– Значит, тебя не надо считать провокатором, потому что ты просто не совсем верно и точно изволил выразиться, приклеил «устои» к «демократии»? – Продолжал мыслить вслух по поводу равенства, братства, свободы и справедливости Осиновский.

– А вот бабку, которая, кроме своей клюквы в жизни ничего доброго не видела, следует в чём-то… крамольном обвинить. Кровь ты конечно проливал… Не спорю и не знаю, чью и зачем.

– У меня два ранения имеется, – спорил с шефом Григорий, – и награды.

– При этом у тебя, Гриша, тебя настолько загажен мозг, что ты даже не в состоянии понять, что старушка – не американский парашютист, – выставлял свои аргументы магнат. – Она ведь и мыслит правильно. Если что-то где-то отделяется, ранее неотделимое, то почему бы, к примеру, тому же Вашингтонской знати не покинуть пределы Вашингтона или, допустим, Нью-Йорка. Могут же они взять для себя, для жизни, кусочек земли… где-нибудь, на Аляске. Еще посмели против России хвост поднимать! Я хоть и буржуй, можно сказать, но патриот своей родины!

– Ну, вас понесло, господин Осиновский! – Смело заметил Григорий.– Про патриотизм хорошо говорите, а всё остальное слушать даже…

– Ты у меня будешь слушать всё, что я скажу,– серьёзно предупредил его предприниматель. – Они, заокеанские магнаты и чиновники, ведь постарались же, к примеру, разделить на клочки Югославию. Борцы, блин, за права человека! Какого человека, снежного? Вот там-то, в этой долбанной Заокеаниии, демократии не было и никогда не будет. Люди живут ради собственного желудка и считают, что они свободны, как птицы. Но такие птицы жирными пингвинами называются и о полётах лишь мечтают.

Беседу вели только телохранитель Григорий и магнат Родион. Все остальные только слушали. Пусть философствуют. Много и долго говорить – не мешки ворочать.

А эти полемизирующие друг с другом господа тяжелей сотового телефона в своей жизни ничего не поднимали.

– Ну, ты в курсе, Гриша, что большинство граждан в тех же США свободны, но очень условно и весьма относительно, – не унимался Осиновский. – Вот и нас они всех тащат в такое же болото. А мне в последнее время стыдно, что всё именно так и происходит. Жив буду, может быть, построю себе в деревне домик, и буду горох сеять. Пургу не гоню. Если успею, то сделаю. Всё, что у меня есть, пусть друганы всяких мастей себе забирают… Всё одно, народу ничего тут не отломится. Основные копейки благотворительных фондов в карманах у жуликов. В основном, это факт.

– Вы произнесли целый монолог, Родион Емельянович, – сказал лейтенант Ковалев. – А родине, я считаю, надо отдать всё, что имеешь.

– А что ты-то, лейтенант, имеешь? – Осиновский стал впадать в меланхолию. – Ты, кроме пары хромовых сапог и собственной жизни, ничего не имеешь. Ну, чуть больше некоторых других денег получаешь… Ну, и что?

– Вот её, свою жизнь, если надо будет родине, и отдам за неё,– Ковалёв сказал просто. – А как же ещё иначе? Только так русский, российский человек жить и думать должен. С вами в чём-то я согласен, а в чём-то и нет.

– А мне без разницы, согласен ты или нет, летёха! – Родион Емельянович всегда был сам себе на уме. – Сейчас вот бабка Селивониха или, как её, Матвеевна, открыла мне на нашу жизнь глаза. Слава богу, что мы, россияне, пока ещё с американским флагом в туалет не ходим по большой нужде. Но всё к тому идёт. Медленно, но уверенно.

При этом Осиновский заверил, что не за себя сейчас говорит, а за людей. Он-то преуспел. Старался, да и помогали… братаны. У него лично всё есть, и не только на Рублёвке, и не только автомобиль «Линкольн». А вот народные массы ждут у моря погоды. При новейших традициях, позаимствованных из-за Океана, вряд ли, в нынешнем веке дождутся. Одним словом, чем дальше в лес, тем больше дров. Их там – море, уже наломанных. Постарались предыдущие рулевые от имени народа довести народ до совершенно неадекватного состояния.

– Очнись, Родион, – урезонил предпринимателя Григорий. – Вспомни, кто ты, и думай только о хорошем. Каждому ведь своё. Кому выпало быть последним бомжём, а кому-то – первым министром.

– Верно, Гриша. Что-то у меня от удачи шарики за ролики зашли. Я очень успешный предприниматель. Меня сам… который этот… уважает. Вы знаете, о ком я говорю? Поэтому, молчите громче! Кстати, он классный парень и, относительно, справедливый. Правда, фрагментами. Главное, что он себя уважает. Такой вот у меня приоритет, мужики,– начал расхваливать себя Родион Емельянович, – всегда будет за мной, Осиновским. Ты, к примеру, Петя, шофёр мой личный, у меня будешь зарабатывать ещё круче! Здесь не дешевый базар. Я всегда держал своё слово. Или я его не держал, Пётр Иванович, а-а?

– Держали, Родион Емельянович, – откровенно согласился с предпринимателем водитель, – всегда поддерживали и морально, и даже… материально. Вон, ребята не дадут соврать.

Шофёр, именно, таким образом, сосредоточенно, следя за дорогой, обратился к сидящим на заднем сидении к охранникам, в общем-то, крепким мужикам, поверенным во многих делах Осиновского, секретарям процветающего бизнесмена, а, по сути, его телохранителям с большим опытом и стажем. Само собой, представители службы личной безопасности Родиона Емельяновича были и вооружены до зубов.

– С данным утверждением не поспоришь,– отозвался на голос шофёра Вася.– Не бедствуем.

Григорий, человек, что постарше и, конечно же, поавторитетнее, вместо того, чтобы выражать восторг по поводу коммерческих удач и щедрости своего хозяина и работодателя, несколько даже наставительно сказал:

– Я думаю, зря, Родион, мы заехали к твоей тётке в Чудово. Ты переутомился, а завтра у нас целый вагон дел. Да и сейчас ты зря почти три литра молока выпил. Погорячился. Тебя разорвёт, как бомбу.

– Ты, Гриша, меня, российского магната, самого Осиновского, учишь жить? – Конечно же, Родион Емельянович шутил. Но в этой шутке была огромная доля правды. – А я вот всем, почти всем, доволен. Я вчера родной тётушке Фросе не только морально, но и материально помог. И выпили мы с мужем её, Федосеем, настоящего русского самогона… на клюкве.

– Да у них там всё на клюкве! Хо-хи-ха! – Рассмеялся шофёр,– они даже в вареники ягоду пихают. Старая ленинградская школа.

– Неважно,– сказал Осиновский.– Не так важно, что, как и куда они пихают. Главное – я увидел хороших людей, и дал тётке триста баксов. Успех зарыт в том, что мы здорово провернули дело… между нами. Мы обули по полной программе финнов. Сейчас горячие финские ребята будут строить под матушкой Москвой завод по производству продуктов детского питания, который через пять лет станет моей собственностью. А ты меня, Гриша, учишь жить! Ты думаешь, меня такое не обижает? Нет, конечно! Не обижает, но настораживает.

– Во-первых, финны никогда и нигде не прогадают. Вероятно, они в чём-то вас крепко обули. Но вот в чём, вы пока не в курсе. Во-вторых, напрасно ты так, Родион Емельянович, – убеждённо заметил Григорий, – меня в чём-то упрекаешь. Я отвечаю за твою безопасность. Для меня наибольшую ценность представляют, прости, даже не твои личные коммерческие дела, а твоя, не очень путёвая, жизнь.

Главный телохранитель Григорий не без основания заметил, что кругом таится опасность, тем более, для представителей успешного бизнеса. Тут завистников и недоброжелателей столько…

– А если я в чём-то тебя, то есть вас, или тебя, какая разница, Родион, и поучаю, – заметил Григорий, – то для пользы дел. Здесь, к примеру, считай, в глухомани, даже, так сказать, по цивильной дороге любая тварь на пути может встретиться. Нам, конечно, до фонаря… но, как говорится, бережённого бог бережёт.

– Какие прекрасные слова изрёк ты, мой друган Гриша! – Осиновский был по-прежнему ироничен.– Принцу датскому, Гамлету до такой мудрости пятнадцать вёрст ползти на коленях, и, всё равно, ничего у него получится. Он никак не вкатится в тему. Запомни одно, Гришан, нам некого и нечего бояться. Дороги у нас к будущему самые путёвые. И мне до фонаря, блин, даже если они ведут в неизвестность! Всё будет пучком – и морковка торчком!