13/X-41
4 heures du matin.[68] Полчаса назад вернулся из бомбоубежища, где сидел во время воздушной тревоги ― первой за все 12 дней моего пребывания в Москве. Лежу в кровати в проходной комнате, где я теперь обитаю. Надо мной лампа ― очень удобная: устал, хочешь спать ― тушишь; что надо ― зажигаешь. Налево ― полка с книгами и дневниками. Вчера был на опере «Черевички», где хорошего ― из музыки ― только дуэт Беса и Солохи в 1м действии и танцевальная музыка к приему во дворце в действии третьем. Все же остальное ― несерьезно. Как приятно писать, спокойно, и никто тебя не беспокоит! Ce qu’on a coutume d’appeler «paix ineffable».[69] Завтра вечером должен звонить Б.С. Беренгофу, с которым меня связали Тагеры, à propos[70] какой-то работы ― чисто технического, à ce qu’il paraît[71], порядка ― по размножению «Окон ТАСС». По правде говоря, очень сомневаюсь, чтобы что-нибудь вышло с этой работой, ― будут просить рисунков, которых у меня нет; возможно, что потребуются специальные знания, которыми я также не обладаю. Но tenter sa chance[72] в этом направлении надо, конечно, непременно. Завтра же получу переплетенные книги «Charmes» Валери и «Poèmes Saturniens» и «Parallèlement» Верлена. Завтра должен звонить Крученыху. Основной «костяк» завтрашнего дня составляет вопрос о прописке. Нужно будет пойти в домоуправление, там взять бланк-заявление и заполнить его, а потом пойти в милицию. Не знаю, как я это все успею завтра. Вообще вопрос о прописке ― щекотливого свойства. Дело в том, что, прописавшись, я где-то встаю на учет; меня могут в любую минуту взять и послать на какие-нибудь окопные работы, мобилизовать куда-нибудь, обучать военделу и т. д. Этого-то Муля и опасается в связи с пропиской. А с другой стороны, ждать больше я не могу: в Москве мне необходимо встать на ноги. Не могу я жить без прописки, особенно когда я получил разрешение с Петровки. На фронте дело обстоит худо: наши войска отступают и на Западном фронте, и на Южном под напором яростного германского наступления. Вчера купил «1res Poésies» de Musset. Теперь у меня все его poésies[73] (2 тома). Прочел «la Porte étroite» А. Жида. Не знаю, как отнестись к этой книге. Несомненно, «мы имеем дело» с крупным произведением. Возможно, эта книга имеет некоторое сходство с вещами Мориака, но более плавно написанная, plus délavée d’horreurs[74]… Я теперь ношу все деньги при себе ― если, случайно, разбомбят дом и я останусь жив, не остаться без копейки денег в кармане. Сейчас, plus que jamais[75], все стоит под знаком вопроса. Для меня основные вопросы суть положение на фронте, работа ― учеба ― какое-то занятие, «использование меня государством» (окопы, рытье картошки, всевобуч и т. д.) и, наконец, денежный вопрос. À propos[76], я еще должен получить 400 р. в Детиздате в среду. Еще вопрос: скажем, выйдет у меня с этой работой с «Окнами ТАСС» (в чем я сильно «сумлеваюсь») ― не повлияет ли это на мою судьбу в резко отрицательном смысле? ― В случае прихода немцев в Москву, bien entendu[77]. С другой стороны, конечно, нужно хвататься за первую возможность работы, потому что же надо чем-то заниматься. Школа не действует, а работать надо непременно. Говорят, наша школа (теперь 661ая, бывшая 335ая) скоро начнет опять работать. Но целесообразно ли туда сейчас поступать? Вообще-то я надеюсь скоро выяснить дело с работой. Если же с «Окнами ТАСС» не выйдет, то, возможно, поступлю на курсы заочного обучения иностранных языков (французского, конечно). Нужно будет узнать условия этих курсов. Скажем, также буду заниматься в кружке переводчиков в ГЦБИЛ. Но дело-то в том, что за курсы нужно платить и ничего не зарабатываешь. А деньги мои иссякнут. На стипендию же Союза писателей я, по правде говоря, совершенно не рассчитываю. О Лиле не говорю. Конечно, нужно будет советоваться с Мулей по всем этим вопросам. Но и он может ошибиться, а здесь главное ― не промахнуться. Была бы учеба ― бесспорно, нужно учиться. А я все-таки подумываю о курсах ― все-таки получаешь какую-то бумажку по окончании. Конечно, о бумажке думать рано ― доживу ли до этого, как теперь говорит вся Москва. Хорошо пока что? Есть деньги и не бомбят. Но деньги иссякнут, и могут начаться какие-нибудь ожесточенные бомбардировки. Я не верю в то, что Москву не удается бомбить, потому что она хорошо защищена, ― просто большинство немецких самолетов занято на фронте. Повсюду большие очереди за керосином, за хлебом; о масле и говорить не приходится. Основное для меня: пережить войну и arriver à une pèriode de paix durable sans trop de[78] потерь physiques et matérielles[79]. Но когда настанет эта pèriode de paix durable, nul ne le sait[80]. Нужно сходить в баню. Деньги текут ― по моей вине: я слишком много трачу на хорошую еду, pâtisseries[81], рестораны, но удержаться трудно ― это contre-coup[82] после Елабуги и Чистополя. Впрочем, когда буду заниматься чем-нибудь, это пройдет.
14/X-41
Вчера, зайдя к Кочеткову, узнал, что весь Союз писателей эвакуируется в Ташкент, и решил на свой страх и риск эвакуироваться с ним, учитывая сложившуюся обстановку (германское наступление продолжается; они взяли Вязьму; от Москвы ничего не останется ― недаром выезжают Союз писателей, МГУ, Мосфильм и студия, где работает Нина Прокофьева). Вчера же в Союзе получил справку об эвакуации, включился в эшелон № 2 и внес деньги за билет. Еще неизвестно, когда идет поезд. Первый эшелон уезжает в 9 часов (утра). Насчет 2го эшелона нужно все время ходить узнавать. Я уже уложил те вещи, которые я возьму. Основной риск ― быть разбомбленными на участке Казанской ж. д. до Рязани, который, как говорят, немцы очень бомбят. Везу 7 boîtes de conserves[83]. Что я буду делать в Ташкенте, как жить? Неизвестно, но ехать надо; раз все уезжают, глупо оставаться. Скорее здесь разбомбят, чем у Рязани. Кроме того, я сильно надеюсь установить в Средней Азии контакт с Митькой. Остался ли он в Ташкенте или уехал в Ашхабад? В Ташкент едут, и Тагеры и, возможно, Кочетковы. Конечно, неприятна долгая дорога; конечно, я недостаточно запасся продовольствием ― пока налицо 5 коробок горошка и 2 ― крабов; но все же ехать надо; кроме всего остального, хорошо то, что в Ср. Азии не холодно и нечего бояться морозов, отопления, сугробов и т. д. Je ne me fais aucune illusion[84], но лучше ехать ― здесь грозит физическое уничтожение от бомбардировки и дальнобойной артиллерии. Попытаемся! Интересно, когда поедет эшелон № 2; хотелось бы успеть закупить «шамовки» и вообще как-то завершить свое существование в Москве. Плохо то, что паспорт мой ― в прописке. Постараюсь утром его достать; не знаю, будет ли он уже в домоуправлении. Итак, еду. Очень надеюсь, что вновь встречусь с Митькой. Кроме того, Ср. Азия ― интересная штука. À Dieu Vat. Этот дневник продолжу, очевидно, уже в поезде. Увидим, как все это сложится.
Le même jour[85]
