Молчит.

– Гарри? – Эггзи едва ли не плачет, ему горько, холодно, он снова брошен в этом мире на волю ветрам. – Гарри?!

Кладет руки на темное дерево, тыльной стороной вверх и едва ли держится. Оставленный, покалеченный, лишившийся враз того, чем жил несколько лет.

Гарри прекрасно его понимает.

Он вздыхает, стараясь выровнять пульс.

– Я… я не скажу тебе многого.

Эггзи тихо внимает его голосу, а у Гарри жжет внутри от его трогательного, беззащитного, доверчивого вида. Вида юнца, что только-только примерился к взрослому платью.

– Я … просто рядом. И теперь никуда не уйду.

«Не уйду» – как «не имею права». «Не уйду» – как «не оставлю». «Не уйду» – как «не бойся, я с тобой».

И мы одни против целого мира.

========== Влюбленный в историка (AU) ==========

— Прогуливать пятую пару психологии подряд — совершенно некрасиво.

Роксана хмурит аккуратные бровки и смотрит с укором. По ее виду точно можно определить, что она очень и очень недовольна: и прогулами Эггзи, и его успеваемостью, и тем, что ей самой уже который раз приходится прикрывать нерадивого друга.

Красиво подведенные губы надуты — высшая степень неодобрения, ага, а руки на груди — поза точь-в-точь как у родной матери, когда в начальных классах она отчитывала его за грязную рубашку и порванную тетрадь.

Только вот Эггзи на вторую маму за пределами дома не соглашался. Не подписывался.

— Не хочешь — не прикрывай. Скажи Мерлину честно, что я терпеть не могу его сухие лекции и информационные сводки. Пусть подавится данными по возрастной психологии.

— Эггзи!.. — Рокси пылает праведным гневом: она еженедельно придумывает правдоподобные отмазки, лишь бы дать другу время, а тот ведет себя как законченная сволочь. — После всех моих трудов? Серьезно? Тебе вообще не стыдно?

— Я собираюсь бросить этот чертов колледж, — Эггзи мечется по комнате, переворачивая все на своем пути вверх дном.

У него состояние, близкое к истерике, а еще фингал под глазом и длинная царапина на щеке. Тяжело, знаете ли, работать вышибалой, совмещая ночные дежурства с утренними лекциями. И пьяных придурков с профессорами совмещать тоже, кстати, трудно.

— Нахуй все здесь.

— Эггзи! — Рокси надеется достучаться до него без применения силы: черный пояс по карате обеспечит ей одномоментное превосходство, но это, наверное, слишком нечестно. — Может, нам просто пора обсудить все?

Все?

“Все” — это полуночный шепот в ухо, тихие признания в том, что сдерживаться день ото дня только сложнее?

“Все” — это “Рокси, блять, только не на историю, я же элементарно обкончаюсь там!”?

“Все” — это умные глаза мистера Харта и его, Эггзи, личная улыбка от уха до уха, когда лишний раз спросили по теме занятий?

— А может, не пора?

Рокси садится на краешек кровати, педантично расправляет ткань вечно идеально наглаженного платья:

— Пора, Эггзи. Пора. Ты меня скоро выбесишь своей беготней от мистера Харта.

— И вовсе я не бегаю!

— Бегаешь, — милосердная, понимающая улыбка, — бегаешь настолько, что по инерции другие пары пропускать стал.

— Неправда! А работать мне когда?

— У тебя нет такой уж нужды в работе, Эггзи, — Рокси давит: давит ненавязчиво, чересчур внимательным взглядом, легким движением пальцев, взором с прищуром. — Признай сам. Ты держишься на повышенной стипендии который месяц, и даже этому говнюку Чарли далеко до твоих результатов.

— И…

— А твои выступления за сборную колледжа по легкой атлетике? — Рокси повышает тон, но голос ее по-прежнему мягок. — Не смей равнять себя с землей, Анвин. До тех высот, на которых ты стоишь, нам еще прыгать и прыгать.

— Сказала староста нашей группы — умница и красавица №1 во всем колледже, — Эггзи криво ухмыляется, а внутри уже поднимает голову секундный страх: Роксана слишком проницательна, чтобы не заметить очевидного. — Спасибо, Рокси, твои убеждения, построенные на причинно-следственных связях, потерпели крах. Так я…

— Замолчи, Эгги, — Мортон не перестает мило улыбаться, но с каждой минутой от нее все сильнее разит опасностью. — Ты отлично умеешь уводить тему в сторону, об этом знают все. Но сколько ты готов бегать от своих чувств?

Чувств?

Чувств, что холодом по позвоночнику?

Чувств, что не дают покоя третий курс?

Чувств, что просыпаются от случайных прикосновений и случайных взглядов радушного историка?

Это про эти чувства идет речь?

Эггзи как-то не готов признаться: ответ на все вопросы спрятан у него глубоко внутри, промеж ребер, в клетке из жил. Доставать его не хочется, причина тому абсолютно проста: Эггзи не единожды проверял на своей шкуре, что это такое — быть уязвимым из-за своих ощущений.

— Столько, сколько потребуется.

Глупо, зато честно. Эггзи сполна попробовал грязи в свои школьные годы, чтобы не повторять ошибок.

— Зря, — Рокси пожимает плечами, достает пилочку и поудобнее устраивается на кровати, словно серьезного разговора между ними и не было в помине. — Влюбиться — это не плохо.

— Не тебе судить.

Ему бы не огрызаться, ему бы не шипеть затравленным зверем — а, напротив, подползти ближе и голову удобно устроить на худых коленках, под ласковыми ухоженными пальчиками. Спрятаться, закрыться от всего мира обманчиво хрупкой спиной Роксаны Мортон.

Она ведь проницательная девочка, она поймет и утешит.

— Ну почему же? Вон сколько разговоров ходило в наших стенах, когда я Мерлину открыто предложила…

Ах да, она — Роксана Мортон — не только проницательная, но еще и со стальными яйцами. И с таким самообладанием, о котором каждый юноша на их потоке может только мечтать.

— Я отлично помню, как он подавился чаем и едва не упал со стула. Это было немного подло — подойти к нему во время ланча.

— Зато какой результат, — Рокси хмыкает, смешно морща носик, и кивает на цветы, что приютились на их подоконнике.

Злость сходит на нет, Эггзи подходит ближе, падает рядом и прислоняется к теплому плечику, сползая по стенке.

— Думаешь, если я признаюсь, выйдет нечто похожее?

— Скорее наоборот. Кепку сними, свет загораживаешь.

— В смысле?

— Цветы носить будешь определенно ты, и никак иначе. А вот манер и мужской харизмы побольше у мистера Харта.

Рокси не отвлекается даже: подправляет маникюр, медленно листает учебник, не обращая внимания на мелодично тренькающий телефон. У нее еще и нервы железные — вести документацию за всю их группу разношерстных раздолбаев и жить с ним в одной съемной квартире.

— Мы с тобой неправильные, да?

Шум за окном расслабляет, и Эггзи клонит в сон: позади у него была двенадцатичасовая смена, но даже этот убойный способ не смог прогнать образ историка из его головы. Он откровенно клюет носом, угревшись у бока подруги, и лениво ловит себя на мысли, что не знает даже расписания завтрашних пар.

— Нет. Мы с тобой — молодые, красивые. У нас все впереди, главное только в учебу вложиться, чтобы потом пожинать хорошие плоды.

Рокси херни не посоветует: Эггзи пробует разлепить глаза, но теряется в едва уловимых запахах ее духов.

— А еще сейчас для нас самое время любить — поэтому поднимай свою задницу и пойди хоть немного приведи себя в порядок. Через семь минут у тебя встреча с мистером Хартом в забегаловке на углу.

— Что?

Сон как рукой снимает, и Эггзи подскакивает на месте, недоуменно таращится на Рокси, смутно рассчитывая на хреновую шуточку в духе их одногруппника Хескета, редкостного такого мудака.

Надежда тает мгновенно: Эггзи достаточно хорошо знает свою подругу. Роксана утонченная и возвышенная для настолько отвратительных шуток.

Сердце пропускает удар.

— Что, прости?

— Ты слышал. Мне надоело, как вы, два дурака, ходите все вокруг да около, а Хэмиш мне потом мозги прочищает о страданиях мистера Харта.

— Роксана?!..

— Надень темную толстовку и кроссы с крылышками, Гарри их обожает. И поторопись — у тебя осталось всего пять минут, а твой избранник терпеть не может опаздывающих на свидания.