– Полагаешь, только тебе пришло такое в голову? – Отец пренебрежительно махнул рукой. – Это не твоя забота. Теперь, когда ты вернулся, я соберу глав семьи. Будь здесь нынче вечером до захода солнца.
И он вернулся к своим свиткам. Вот и всё. Меня отпустили.
Я был озадачен, но испытал глубокое облегчение. Явившись к отцу, я исполнил свой главный долг и теперь мог делать, что хотел. Поэтому, естественно, я отправился на Форум. Римлянин, слишком долго оторванный от Форума, страдает от болезни духа, тоскует и чахнет. Он знает, что, несмотря на важность его работы, несмотря на безудержность местных удовольствий, находится далеко от центра мира.
Замечательно было приблизиться к тому месту, куда привели меня все те сотни мильных камней.
Вынырнуть из лабиринта узких улочек и переулков на Форум – это все равно что выйти из узкого горного ущелья на огромную равнину. Перспектива расширилась, и теперь я видел не только узкую полоску неба над головой. Огромные базилики, монументы, ростра, курия, в которой собирался Сенат и которая тогда еще не сгорела дотла[4], и мое самое любимое – храмы. Начиная с красивого маленького круглого храма Весты, их вереница поднималась к высшей точке, к великолепному венцу Капитолия, храму Юпитера Лучшего и Величайшего.
Но еще больше, чем архитектура, Форум делали люди. Как обычно, он был переполнен – даже в этот довольно прохладный декабрьский день. Горожане, свободные и рабы, женщины, чужестранцы и дети невесть какого статуса – все они суетились, бездельничали, играли, как им подсказывало настроение. А настроение тут было возбужденным. Человек, созвучный с сердцебиением Рима (а я один из таких людей), способен ощущать царящие в городе эмоции, как мать ощущает настроение своего ребенка: испуганное, печальное, веселое, негодующее, сердитое; все эти чувства очевидны для того, кто умеет распознавать их признаки.
Я знал, что дело тут не только в предвкушении Сатурналий, которые должны были начаться через несколько дней. Как бы ни любили римляне попойки этого праздника, в нем есть и нечто мрачное, потому что тогда нам приходится отдавать свои долги. Нет, тут было нечто большее, еще одна интригующая маленькая загадка, которую следовало разгадать.
Окунувшись в толпу, я стал приветствовать старых друзей, приглашая их на обед. При всей своей грозной мощи и славе Рим – всего лишь деревня-переросток, где, куда ни посмотри, обязательно увидишь кого-нибудь из знакомых. С Гермесом, следовавшим за мной по пятам, я медленно пересек Форум и поднялся на Капитолий, где принес благодарственную жертву за свое благополучное возвращение.
Когда перевалило за полдень, я послал Гермеса домой за банными принадлежностями и расслабился в пару и горячей воде, пока друзья и знакомые сплетничали о возницах, гладиаторах, опозорившихся женщинах и так далее, и тому подобное. Похоже, никто не хотел распространяться о политике, и я счел это странным. Не то чтобы люди боялись, как могли бы бояться, если б у власти находился сумасшедший тиран или безжалостный диктатор, как в последний год Мария или во время проскрипций Суллы – скорее, они были сбиты с толку. Последнее, в чем хочет признаться римлянин – это что он не знает, что происходит.
Поэтому следующее место, куда я заглянул, было египетским посольством. Посланник Лисий провел в Риме целую вечность и собирал все слухи в мире, поскольку почти всю жизнь угощал и подкупал членов римского правительства и остальных посланников. Старый толстый извращенец принял меня, как всегда, гостеприимно. Я с некоторым унынием заметил, что под толстым слоем косметики лицо его испещрено множеством крошечных язв. Может, вскоре нам понадобится новый египетский посланник. Это опечалило бы меня, потому что сей человек, если можно так выразиться, являлся неоценимым ресурсом.
– Добро пожаловать, сенатор, добро пожаловать, – восторженно сказал старик.
Он хлопнул в ладоши, и в комнату прибежали рабы, чтобы омыть мне руки и ноги, хотя я только что явился из бани. Один из них взял мою тогу, другой сунул мне в руки чашу, а остальные принялись неистово обмахивать нас опахалами. Здесь не было жарко и не жужжали мухи, но, может быть, рабы просто нуждались в упражнениях.
Мы вошли в маленькую круглую обеденную залу – одну из многих эксцентричных особенностей египетского посольства. Я никогда не мог разглядеть в этом здании никакой архитектурной последовательности.
– Его Величество сообщил мне, что ты оказал ему в прошлом году некие выдающиеся услуги. Он премного благодарен, – сказал хозяин дома.
Не успел он договорить, как на столе перед нами, словно по волшебству, появились яства. Меня всегда изумляло, что в какой бы час я ни заглянул к посланнику, я всегда попадал в обеденное время. Римляне педантично соблюдают время трапез, но Лисий не таков. Даже если ты наносишь ему импровизированный визит вежливости, у него всегда наготове не только обычные фрукты и оливки, но и свежевыпеченный хлеб, все еще горячий, из печи, и целый жареный петух с до сих пор хрустящей корочкой.
За едой мы разговаривали о всяких незначительных делах. Я осведомился о здоровье последнего сына Птолемея – когда я покинул Александрию, он только что выпрыгнул из материнского живота, а Лисий расспросил насчет моего пребывания на Родосе, надеясь, что я выполнял там некую секретную миссию. Увы, то была всего лишь одна из моих неофициальных ссылок.
– Политическая ситуация в Риме слегка озадачивает меня, – признался я, когда раб налил нам сладкое десертное вино. – Я был долго отрезан от дома, а мои друзья ни о чем не рассказывают.
– Вряд ли стоит удивляться, – заметил Лисий. – Того, что случилось за последние месяцы, еще никогда не бывало. Консульство Цезаря было самым продуктивным из всех.
– Большинство консулов просто просиживают свой срок, надеясь, что потом получат в управление богатую провинцию, – сказал я.
– Именно. Но не Цезарь! Он почти немедленно заставил принять закон о выплате долгов ветеранам Помпея. А потом сбавил треть стоимости контрактов друзьям Красса, сборщикам податей в Азии[5].
Я пожал плечами.
– Долги предвыборной кампании. Эти трое близки, как мои незамужние тетушки. Цезарь никогда не стал бы консулом без помощи тех двоих.
– Вполне возможно. Конечно, делу помогает то, что Гай Юлий ведет себя так, будто он – единственный консул.
– Как же такое вышло? – спросил я. – Разумеется, у Бибула силы воли не больше, чем у медузы, но не может быть, чтобы он даже не попытался взять верх над своим коллегой.
– Он и вправду сделал такую попытку. – Лисий раскинул руки в жесте, который у египтян означает «напрасно». – Но его прогнали с Форума, открыто угрожая насилием. Тогда он укрылся в своем доме и оттуда объявил, что наблюдает за знамениями.
Услышав это, я от души рассмеялся.
– Такое уже и раньше пытались проделать!
Согласно древнему закону, когда авгур ожидает благоприятного знамения, все общественные дела следует приостановить. То был обычный коварный способ оттянуть принятие законопроекта, но это редко длилось дольше дня-другого, и уж точно не весь срок консульства.
– Цезарь проигнорировал его и продолжал действовать в одиночку, – стал рассказывать дальше мой собеседник. – Ты заметил, что теперь уже все отбросили «Гай» и «Юлий» и говорят о нем только как о Цезаре? Некоторых это беспокоит.
– И должно беспокоить, – ответил я. – Лишь царей и рабов зовут одним-единственным именем. А я почему-то не могу представить, чтобы Цезарь воображал себя рабом.
– Совершенно верно. С огромной любезностью Цезарь также уговорил Сенат утвердить его величество в качестве царя Египта и друга и союзника римского народа.
Лисий источал довольство.
Я воздержался от вопроса, какую взятку предложил за это Птолемей, зная, что она должна была быть безмерной. Но, сколько бы он ни заплатил, дело того стоило. Отныне ни один чужестранец не мог вторгнуться в Египет, не вступив в войну с Римом, и ни один узурпатор не мог покончить с Птолемеем, не дав Риму повода аннексировать Египет. Я вернулся к предыдущей теме разговора.
