Маркиз Д’Алваро, лежа в постели с закрытыми глазами, вполуха прислушивался к окружающему безмолвию. Ветра не было. Не шуршала сухая листва, не поскрипывал заржавленный флюгер на крыше над головой, даже мышиной возни из-под половиц было не слышно. Жара обессилила всех и вся. Ерзая на мокрой от пота простыне, Астор уже который час безуспешно пытался заснуть, но никак не получалось. Духота спальни, от которой не спасало даже настежь распахнутое окно, переполненный желудок и кислый запах, шедший от подушки, наводили дурноту, в висках стучали маленькие горячие молоточки, а на языке до сих пор ощущалась горечь с привкусом апельсина — не стоило, все-таки, так налегать на вино за ужином! Подумав об этом, хранитель второй заставы невесело усмехнулся. Сорок семь лет — это, конечно, не двадцать… Но чувствовал он себя сейчас на все шестьдесят. Вот и бессонница подоспела. Куда уж как славно. Он открыл глаза и, сбросив на пол влажную, тяжелую подушку, заложил руки за голову.

Это даже хорошо, что Карлос решил остаться на пару дней. Не из-за Руты, понятное дело, да и не из-за него, Астора, но все равно хорошо. «Хоть встряхнусь немного», — подумал маркиз. Он привык к одиночеству и давно полюбил его, с каждым годом находя в своем затворничестве все больше и больше плюсов, однако даже ему временами бывало тоскливо. Вот как сейчас. Нестерпимый зной, что третий месяц подряд держал Геон в осаде, еще больше ухудшал дело, и Астора временами до белого каления раздражало всё — от скрипа половиц до собственного денщика. Даже девицы вроде Руты не могли заглушить овладевающую маркизом смутную тоску по чему-то, чему он сам не мог подобрать названия. Конечно, Карлос Д» Освальдо в нынешних жизненных обстоятельствах никакого веселья в дом принести не мог, но само его присутствие уже странным образом бодрило. «Надо все-таки чаще бывать на людях, Инес права, — вынужденно признал маркиз. — Ну или того же Карлоса, в конце концов, чаще в гости звать. Его сейчас даже уговаривать не надо, да и заставы наши бок о бок стоят…» Он задумался. Идея была недурная.

— Хотя Абель, пожалуй, все эти его разъезды по соседям и так уже поперек горла, — вполголоса пробормотал маркиз. Перспектива в самом скором времени оказаться без вины виноватым, с другом за компанию, слегка охладила его пыл. Скандалов он не любил, тем более, в собственном доме, а с баронессы Д» Освальдо вполне бы сталось: Абель была северянка по рождению, но что до темперамента, то порой даже самые горячие южанки не могли сравниться с ней. Гордая, самолюбивая, импульсивная — этим она когда-то и покорила Карлоса Д» Освальдо. Он сам был такой.

А теперь из-за всего этого рушится их семья. Он не смог позволить, чтобы его плоть и кровь сгинула в каком-нибудь борделе, а она не смогла ему этого простить. Баронесса ненавидела Кайю вовсе не из-за ее матери. Она ненавидела ее потому, что Карлос, признав дочь от полковой шлюхи, сам того не ведая разрушил пьедестал, на который Абель его возвела своей любовью — и потому, что даже несмотря на это она до сих пор продолжала его любить. «Как и он ее, в сущности, — подумал Астор. — Мда! Чуден промысел божий. Поневоле возрадуешься, что хотя бы тебя не задело».

Он зевнул и уставился в потолок. Маркиз был закоренелый холостяк, каковым собирался остаться до конца своих дней. Возможно, на просторах Геона нашлась бы пара-тройка и его бастардов, но ни одного из них ему на крыльцо не приносили. Хотя не сказать, чтоб не старались: все предшественницы Руты спали и видели, как бы упрочить свое положение ребенком, однако не вышло ни у одной. Может быть, вообще ни у кого не вышло. «Все-таки со мной что-то не так», — без особенных сожалений констатировал Астор. Отсутствие наследников его уже давно не расстраивало.

Жаль только, род Алваро угаснет вместе с ним. «Что поделать, все в жизни имеет свой конец. И этот еще не самый худший» Глаза Астора начали слипаться. Медленно погружаясь в тягучую воронку сна, он услышал где-то за стеной тихий вскрик и заливистый смех Руты. Но вместо ее лица из сгущающейся темноты выплыло другое — обрамленное мягкими каштановыми локонами, лучащееся застенчивой, совсем еще детской улыбкой. Ирлин… Малышка Ирлин… Как это было давно, подумал Астор и провалился в густую, прохладную темноту. Она пахла свежескошенной травой и землей — влажной, красной, в которой отпечатывались следы маленьких босых ног. Следы бежали вперед через поле, на глазах высыхая под ярким полуденным солнцем, а над ними, разлитый в самом воздухе, дрожал все тот же беззаботный смех, звонкий, как пение маленьких хрустальных колокольчиков. Он кружился над Астором, звал за собой — и тот шел. Бежал. Через поле, огибая высокие копны ароматной травы, к встающему впереди лесу… Ирлин! «Где ты?»- хотел крикнуть он, и уже почти было крикнул, но тут зеленый стог по правую руку вдруг вздрогнул, зашелестели, осыпаясь на землю, блестящие травяные перья, и чье-то гибкое тело обрушилось на Астора, сбив с ног. Вновь зазвенели, лишая воли, хрустальные колокольчики. И над вдавленным в жирную красную землю маркизом возникло все то же лицо — золотисто-розовое, чуть тронутое загаром, смеющееся и счастливое. Большие карие глаза взглянули на Астора сверху вниз. Они тоже смеялись. Завиток длинных каштановых волос скользнул по шее.

— Ирлин, — позвал Астор.

Розовые губы девушки дрогнули.

— Ваше сиятельство…

Он улыбнулся ей в ответ. А она, склонившись еще ниже, к самому его лицу, повторила:

— Ваше сиятельство!..

Нежный, чарующий голосок стал требовательным. И почему-то до странности грубым, почти мужским. Девушка протянула руку, коснулась пальцами щеки маркиза — а потом вдруг, с неожиданной силой встряхнув его за плечи, гаркнула в самое ухо:

— Ваше сиятельство! Проснитесь!

Астора подбросило на постели. Насильно вырванный из сна, которого так жаждал, он резко сел, тряся головой. И, с трудом разлепив веки, огляделся. Изножье кровати, смятая простыня, открытое настежь окно, в которое вливается серо-розовый, словно пепел, рассвет… Поле исчезло. Ирлин тоже. Вместо нее над маркизом Д’Алваро с подсвечником в руке нависал его денщик: в одном исподнем, всклокоченный и как никогда близкий к увольнению.

— Ошалел ты, что ли?! — хрипло выдохнул Астор, обретя дар речи. — Какого демона, Гарет?!

— Так ведь… Простите, ваше сиятельство! — благоразумно попятившись, отозвался тот. — Не хотел пугать, да ведь и меня так же подняли… Там внизу посыльный! С письмом!

— И что? — огрызнулся маркиз, растирая горящее лицо ладонями. — Сам принять не переломился? Ф-фу, чтоб тебя демоны взяли… Чуть на месте Танору душу не отдал!

На заспанной физиономии денщика появилось сконфуженное выражение.

— Так там… это… — промямлил он, чем взбесил господина еще больше, — срочный посыльный-то, ваше сиятельство. А письмо вроде из столицы, и велено вам передать, лично в руки! Я хотел забрать, так он не дает — зови, мол, хозяина. Не то, говорит, обратно увезу. А письмо-то срочное, вот я и…

Маркиз глухо застонал.

— Пшел вон отсюда, — велел он, упираясь сжатыми кулаками в перину и спуская ноги с кровати. — Скажи, пусть ждет, я сейчас.

Гарет испарился. Когда дело пахло хорошей взбучкой, он умел передвигаться быстро. Астор, еще минуту посидев неподвижно, снова тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и тяжело поднялся. Будь прокляты все письма на свете, особенно срочные!.. Что спал, что не спал, только хуже стало. Маркиз, спотыкаясь, добрел до умывальника, вылил в глубокую медную чашу, заменявшую таз, полный кувшин воды и окунул туда голову по самый затылок. Помогло. Отфыркиваясь, Астор выпрямился и наскоро утер лицо полотенцем. Потом, подумав, натянул штаны и рубаху и сунул ноги в сапоги, один камзол надевать не стал — много чести. За такие побудки следовало всыпать плетей не только Гарету, но и неведомому гонцу, так что уж как-нибудь переживет, письмоносец.