'Аллэ принёс несколько кусков мёртвой кожи и металла, которые он без каких-либо затруднений присоединил к предложенной Уаиллару сбруе. Надев и застегнув её, воин-аиллуо смог вставить меч так, как хотел, за спину, причём выхватить оружие получилось - после трёх-четырёх упражнений - быстро и без усилий.

Мало того: 'Аллэ принёс ещё кожаную трубку, легко и просто крепящуюся на левой стороне амуниции, в которой уже лежала заряженная громотруба.

Жесты его ясно дали понять, что Уаиллар может её забрать. И 'Аллэ протянул ему кожаный мешочек, содержание которого было совершенно недвусмысленным: кусочки тяжелого металла и порошок, который бросает его во врага!

Уаиллар поблагодарил, как принято у альвов, потом, как принято у многокожих. На самом деле он был не просто благодарен - он был потрясен до глубины души!

Теперь оставалось только проститься с Аолли и выйти незамеченным из аиллоу многокожих. И неизвестно, что было сложнее.



[1] Алларэу - хитрым образом сплетенная из гибкой и длинной лианы уиллоэ сбруя, на которой в походе развешивают оружие и припасы.

1

Гильдмайстер Ронде принимал своего порученца в большом кабинете. В отличие от малого, там стоял письменный стол неестественно громадных размеров, занимавший полкомнаты. Гильдмайстер, немаленький мужчина, сидя в кресле, не мог достать рукой до дальнего от себя края. Стол был сверху покрыт зеленым сукном, обильно изукрашен тонкой резьбой по дубу, а по трем сторонам огорожен искусно выточенной баллюстрадой высотою чуть больше пяди.

Жуар Кальмон мялся у стола, не зная, куда деть шапку. Он успел переодеться с дороги, хотя велено было - как войдёт в дом, сразу к хозяину. Да не беда, четверть часа на самом деле ни на что не влияют. Зато пыль дорожная с него на пол и мебель не насыпется, да и лошадьми Кальмон не пахнет.

- Ваша милость, - наконец, решился порученец, - вот.

И он выудил из висящей на боку тяжёлой кожаной сумки потемневший от старости кожаный же кошель, завязанный плетёным шнуром со свисающей на нём тёмно-красной сургучной печатью.

- Как есть, одна тысяча три сотни и двадцать три двойных золотых, выручка, значит. - Он снова полез в сумку. На этот раз содежимое не удалось вытащить так быстро и ловко, как кошель. Свёрнутые в толстую плотную трубку и обвязанные таким же плетёным шнуром с такой же печатью бумаги зацепились было за что-то, но Кальмон справился в конце концов:

- Все бумаги по сделкам, и отчёт мой тут же.

- Да ты погоди про отчёт, - гильдмайстер небрежно сдвинул выложенные на стол предметы: Кальмон потому и был порученцем, что за ним обычно можно было не проверять, - расскажи, как съездил. С самого начала.

Тот помялся, оправил кафтан, провёл обеими руками по коротко стриженной голове, поправляя неизвестно какую погрешность, суетливо оправил окладистую, надвое растущую бороду, и начал, наконец:

- Так, ваша милость, что там про с самого начала рассказывать-то? Мы же пустые выехали, по Южной дороге так без груза аж до самой Фаланеры и ехали. Благо, сухо было, быстро получилось. Там, как вы и повелеть изволили, - Флоан поморщился. Он не любил, когда его люди разговаривали с ним как с дворянином не ниже дуки, - загрузили мы последний в этом году урожай чокло с плантации ее милосердия вашей благородной супруги. Там в бумагах про это всё есть. В этом году чокло хорошо уродилось, почти на пятую часть больше, чем обычно. Мы всё и забрали.

- Погоди, а червяки, что в прошлом году погубили едва не половину урожая?

- Так это, ваша милость, Барлай же сразу всех детей и женщин на плантацию выгнал, и они каждый день червяков руками собирали, с самых почек и до последнего снятого плода. Вот и не пожрали они почти ничего. Барлай говорит: как увидел первого червяка, так сразу понял, если не выбирать их и не давить, то опять всё погубят. Они ведь завязи жрут, проклятые.

- Барлай? Он там кем у нас?

- Так это, ваша милость, он же сын Ламора, если помните. Вы Ламора лет пять назад пороть ещё повелеть изволили, когда он за беглыми не уследил.

Было такое. Пять семей арендаторов, привезённых из Империи и долгами за перевоз к земле прикреплённых, снялись как-то ночью - сговорились, видно - и рванули к побережью. Не понять, на что надеялись: когда их догнали, они уж от голода шатались. Местных растений не знали, а с собой взять не додумались - своего не было, а чужое украсть не сообразили.

Гильдмайстер тогда тамошнего надсмотрщика действительно велел выпороть, но не за то, что арендаторы попытались убежать, а за то, что довёл их до такого. Люди, которые приезжают в Марку в поисках лучшей доли, часто нарываются на подобных Ламору: те их обводят вокруг пальца и превращают фактически в бесправных рабов, живущих впроголодь и лишённых какой бы то ни было перспективы и надежды. В итоге от них толку на работах никакого, ибо работают они за страх, а не за совесть, и работу свою ненавидят.

А вот если человека заинтересовать, чтобы он понимал: чем лучше поработает, тем лучше будет жить его семья - то за те же, в сущности, деньги произведёт он куда больше, на радость и благо хозяину.

Случай этот гильдмайстер помнил, а вот человека, приговорённого к розгам - нет. И что дальше было - тоже. Наверняка ему докладывали, и наверняка жена знала все подробности, но у гильдмайстера слишком много было забот и ответственности, чтобы такие мелочи ещё в голове держать.

- Так что, Ламор там больше не командует?

- Так умер он о прошлом годе осенью, захлебнулся, когда в сезон дождей Равилию решил перейти. Там посуху-то коню по бабки, а как дожди, с гор вода катит, бык не устоит, не то что человек. Глубина по пояс от силы, но несёт - не удержишь. Он и не удержал. Их с конём потом аж на две тысячи шагов ниже по течению нашли, когда вода схлынула. А её милосердие благородная супруга ваша изволила сына его надсмотрщиком утвердить. Вот сын-то как раз Барлай и есть.

- Значит, говоришь, надумал, как с червём бороться?

- Так и есть, ваша милость, сразу придумал.

- Ты вот что... - гильдмайстер постучал пальцами по столу, - вышли-ка ты ему два десятка золотых за сообразительность. - Тут Флоану Ронде пришло в голову кое-что: - Кальду во Фаланере сколько, ты думаешь, дать бы за содействие? - Без местной власти вряд ли бы надсмотрщик плантации смог вывести жен и детей местных жителей на работы.

- Так это, осмелюсь почтительно доложить, ваша милость, Барлай этот кальду сразу три десятка двойных золотом выложил, как первых червей увидел. Из своих, семейных.

- Надо же, - поразился гильдмайстер, - какой быстрый! Ты как думаешь, Жуар, он там в Фаланере не засиделся ли?

Кальмон весь превратился в одно большое 'не могу знать', поскольку вопрос этот точно выходил далеко за пределы его компетенции.

- А лет ему сколько, Барлаю тому?

- Трёх десятков нет ещё, ваша милость, а точней не знаю я.

- Из Фаланеры голуби есть ещё у нас?

- А как же, ваша милость! Барлай в этом году всё время новых присылает, чтоб у нас не меньше, чем полдюжины было.

Нет, ну что за полезный малый!

- Ты вот что, любезный. Пожалуй что, денег Барлаю не шли. Отправь лучше голубя, пусть он сам сюда прибудет, я его лично и награжу. И что кальду отдал, возмещу. Такие шустрые мне нужны. Погляжу, к чему его пристроить, если и вправду так хорош - нечего ему в Фаланере штаны просиживать.

Гильдмайстер сделал себе пометку на лежащем под правой рукой листе желтоватой бумаги.

2

- Продолжай.

Кальмон подобрался и двинулся дальше в рассказе:

- Потом мы, как изволили повелеть ваша милость, проехали почитай весь Деленский Гронт, до самого Делена. Там выкупили всё, что было у них из карминной краски, семь с четвертью пудов и два с третью фунта. Собрались ехать дальше, да комес Гирта, как узнал, что мы в Акебар едем, решил с нами императорское серебро отправить. А мы что, нам только в радость, что с охраной пойдём. Он из своей компаниды едва не треть с нами отправил, да сына своего дал командовать.