– Не стреляйте, – передал я по воксу остальным, – если стрелять не начнут по вам.

Каким предстало наше приближение глазам Тысячи Сынов? Небольшая группа воинов возникла из растерзанной, проржавевшей земли, и ничто не выдавало, каким образом они прибыли. На каждом из нас был иссеченный в боях доспех, украшенный окислившимся золотом. Броня была черной, словно полное затмение изгнало с нее старые цвета и символы принадлежности. Мы не называли себя Черным Легионом. Это название дали те, с кем мы сходились на полях битв. В те далекие дни это было скорее ругательство, чем объединяющий клич. «Черный Легион!», – издевательски вопили они с тем же отвращением, с каким именовали нас сиротами, предателями и отребьем.

Стоящий на земле «Громовой ястреб» навел на нас свои орудия. Вращающиеся пушки застрекотали. Я направился к первому из Тысячи Сынов – воину в ниспадающих одеяниях и с посохом, увенчанным кристаллами – демонстрируя ему пустые ладони.

– Я – Искандар Хайон, – обратился я к предводителю этого скромного воинства.

Его братья подошли ближе. Все они были рубрикаторами и безмолвно несли свое преданное бдение, прижимая болтеры к не дышащей груди.

– Искандар Хайон погиб при Дрол Хейр, – отозвался их господин. Сколько уже раз я слышал эти слова? Даже Леор с Фальком их слышали и верили им до того, как мы отправились на поиски Абаддона.

Утомительно. Так утомительно.

– Я – Искандар Хайон, – повторил я, как делаю всегда после этого заявления.

– Нет, ты – тварь, что носит его лицо.

Тогда я снял шлем, надеясь скорее не убедить его отказаться от своего заблуждения, а вызвать доверие. Стоя с открытым лицом на пыльном ветру, я посмотрел в пространство между одиноким живым колдуном и его пепельными мертвыми стражами. Похоже было, что он один, если не считать его воинов-рабов. Даже следы на бесплодной почве указывали на то, что он прибыл недавно, и в них отсутствовала та мешанина, которую оставили бы своими шагами несколько воинов.

Возле меня вышагивали мои собственные рубрикаторы. Я взял с собой всего четверых. Каждый из них выглядел, словно опаленная дочерна движущаяся статуя из обугленного золота. Кобальтовая окраска давно сгорела, хельтарские шлемы отбрасывали длинные тени в слабом свете двух бледных светил планеты. Позади них Телемахон, Амураэль и отделение его воинов стояли с опущенными болтерами, ожидая итогов моей попытки переговоров. Нефертари молчала и ничего не делала, лишь беззвучно страдала от голода.

– Я вижу рядом с тобой чужую Хайона, – произнес легионер Тысячи Сынов, – но где топор Хайона? Где Гира, его хранитель?

– Твои сомнения не имеют значения, – с улыбкой сказал я. – Я – Искандар Хайон.

Колдун наклонил свой шлем с Т-образным визором.

– Возможно, ты так считаешь. Оставлю тебя при твоем заблуждении. Чего вы хотите здесь, Черные Легионеры? Трофеев?

– Нет, – я указал на разбитый остов. – Ответов.

– Значит, мы ищем одного и того же.

– Быть может и так, – согласился я, – однако это наши владения. А ты, земляк, стоишь на территории моего Легиона.

– Безымянного, безродного Легиона, – произнес колдун. Это обвинение, столь распространенное, уже давно утратило оскорбительность. Несколько воинов Амураэля обменялись по воксу скрежещущими смешками.

– Несомненно, – вновь согласился я. – И если ты уйдешь сейчас, безродные оставят тебя в живых.

Колдун ничего не ответил. Возможно, он знал, что я лгу.

– Ты один здесь? – спросил я.

– Я не обязан говорить тебе правду, предатель.

– Как насчет твоего корабля на орбите? – настаивал я. – Мы не видели в системе ничего.

– Как я уже сказал, я не обязан говорить тебе правду.

Я почувствовал, что снова улыбаюсь, на сей раз – с заметно меньшей теплотой.

– Ты ведешь себя весьма враждебно, друг.

– Твое имя часто произносят в нашем Легионе: Хайон, Разоритель Могил. Я должен поверить, что ты позволишь мне уйти с моими рубрикаторами? Что ты не намерен украсть их, будто урожай керамита и пепла, который ты уже пожал у столь многих наших братьев?

– У тебя всего четырнадцать воинов. Я не настолько изголодался по власти, чтобы убивать тебя за эти объедки.

Он зло рассмеялся.

– Как милосердно с твоей стороны.

– Я не узнаю тебя, – сказал я, подразумевая изменения, произошедшие с его доспехом под влиянием Ока. – Как ты именуешь себя теперь?

– Я – Аклахир, – я почувствовал, как его колышащаяся аура шевельнулась, источая мрачное веселье. – Будь ты и впрямь Хайоном, узнал бы меня.

Теперь, когда он назвал свое имя, я и впрямь его узнал. Как и многие офицеры Тысячи Сынов, включая меня самого, он был в равной мере и воином и ученым.

– Аклахир Эрудит, – произнес я. – Знаменосец роты Беджары. Я читал твой трактат о значимости ямбического пентаметра в призывающем стихе Кантори.

– Те дни для меня прошли. Прошли для всех нас. Ныне я служу Тагусу Даравеку.

Его шлем слегка склонился вниз. От стыда, что он служит Владыке Воинств? Осуждая, что я не служу?

– Это имя мне известно, – признал я.

Он хрипло выдохнул через свой вокализатор.

– Разумеется, известно.

– Зачем ты здесь? – спросил я в последний раз. – Это наши владения, Аклахир.

На нем был шлем, скрывавший эмоции, однако я ощущал исходящую от него издевку, которая придавала его незримой ауре привкус отвращения и сомнения. Я чувствовал, как предначертано судьбой всему этому закончиться. Он не верил, что я не намерен причинить ему вред. Более того, он ненавидел меня. Ему мучительно хотелось замахнуться посохом.

– Тебе следует лучше ограждать свои эмоции, – попенял я ему. – Они выдают твои враждебные намерения.

Он сменил стойку, направив свой посох на нас. О прикрытый одеяниями доспех загремели безделушки и талисманы. Его голос упал до смирившегося шепота:

– Давайте покончим с этим.

– Хорошо.

Рядом со мной зарычала просперская рысь. Я жестом велел ей оставаться на месте. Нефертари шагнула вперед, но я покачал головой. Предводители группировок часть позволяли чемпионам провести поединок перед битвой – для потехи, чтобы поднять боевой дух, ради возможности привлечь взгляд Богов – однако Аклахир был один, и мне не хотелось, чтобы Нефертари дралась за меня.

Вместо топора, который я утратил несколькими годами ранее – фенрисийского клинка, давным-давно разбитого клонированным сыном ложного бога – я обнажил свой меч. Сакраментум сверкнул в болезненном свете дня.