Вопрос, который не помещался в моей голове и распирал ее изнутри, озвучил Амураэль.

– Хайон, – произнес он, вертя в руках сломанный незнакомый болтер. – Как долго нас не было в Империуме?

Порой принимающие меня хозяева из Инквизиции просят объяснить необъяснимое. Находясь в плену, я упоминал, как выглядят и работают многие из вещей, что определяют жизнь в Империи Ока. В мире, куда уходят умирать законы физики и материи, стабильность времени также прискорбно страдает. Время существует лишь как разобенное понятие, различное для каждого из нас.

Мне доводилось биться вместе с воинами Легионов, для которых сам Империум – далекое воспоминание, несмотря на эйдетические образы. Для них не имеет значения, почему началась Долгая Война и даже как она закончится. Они сражаются в ней целую вечность. Вот и все, что они знают.

Если взять другую сторону той же монеты, знавал я и воинов, для кого Терра вообще едва ли уже стала воспоминанием. В их телах и сейчас продолжает пульсировать та же адреналиновая ярость, что текла по их жилам во время Осады. Говоря хронологически, для некоторых из них с момента начала их изгнания прошли считанные месяцы или же несколько лет.

Что же касается меня самого, то мне случалось заниматься поручениями Легиона, на выполнение которых уходило несколько дней, а потом я возвращался к Абаддону на «Мстительный дух» и узнавал, что на борту нашего флагмана прошли годы. Верно и обратное. Не раз я годами и даже десятилетиями вел войну во имя Черного Легиона, а оказывалось, что не прошло практически нисколько времени.

Однако даже это – попытка определить неопределяемое. Мы ведем речь о концепте, который не укротить словами.

Правда одновременно проста и чудовищно сложна. Правда в том, что большинству из нас более нет дела до времени. Оно для нас уже ничего не значит. Отмечать ход дней, месяцев и лет практически невозможно. Мы сражаемся, когда должны сражаться. Убиваем, когда должны убивать. Едим и пьем, чтобы поддержать силы. Спим, когда наши тела принуждают нас ко сну. Это не рутина, не гармоничный распорядок. Мы дышим и проливаем кровь, дышим и проливаем кровь. Есть лишь бытие, миг за мигом. Ты либо жив, либо мертв.

И вот эту-то правду нашим имперским противникам сложнее всего понять. Когда мы скрещиваем клинки с космическими десантниками из лояльных орденов и те изливают на нас упреки в ожесточении, длящемся десять тысяч лет. Когда мы слабо представляем, что за сборище недавно родившихся прошедших гипноиндоктринацию солдат с разжиженной кровью бросается на нас с клятвами, которые счел бы безумием сам Император. Правда в том, что не существует никакой старинной враждебности, продолжающей крутиться в паутине древних, очень древних разумов. Наша ненависть все еще горяча. Наши раны еще свежи. Так было всегда, и так все и останется. Время не в силах разбавить тот яд, что струится в наших сердцах, ведь времени больше не существует.

Я не могу сказать вам, сколько лет прошло для меня с тех пор, как я впервые ступил на затронутую варпом планету в Оке. Порой мне кажется, что я дышал воздухом Терры считанные недели тому назад. Порой я чувствую себя неимоверно старым, отягощенным гнетом противоречивых воспоминаний – тем, что как будто происходило с другими людьми в другой жизни.

Время – причуда смертных, порождение материальной вселенной, а мы не связаны подобными законами.

Мы нашли тело первого воина. Он не погиб при крушении, а умер в бою. Какие бы демонические силы не прокатились по этому кораблю, словно моровое поветрие, этот воитель в черной броне забрал нескольких из них своими болтером и клинком. Палуба и окрестные стены были покрыты остаточным ихором в тех местах, где демоны растворялись после уничтожения их телесных форм. Эта же кровь была и на зубьях его цепного меча.

Поверх доспеха мертвый воин носил табард с изображением креста – того же символа, что и виденных нами прежде рабов. Меч был привязан к его запястью куском цепи – то ли просто здравый смысл, чтобы не потерять оружие в хаосе схватки, то ли отсылка к гладиаторским боям на аренах наиболее примитивных и кровожадных миров.

Или же наиболее кровожадных Легионов. Этот обычай был достаточно распространен среди Пожирателей Миров. Даже бывшие воины XII Легиона в наших рядах продолжали соблюдать эту традицию.

– Кто первый? – поинтересовался Амураэль. Неподалеку стояло несколько его воинов, озиравших тени своими красными глазными линзами. Работающие доспехи издавали гул, напоминавший приглушенное рычание.

– Я это сделаю, – сказал я.

Я присел возле тела и вытащил свой ритуальный кинжал-джамдхару. Шлем отсоединился легко. Я начал резать, снимая с трупа скальп, словно дикарь из какого-то племени, забирающий боевой трофей. Мой брат Фальк и его Сумрачный Клинок любят собирать черепа павших чемпионов. Полагаю, принцип примерно тот же, но сам я был не склонен к подобным мрачным поборам.

Я проломил череп, вскрыв его, чтобы добраться до холодной трапезы внутри.

Как только жизнь покидает тело, оно начинает разлагаться. Внутреннее единообразие трупа нарушается, связующие частицы и процессы больше не работают вместе. Несмотря на отсутствие видимых признаков гниения, я почувствовал привкус зарождающейся энтропии, жуя первый кусок мозга.

Я сглотнул и продолжил, заставляя себя одолеть остаток горького блюда. А затем закрыл глаза.

Я ждал.

Достаточно скоро я получил ответы, которые искал.

Там, где встречаются прошлое и настоящее

Они называли себя Черными Храмовниками.

Это, а также многое другое, я узнал, как только попробовал плоть мозга.

Сколько туши переведено на пергамент ради подробного описания мириада боевых применений имеющихся у Легионес Астартес усовершенствований? Так много сообщается о нашей способности безупречно вспоминать, о слюнных железах, продуцирующих гидрохлорическую кислоту, о неподатливости наших укрепленных костей и мощи многослойных мышц и сухожилий. Куда меньше говорится о биологическом даре, превращающем каннибализм из дикарского ритуала в процесс познания.

Орган геносемени, отвечающий за этот дар – омофагия – в наиболее древних свитках именуется Восьмой Ступенью Превосходства или «летописцем». Он приживается в наших телах, соединяясь с мозгом и нервной системой посредством срастания с позвоночным столбом и пищеварительным трактом. Мы генетически сконструированы так, чтобы подпитывать себя практически любой органикой, даже плотью наших павших врагов, однако при помощи омофагии мы также поглощаем память противника. Нервные узлы в наших желудках передают в сознание импульсы от перевариваемого мяса, которые постчеловеческий мозг воспринимает как инстинкт и озарение.

Плоть зверя передает его осознание себя и окружающей среды, его усилия, голод и опасности. Чувствуешь близость высших хищников и вкус его добычи. Глаза человека открывают болезненную палитру из тысяч образов со всей его жизни, включая последнее, что предстало его взгляду.