Гермес вошел, когда я перевязывал себе руку.

– Что случилось?

– Порезался, когда брился. Почему ты так долго? Дом Луция Цезаря не так уж далеко отсюда.

– Я заблудился.

Это была откровенная ложь, но я решил не обращать на нее внимания.

– Как бы то ни было, Юлия дома и посылает тебе это.

Мой раб протянул мне свернутый папирус, и я взял его, велев:

– Принеси мне что-нибудь поесть, а потом собери мои банные принадлежности.

Гермес отправился на кухню и вернулся несколько минут спустя с подносом, на котором лежали хлеб и сыр. Я сжевал эту сухую еду, запивая сильно разбавленным вином и читая торопливо нацарапанное письмо Юлии.

Оно начиналось без обычных приветствий и вступлений: «Деций, я рада узнать, что ты в Риме, хотя сейчас неподходящее время, чтобы ты находился в городе. Я могу только догадываться, что раз ты здесь, не миновать беды».

Ах, моя Юлия, всегда такая романтичная!

«Мой отец с Октавием в Македонии, но бабушка здесь и внимательно за мной следит. Вскоре я найду какой-нибудь предлог, чтобы с тобой встретиться. Не впутывайся в неприятности».

На том письмо и заканчивалось. Что ж, писали его довольно торопливо. Я вспомнил, что семьи Цезаря и Гая Октавия связывали брачные узы. Закончив свой скудный завтрак, я попытался разобраться в нитях этой связи. Женой Гая Октавия была Атия, и теперь я вспомнил, что эта женщина была дочерью Юлии, сестры Гая Цезаря, от ничтожества по имени Атий[19].

Этот Октавий был биологическим отцом нашего нынешнего Первого Гражданина[20] – факт, который мы в нынешние времена блаженно не осознаем. Вот какова степень родства Первого Гражданина с Юлиями, хотя ему нравится делать вид, что в его венах течет кровь всего клана.

Мы с Гермесом отправились на улицу рядом с Форумом, где находилась одна из моих любимых бань. Это было довольно роскошное заведение, хотя тогдашние бани никак не могли сравниться размерами с банями, недавно построенными Агриппой и Меценатом, с их многочисленными термами и тренировочными залами, библиотеками, лекционными залами, озеленением, статуями и мозаиками. В моей бане было несколько приличных скульптур, привезенных из Коринфа в качестве военной добычи, искусные массажисты с Кипра и горячие ванны такого размера, что в них могли свободно беседовать около дюжины мужчин. Добрая беседа с равными – половина удовольствия, получаемого от бани, а сегодня трудно добиться, чтобы тебя услышали, в приспособленных для сотни и более купальщиков огромных термах, где гуляет эхо.

Баню, куда я ходил, посещали главным образом сенаторы и члены сословия всадников – так что это было подходящее место, чтобы узнать, как обстоят последние дела в правительстве.

Оставив одежду в атриуме под не слишком бдительным надзором Гермеса, я как можно быстрее окунулся в бассейн с холодной водой, а потом направился в кальдарий[21], чтобы с наслаждением посидеть в горячей воде. Войдя в темную, полную пара комнату, я разочарованно увидел, что в бане есть только два других посетителя, и оба мне незнакомы.

Я вежливо поприветствовал их и шагнул в восхитительно горячую воду, а потом устроился в ней, высунув только голову, чтобы помокнуть. Я находился спиной к двери и просидел так всего несколько минут, когда мои компаньоны встревоженно взглянули на вход. Я не потрудился обернуться, и тут сзади появились и залезли в ванну крупные, суровые с виду мужчины с покрытыми шрамами лицами – худшая разновидность громил с арены. Два моих сотоварища торопливо освободили свои места, и вскоре вместе со мной в воде уже сидели шестеро громадных скотин, оставив место слева от меня. На это место опустился еще один мужчина, моложавый, красивый развратной красотой и украшенный лишь несколькими небольшими шрамами – причем некоторыми из них наградил его я.

– Добро пожаловать обратно в Рим, Деций, – сказал он.

– Спасибо, Клодий.

Этот человек заставил меня похолодеть. Я не мог сбежать или спастись, да и недостойно было бы пытаться это сделать. Вот и надейся на предсказанную мне долгую, долгую жизнь.

– Расслабься, Деций. Я назначен трибуном, и сейчас у меня на уме огромное множество важных вещей, – заявил Публий Клодий. – В настоящий момент ты заботишь меня меньше всего. Не перечь мне – и тебе не о чем будет беспокоиться.

– Рад это слышать, – ответил я совершенно серьезно.

– Я даже не буду винить тебя в дружбе с этим псом Милоном, если ты не станешь объединяться с ним против меня.

– Я не ищу проблем, Клодий, – ответил я.

– Великолепно. Тогда мы поняли друг друга.

Трибун казался чуть-чуть более благоразумным, чем обычно. Не то чтобы это говорило о многом, но…

– Собственно, – как ни странно, тут он поколебался, – есть способ уладить дела между нами. Начать, так сказать, с чистого листа.

Это звучало воистину интригующе.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты ведь уже знаешь, что моего зятя, твоего родственника Метелла Целера отравили?

– Я знаю, что он умер, – осторожно проговорил я. – Об отравлении до меня доходили только слухи.

– Ах да, я и забыл… Ты же один из тех мыслителей-логиков.

Пропустив мимо ушей оскорбительный выпад, я ответил:

– Я предпочитаю твердые доказательства молве.

– Ну, по слухам, Целера отравила его жена, моя сестра Клодия. Мои враги и стадо простолюдинов шепчутся за моей спиной, что она виновна, – просто потому, что презирает условности и борется за мое дело.

– Мир полон несправедливостей, – заявил я.

– Считается, что ты хорошо умеешь докапываться до сути дела, Метелл. Я хочу, чтобы ты выяснил, кто убил Целера, и очистил имя Клодии.

Я был так ошеломлен, что чуть не соскользнул под воду. Клодий принял мое замешательство за нежелание.

– Сделай это – и ты получишь от меня все, что попросишь. А как трибун, я могу очень многое для тебя сделать: почести, должности, все, что пожелаешь. Я могу почти без усилий протолкнуть все это через народные собрания.

– Меня не надо подкупать, чтобы я выяснил правду, – высокопарно заявил я.

Однако искушение было велико – может, потому я и вел себя так высокомерно.

Мой старый недруг отмахнулся.

– Конечно, конечно. Но я уверен, ты не будешь возражать против щедрого подарка на Сатурналии, так ведь?

Это было обычным способом предложить взятку.

Я пожал плечами.

– Кто бы мог обидеться на такое…

Мне хотелось верить, что я сказал так только потому, что знал – я не выйду из этой комнаты живым, если не соглашусь на предложение трибуна. Люди и раньше тонули в банях.

– Значит, договорились, – заявил Публий Клодий с таким видом, будто все было окончательно решено. – Хорошо. Начинай немедленно. Тебе нужно будет посетить Клодию. Она нынче вечером дает ужин. Ты приглашен.

– Все это довольно неожиданно, – сказал я.

– Я занятой человек, и времени у меня мало. Ты ведь недолго пробудешь в Риме, так, Деций?

Тон бывшего патриция не подразумевал ни малейших возражений.

– Только пока не улажу дело со смертью Целера.

– Отлично, отлично. Я не имею в виду, что мы должны возобновить нашу вражду, когда с этим неприятным делом будет покончено, но, говоря откровенно, чем меньше друзей Милона и Цицерона останется в городе, пока я трибун, тем я буду счастливее.

Клодий хлопнул меня по мокрому плечу.

– Мы умудренные жизненным опытом люди, а? Мы знаем, как работает политика. То, что люди расходятся во мнениях по определенным вопросам, не означает, что они не могут в согласии трудиться над другими вопросами, будучи связаны взаимным интересом.

Как и все профессиональные политики, этот человек мог в нужных случаях задействовать свое обаяние.

– Само собой разумеется, – пробормотал я.

– Именно.

Мой собеседник плеснул воду себе на лицо и на волосы.