сухого, как окружавшая нас ржавчина.

Нефертари присела на корточки над Аклахиром, водя кончиками пальцев по пробоинам в его доспехе. Она медленно дышала, полуприкрыв раскосые глаза, и ее нечеловечески бледное тело наливалось здоровым румянцем. Я знал, что прилива сил надолго не хватит – только не от страданий одного-единственного умирающего. Скоро потребуется дать ей насытиться вволю, иначе она ослабнет от жажды души и станет менее полезной для меня.

Она поочередно нюхала запятнанные кончики пальцев, впитывая запах крови Аклахира. Вкус она не желала пробовать, опасаясь порчи, однако опять запустила пальцы под распоротую броню, копаясь там, обжигая умирающие нервы и усиливая предсмертные спазмы.

– Нефертари. Довольно.

Она заколебалась над моим приказом, балансируя на грани неповиновения, а затем неохотно добила несчастного упрямца Аклахира, полоснув его по горлу своим разделочным ножом. Конвульсии колдуна наконец-то прекратились. Если это важно для нужд этого архива, то в своих последних мыслях он проклинал меня.

Амураэль, со скучающим видом наблюдавший за всем этим, ввел код на перчатке своего нартециума, выдвинув пилу по кости и несколько резаков.

– С дороги, чужая.

Она поднялась и вновь расправила крылья.

– Я не пойду в этот мавзолей из холодного металла, – произнесла она, указывая на корабль. – Я уже слишком долго не вкушала свободы неба.

Какое бесполезное в своем поэтизме утверждение. Ей хотелось поохотиться, посмотреть, есть ли на остатках этой планеты что-нибудь, чему стоит пустить кровь. Я махнул рукой, давая разрешение. Она рванулась ввысь, поднимаясь в воздух и порывами взвихряя песок.

Амураэль присел на ее место возле мертвого легионера Тысячи Сынов, готовясь забрать прогеноидные железы Аклахира. Его пила издала высокий визг.

– Это ненадолго, – заверил он меня. – По крайней мере, на стороне Владыки Воинств стало одним колдуном меньше.

Я перевел взгляд на него:

– Даравек преследует нас даже тут.

– Верно, – Амураэль начал резать. Хлестнула кровь. – Тебе и правда следовало убить его, когда был шанс.

Внутри корабль был так же мертв, как и снаружи. Мы шли по его обесточенным залам, видели разрушенные статуи, безразлично смотрели на убитый экипаж. Чем глубже мы заходили, тем меньше у меня оставалось надежд, поскольку опустошение было практически абсолютным. Приди мы сюда за трофеями, нам суждено было бы уйти разочарованными. С тем, что ударный крейсер уже никогда больше не отправится в путь, и так не приходилось спорить, но на его корпусе вряд ли бы вообще нашелся хоть один метр без повреждений.

Однако трофеи нас не заботили. Как я и сказал Аклахиру, мы желали получить ответы.

Даже мертвый звездолет не безмолвствует. Погнутый металл визжит под нажимом. Протекающее топливо и охладитель шипят, свистят, льются ручейками и падают каплями. Звуки шагов разносятся на километр, а то и больше, эхом отдаваясь в проходах из искореженного металла. Их ритм все искажается, пока чувства уже наполовину не уверятся, будто впереди в тени маршируют целые армии.

Планировка крейсера была нам абсолютно знакома, она повторяла множество боевых кораблей Легионов, созданных по одной и той же Стандартной Шаблонной Конструкции. И все же от помещения к помещению мне становилось все неуютнее. Вам случалось возвращаться в знакомое место – быть может, старое прибежище или же яркое воспоминание молодости – и обнаруживать, что за прошедшее время его дух изменился?

Мы прошли через грандиозный монастырский зал с зияющими дырами, которые прежде были подсвеченными витражными окнами. Оставалось загадкой, что за сцены были на них изображены, поскольку теперь они разлетелись на миллионы разноцветных бриллиантов, хрустевших под ногами. Ряд золотых статуй превратился в поверженную, побежденную фалангу среди обломков. Огромная аквила из светлого камня, которая когда-то стояла на стене, раскинув громадные крылья, рассыпалась щебнем у наших сапог.

И повсюду тела в кремовых одеяниях, разорванных когтями и почерневших от крови. Трупы совсем не сохранили первозданный вид. Все они как-то срослись с палубами или стенами, их поглощал мир, который ныне стал для них гробницей.

Я опустился на колени возле одного из человеческих трупов и сгреб в кулак изодранное облачение. На ткани был грубо вышит крест, все четыре вершины которого расходились.

– Братья Храма Обетов? – я имел в виду элиту VII Легиона, тех немногочисленных стражей, несших караул на флагмане самого Рогала Дорна, «Фаланге».

Амураэль сапогом перевернул еще одно тело. На рясе с капюшоном оказался тот же знак.

– Рабы Легиона, – в его голосе не слышалось того согласия, которое выражали слова. – И это крест Братьев, – неохотно добавил он. Сохранялось ощущение, что что-то не так.

Это были служители Легиона, но нам никогда не доводилось видеть, чтоб символ у них на груди использовался столь широко. Это были залы боевого корабля Легионес Астартес, но их украшали пергаменты, где перечислялись битвы и посвящения, о которых я никогда не слыхал, и враждебные чужие, которых я никогда не видел. В набитых арсеналах мы нашли вооружение Легионов, которое также не удавалось с легкостью опознать. С болтерами «Фобос» и моделями пистолетов, до сих пор применявшимися моими братьями и мной, здесь обращались как с музейными реликвиями, их хранили внутри стазисных полей, часть из которых пережила крушение. Другие же, более изящные разновидности оружия стояли в стойках или же были рассыпаны по комнатам вместе с разбитыми комплектами редчайших сокровищ времен войны: боевых доспехов Легионес Астартес Мк VII.

От последнего обстотельства меня замутило сильнее всего. Боевое облачение обладало всеми признаками массового производства, вплоть до выгравированных на керамите меток оружейников. Но даже в те позорные времена, когда верные Трону Легионы вычистили моих братьев и меня из Империума, загнав в эфирную темницу Ока, этот тип брони встречался чрезвычайно редко.

И вся она была черной. Вся, черной. Не контрастной желто-черной Братьев Храма Обетов, усеянной имперскими победными венками и кулаком-эмблемой их Легиона. Эта была полностью черной, прикрытой рыцарскими табардами и украшенной цепями.